В океане «Тигрис» - Сенкевич Юрий Александрович - Страница 43
- Предыдущая
- 43/74
- Следующая
Перед сном сидели с Туром на «завалинке» и заново переживали прошлую ночь. Да, «Тигрис» был на волоске. Это чудо, что посиживаем в холодке и видим, как из каюты льется неяркий уютный свет керосиновых ламп.
Тур признался, что, когда выскочил на наши вопли, ему померещилось, будто лодка уже выброшена на палубу черной громадины, а палуба — с доброе футбольное поле.
О размерах этих суперколоссов можно, кстати, судить по тому, что у них лифты высотой в одиннадцать этажей.
ВПЕРЕД В СМЫСЛЕ НАЗАД?
17 января прошло без событий. Продолжали двигаться на север; ежели ветер не переменится, быть нам скоро снова в Ормузском проливе вместо Индостана.
Тур берег нервы обычным своим способом: рукодельничал. Пришивал к брюкам внутренний карман и бубнил, что в случае чего всегда подработает как портной.
Я последовал его примеру: вытащил почти доделанную сумку и приспособил к клапану плетенный из веревочек силуэт «Тигриса». «Лучший сувенир на память о лодке», — оценил мою работу Тур.
Норман запросил Бахрейн, почему не состоялась вчерашняя встреча. Ответили: буксирное судно не смогло к нам подойти из-за непогоды.
Тут начались шутки: «Представляете, стальной корабль не встретился с соломенным из-за непогоды, ха-ха-ха!» Шутки звучали невесело. Норрис уныло молчал.
Дождик не дал нам даже нормально пообедать, разбежались от стола кто куда и доедали на корточках, прикрывая миски грудью. Но в них все равно лилось, и Эйч-Пи похвастался: «Видите? Не успел доесть, а уже помыта».
Дождем попорчено много продуктов из тех, что хранятся в ящике под мачтой и под столом. Клеенчатый мешок с моими драгоценными сухарями разорвался, перенес его под кухонный полог. Жаль, если сухари раскиснут.
Все меня сегодня раздражает. И что беспорядок в каютах, особенно в носовой, у молодежи. И что долго пришлось искать вахтенную куртку, ее место в хижине, а нашли с трудом наверху, на платформе, и не дознались, кто ее там бросил.
Говорил по радио с Ксюшей. Очень большая радость, но видел, что ребята завидуют и ревнуют, и оттого опять же раздражался, хотя не понять их и не извинить нельзя.
У всеобщей нервозности причина ясная. Часы экспедиции пущены в обратную сторону. Океан не желает нас принимать.
Не придется ли вновь просить оманские власти о прибежище? Или уж прямо — в Бахрейн?
Вахта у нас с Германом собачья, с полуночи до двух ночи.
ВПЕРЕД!
Стал к румпелю, взглянул на картушку. Дождались, черт побери, идем на восток, даже на юго-восток, как раз то, что надо.
Утром, правда, свернули к югу, и не начат ли новый замкнутый виток? Но настроение повысилось резко.
Выдвигаются прожекты посетить сперва Пакистан, потом Африку, потом еще что-нибудь. Легко человек забывает неудачи, и немногое нужно, чтобы в нем возродилась надежда.
Координаты наши приблизительны, вчера не удалось взять солнце. Сегодня Герман пытается реконструировать вчерашний путь задним числом. Делается это так:
— (С мостика). Норрис!
— Я.
— Какой курс ты держал?
— Сто двадцать.
— Какая была скорость?
— Приблизительно ноль-пять узла.
— На сколько градусов сносило?
— ?! (Асбьерн подсказывает: «Скажи — 150»). Сто пятьдесят.
— О'кэй.
«Невиновен», — добавляю я, и все смеются. Манера спрашивать у Нормана чисто прокурорская.
Подобному же допросу подвергается Тур, затем Карло и так далее. Норман, по обыкновению, подчеркнуто озабочен и злится, что мы хохочем. Что делать, мы как воробьишки, которых пригрело солнышком. Солнышко, впрочем, холодноватое и ветер прохладный, — но попутный.
Единственный несчастный на борту — Норрис. Жалко его. Отснято мало, камеры нет, а если рандеву с посланцем «Галф-компани» вообще отменится? Не найдут нас в море, и все!
РАНДЕВУ
Около двух часов дня на горизонте показался буксир. Выслали ему навстречу «Зодиак» и в два рейса переправили на борт новую камеру и запасные части к ней. Норрис только что на них не молился.
Представитель компании Лейв Торвелл нанес нам визит. Держа в руке бокал с вином, он объявил торжественно, что у них на судне припасена бутылка шампанского (я чуть не сказал «спасибо», но успел прикусить язык) и что они теперь ее разопьют, ибо разыскать «Тигрис» было совсем нелегко. Кстати, они сначала обнаружили нас визуально, а потом уже засекли радаром, хотя мы специально вывесили на мачте здоровый кусок радио контрастной фольги. Надейся после этого на электронику.
ВПЕРЕД!!
В помощь большому парусу поставлен маленький. Ход прибавился, управлять легко и, главное, курс верный.
У нашей «петли» вырастает, наконец, хвостик.
И пусть многое нас на лодке заботит, пусть веревки трутся о деревяшки, на корме иногда появляется вода — мы радуемся.
В Индию, в Пакистан ли — только бы двигаться, а не топтаться на месте.
Ветер дует ровно, волн совсем нет, «Тигрис» послушен малейшему движению рулей, за ним кипит приличный бурун — чем не жизнь?!
— Да, — откликается Тур, — не то что сидеть в кабинете и сражаться с тремя телефонами.
— Жаль только, что чисто мужская компания, — подает голос с мачты Норман.
И разговор переходит на извечную проблему экспедиций…
Отправил с буксиром Ксюше весточку: «Все в порядке».
ГЕРМАН ПРИНИМАЕТ КРЕЩЕНИЕ
Ночью был аврал. В какой-то степени по моей вине. Наша с Германом вахта начиналась в два. Собираясь, я слегка замешкался (где перед у брюк?), напарник заступил в одиночку и почти сразу призывно закричал. Упустил момент, шляпа! На компасе вместо ста двадцати — девяносто. Скорей выруливать. Бросился ко второму рулю, но поздно, оба паруса неистово полоскали и хлопали, лодку продолжало заваливать влево. Норман высунулся из хижины и заорал «Все наверх!» самым противным голосом, на какой был способен.
В свете луны на палубе замелькали обнаженные тела.
Трудно сейчас сказать, кто где был и за что тянул, но вскоре курс выправился. А бешеный галоп продолжался: паруса гнутся вперед, выпученные, как беременные животы. Высоченные волны догоняли нас, подкатывались под днище и убегали вперед, вырывая румпель из рук. Править при такой скачке нелегко, но приятно: играешь в честную игру и стараешься победить.
Стоял до половины третьего, а рядом маялся и переживал бедный Герман, он думал, что лишен доверия, и не осмеливался предложить помочь. Успокаивал его, как мог: на «Ра» похожие ситуации бывали нередко, катастрофы не случилось, и вообще не он, а я виноват. Герман возражал, казнился и вопрошал с надеждой: «Я ведь перестану когда-нибудь быть новичком?..»
СТАБИЛЬНОСТЬ
Хвост «петли» удлиняется. Идем курсом 120–130° в направлении, примерно отвечающем нашим планам.
О том, что режим стабилизовался и настроение экипажа вошло в норму, можно судить по специфическим признакам.
Если Эйч-Пи удит, Герман спит, а Тур рассуждает насчет долины Инда, значит, душевное состояние их безоблачно. Воркотня Карло тоже, как ни парадоксально, свидетельствует об уравновешенном состоянии его духа.
Норман, как только чрезвычайные происшествия перестают его отвлекать, возвращается к своему любимому коньку — рассуждениям по поводу гамбургского паруса, который так и едет с нами бесполезным грузом.
Сегодня, поймав за пуговицу Тура, он в который раз принялся тревожить тень саутгемптонского эксперимента, взывать к авторитету какого-то Энди, проводившего опыт.
На спальном мешке были разложены листки машинописи, схемы, снимки, раньше не попадавшиеся мне на глаза. «Дай взглянуть!» Взглянул, осмыслил — мама моя!
КОНЕЦ «САУТГЕМПТОНА»
Энди и его собратья — молодцы. Бравые парни. Потрудились на славу.
Построили и пустили в бассейн модель камышовой лодки, испытали ее с различной парусностью и выдали соответствующие рекомендации, скрепив их подписями и обосновав документами.
- Предыдущая
- 43/74
- Следующая
