На Севере дальнем - Шундик Николай Елисеевич - Страница 5

• Предыдущая
• 5/71
• Следующая

Мэнгылю, оттолкнув веслом небольшую льдину, шедшую прямо на его байдару, заговорил снова:

— Духи послали мне встречу с тобой. Я шел сюда, чтобы увидеть тебя тайно. Ты не забыл, конечно, дорогу в ту нашу пещеру на берегу моря, в которой я раньше свои камлания [4]совершал? Поставь в ней небольшую ярангу. Здесь будет мой тайный очаг. Я буду привозить туда американские това­ры, а ты будешь оставлять там вымененные на эти товары шкуры песцов и лисиц. Понимаешь ли ты теперь, зачем я при­ехал сюда?.. Осторожнее будь. Самой старой, самой хитрой лисой будь, Экэчо. Тайное дело всегда осторожности требует...

Так Экэчо при первой же встрече с братом стал контрабан­дистом.

В двадцатые годы, когда еще американские шхуны могли безнаказанно подходить близко к Чукотскому берегу, встре­чался Экэчо с Мэнгылю и по два и по три раза в лето.

Но время шло. Экэчо все труднее и труднее было сбывать американские товары, в которых уже не нуждались ни охот­ники, ни оленеводы. А когда появились пограничники, встре­чи с братом стали очень опасными. Мэнгылю перестал посе­щать Чукотский берег...

И вот сейчас Экэчо ушел в море тайно, как вор, под по­кровом ночи. Слабый ветер гнал под парусом его байдару до­вольно быстро. Экэчо спешил. По зарубкам на палочке, кото­рые он начал делать с первым восходом солнца после поляр­ной ночи, ему было ясно, что брат его Мэнгылю тоже вышел в море.

Едва забрезжил рассвет, Экэчо стал поглядывать в би­нокль — искать сигнальный дым костра, который должен был зажечь Мэнгылю на своей байдаре. Но, кроме плавучих льдов, Экэчо ничего не видел.

Заря разгоралась. Вскоре из воды показался багровый край раскаленного солнечного диска.

На скуластом лице Экэчо, с узкими холодными глазами, с тяжелыми челюстями, с длинным, чуть приплюснутым на кон­це носом, была тревога. Высокий, костлявый, с неровно остри­женной головой, на макушке которой болталась тоненькая ко­сичка с вплетенной в нее красной засаленной тряпицей, он, ка­залось, весь превратился в зрение и слух. Временами Экэчо нет-нет да и посматривал на быстро растущее черное облако, надвигавшееся прямо на восходящее солнце.

Вскоре подул холодный северный ветер. Экэчо надвинул на голову малахай, взял в руки шест с железным наконечни­ком. Зоркие глаза его хорошо видели, что с севера к югу го­нит сплошную гряду тяжелых льдов.

«Плохо дело! Большие льды навстречу идут. Байдару раздавит», — подумал он, тревожно вглядываясь в горизонт.

А льды надвигались. Все чаще и чаще приходилось Экэчо пускать в ход свой длинный шест с железным наконечником.

«Зря поехал. Погибнуть можно», — думал он, все энергич­нее отталкивая надвигающиеся льдины.

Туча росла. Вскоре она закрыла все солнце. Черная с баг­ровыми просветами, она бурно клубилась, охватывая все большую и большую часть неба. Экэчо с суеверным страхом смотрел на нее, и чудилось ему, что он никогда еще в своей жизни не видел такой тучи.

—  Плохой знак. Погибну, однако... — прошептал он.

Встав на ноги, он с силой оттолкнулся багром от огромной льдины. И сразу же вторая льдина ударила байдару в корму. Послышался легкий треск. Экэчо быстро обернулся, осмотрел излом одного из ребер деревянного остова байдары.

«Назад! Домой!» — стучало в его мозгу.

А льды уплотнялись. Толкаясь друг о друга, они перевора­чивались, порой уходили в воду и с шумом опять вырывались на поверхность в самом неожиданном месте.

Заметив большое ледяное поле, Экэчо устремился к нему. Он уже не в силах был увертываться от ударов льда. В верх­ней части носа байдары лопнула кожа. Через мгновение по­явилось отверстие в корме. Вода хлынула в байдару.

Схватив винчестер и сумку с патронами, Экэчо выпрыгнул на льдину.

Несколько секунд он наблюдал, как перетирало его хрупкую байдару между тяжелыми жерновами огромных льдин. А когда обломки ее исчезли, он быстро осмотрелся вокруг и снова уставился с суеверным страхом на черные клубы туч, которые совсем закрыли солнце.

Шаман Мэнгылю, выходивший в пролив для встречи с бра­том на моторном вельботе, принадлежащем самому мистеру Кэмби, вернулся домой ни с чем.

—  Наверное, побоялся Экэчо выйти далеко в пролив, — доложил он Кэмби. — А может быть, его льдами затерло. Очень много льдов в эти дии через пролив с запада на восток идет.

—  Скажи спасибо духам своим за то, что сам домой жи­вым вернулся, — отозвался Кэмби, тщательно осматривая ис­царапанный льдами вельбот. — Ранняя осень в этом году на­ступает, а быть может, даже не осень, а зима. Посмотри хо­рошо на небо.

Мэнгылю окинул усталым взглядом покрытое тучами небо и согласился:

— Тучи снеговые. Сегодня ночью, однако, большой снег упадет.

Мэнгылю не ошибся. Ночью на угрюмые аляскинские зем­ли выпал глубокий снег. На вторые сутки ударил мороз, по­дул ветер и погнал тучи вздыбленного снега с востока на за­пад. Неумолчный гул из самых разнообразных звуков стоял над окоченевшей землей.

Мальчику Чочою снится, что он лежит на холодной земле и трясется от холода. Он шарит руками, чтобы найти шкуру, которой можно было бы накрыться, и не находит. Какая-то чудовищная птица с громадными черными крыльями летает над ним, обдувая его холодным ветром. Вдруг крылья птицы складываются, она садится возле Чочоя и превращается в од­ноглазого шамана Мэнгылю. Шаман наклоняется над Чочоем и пристально смотрит в его лицо.

«Пришел тебе глаз выколоть, — говорит он хриплым голо­сом. — Я одноглазый, и ты будешь одноглазый».

Чочой вскрикивает и просыпается. Его широко раскрытые от ужаса черные глаза бессмысленно осматривают небольшой меховой полог [5]. У задней стенки его коптит маленький огонек жирника. Мать сидит к Чочою спиной и поправляет тонкой палочкой витувит [6]. Чочой прислушивается к разноголосым звукам пурги. Скрипят палки остова яранги, хлопают на вет­ру оторвавшиеся куски ткани, которыми мать чинила рэтэм [7]. Трясется полог. Пламя жирника все время колеблется, мига­ет. Мать складывает над жирником колпачком свои руки, что­бы не дать ему потухнуть. Худые пальцы ее просвечивают по краям розовым светом.

— Где же отец? Почему он не приходит? — спрашивает Чочой.

Мать вздрогнула, повернулась в его сторону. Она долго смотрит тоскливыми влажными глазами на сына. Заметив, что он посинел и дрожит от холода, Ринтынэ пошарила в углу полога, нашла рваную шкуру, накинула ее на плечи Чочоя.

— Где отец, говоришь? — переспросила Ринтынэ. По ху­дым щекам ее потекли слезы. — Это надо у Кэмби спросить, — добавила она, — это он послал его перед пургой разыскивать отбившихся оленей.

Чочой подвинулся к матери, положил свою голову па ее колени. Мать, мерно покачиваясь, изредка всхлипывала. Пла­кал и Чочой. Ему невыразимо жалко мать, отца, самого себя. Он слизывает с шершавых губ соленые слезы, пугливо блуж­дает глазами по пологу. А ветер все сильнее и сильнее трясет ярангу. Все сильнее хлопают куски рваного рэтэма. Чочою становится страшно. А мать все качается и качается. Вот она тихо, заунывно запела: «Ого-гого-го-ооо-гог-го-го...»

Монотонное пение, ритмичное покачивание и тепло, иду­щее от колен матери, постепенно усыпили Чочоя.

Проснулся он перед утром. Пурга уже прошла. Мать не спала. Над жирником висел небольшой закопченный чайник. Чочой, натянув на себя тщательно залатанные меховые шта­нишки и кухлянку, сел рядом с матерью.

Чайник вскипел. Мать налила кипятку в две толстые гли­няные кружки, поставила их на маленькую фанерную дощеч­ку. Достав из сумочки жесткую лепешку, она отщипнула себе небольшой кусочек, остальное отдала Чочою.

Позавтракав, Чочой собрался на улицу. Но в это время чоыргин [8]полога поднялся, и тут же показалась в громадном малахае голова мистера Кэмби. Его бесцветные холодные гла­за равнодушно осмотрели полог и задержались на шкуре пес­ца, висевшей на тюленьем ремне у потолка. В приподнятый им чоыргин проникал морозный воздух.

• Предыдущая
• 5/71
• Следующая