Фантастика 1988-1989 - Кузовкин Александр Сергеевич - Страница 40

Он добрался к Институту Записи с опозданием.

В зале машинной записи техник-программист Мельник быстро-быстро наговаривал команды компьютеру.

— Добрый день, — поприветствовал его Топоров. Его глаза изучающе пробежали по лицу техника. В мире уже не осталось человека, которого можно подкупить деньгами, дорогими подарками, но человек все еще не ангел.

— Здравствуйте, — ответил Мельник, вскакивая. Он судорожно поклонился, покраснел от неловкости. — Садитесь, пожалуйста. Рад помочь.

Он засуетился, сметая несуществующую пыль с жесткого кресла. Топоров усмехнулся, его стянутые в тугой узел нервы стали расслабляться.

— Вы работой довольны? — спросил Топоров напрямик.

— Конечно, — ответил Мельник. Заметив, что Топоров ждет словно бы другого ответа, сказал осторожно: — Вообще-то, занятие рутинное. Я был не последним у вас на курсе, потом как-то пошли неудачи. Я замахивался на единую теорию поля…

Лицо Мельника оставалось радостно-потрясенным, но в глазах мелькнул огонек, взгляд стал тверже.

— Что именно вы хотите? — спросил техник.

— Уркаганова, — ответил Топоров твердо. — Я выяснил, вы в состоянии провести подсадку в одиночку.

Мельник долго молчал, лицо его побледнело:

— Опасно. Нужен период восстановления. Я не смогу вас продержать здесь долго.

— Мне не понадобятся дни, — отрезал Топоров. — Помните, я сразу забираю вас к себе. С этой минуты вы мой работник. Хотите в отдел телепортации?

Глаза Мельника вспыхнули, лицо покрылось крупными каплями пота:

— Конечно, хочу, — ответил он хрипло. — Я согласен! Согласен на все, черт побери.

— Тогда не будем терять времени, — напомнил Топоров.

Мельник распахнул перед ним дверь в комнату записей.

Вечером Мельник открыл свой личный сейф в зале машинных расчетов. Здесь он хранил, помимо инструмента и кодовых таблиц, кое-какие приспособления. Подсадку можно автоматизировать, он уже делал дважды. Правда, сам не отходил от аппаратуры, но вмешиваться не пришлось. Зато сиди над личными вычислениями. Теперь пришел тот самый час икс!

Он вспомнил, как уверенно поднялся со стула Топоров. Чуть пошатнулся, но тут же собрался, крепко пожал руку и тут же покинул институт, коротко напомнив, что завтра ждет на новую работу.

Если недосягаемый и блистающий как бог Топоров решился… Разве это преступление, если на него пошел сам Топоров? Это так, легкое нарушение устаревшей инструкции. Обходной маневр, продиктованный нетерпением. Значит, можно и Мельнику, он тоже нетерпелив, а наверстывать надо больше, чем Топорову. Что с того, что академик берет в свой институт? Среди звезд легко затеряться, а тут давно не упражнял мозги. Зато с памятью Уркаганова можно занять далеко не последнее место.

Мельник торопливо сделал себе укол. Холодная поверхность обожгла обнаженное плечо. Быстро двигаясь, он закрепил манипуляторы, включил таймер. Когда закончится подсадка, аппаратура отключится. Останется только собрать приспособления и вынести под одеждой. И не возвращаться.

…Когда Мельник покидал институт, вахтер встретил его удивленным взглядом. Обычно мешковатый техник шел теперь спортивным упругим шагом. Глаза его сияли внутренним светом.

— Всласть поработали? — спросил вахтер.

— Спасибо, — ответил Мельник коротко. Его обычно невыразительный голос звучал теперь как боевая труба: — Работа — это жизнь!

Он кивнул, рука дернулась вверх, словно намереваясь взлохматить свои волосы, пальцы скользнули по лысине. Мельник кашлянул, вздернул подбородок, стремительно пересек холл, дверь за ним захлопнулась.

Вахтер несколько мгновений не двигался. Студент-заочник последнего курса, он работал тут в надежде устроиться сюда после окончания университета. Студент помнил, как на первом курсе знаменитейший Уркаганов, создатель теории записи и основатель Института Записи, читал вводную лекцию. Все запомнили манеру живого бога лохматить кудрявые волосы, фразу «Работа — это жизнь», стремительность, сверкающие глаза, манеру вздергивать подбородок.

Вахтер машинально проверял пропуска сотрудников. Работа простейшая, и он дал свободу фантазии. Если предположить, что техник-программист такого высокого ранга, как Мельник, решился на тайную подсадку, то это не преступление, а проступок. Понятный и оправданный. И если это понадобилось дипломированному программисту, то просто позарез необходимо студенту-заочнику.

Увы! Вахтеру даже доступ запрещен в тайные комнаты записи. Вот если бы освободилось рабочее место в отделе записи!

В запыленных коридорах и кабинетах книжного издательства «Галаксис» томилась тишина. Только роботы-консультанты еле слышно посвистывали. Этим они выражали свою готовность к работе, но работы, увы, не было.

Директор издательства вместе с главным редактором самозабвенно резались в «балду». В азартном усердии они молча заполняли на экране дисплея буквами пустые клетки, сотворяя таким манером целые слова. Эту древнюю игру они чтили выше всяких других. Хотя «балда» и была игрой незатейливой, безыскусной, она им никогда не надоедала, спасала от скуки и вынужденного безделья.

Вот уже скоро год, как сюда не заглянул и даже не прислал своих рукописей ни один из литераторов, хотя «Галаксис» считался учреждением престижным. Еще бы! Ведь над входом в издательство горела неоновая надпись:

Что и говорить, поначалу, как только «Галаксис» открылся, пишущей братии всяких мастей и рангов налетало сюда ежедневно со всей Галактики, как насекомых на ночной фонарь. Они шумно заполняли многочисленные кабинеты, спорили в коридорах, доказывали со страстной убежденностью свою гениальность на редсоветах и в кулуарах. Все редакционные столы, шкафы, полки были туго забиты литературными трудами. Целая армия редакторов и литконсультантов работала дни и ночи над рукописями авторов, тщательно прочитывая каждое творение, выискивая среди них гениальное.

Известно давно, что гениального творца можно запросто проглядеть. Живет себе, трудится такой творец, но никто его не замечает. А умрет: «Ох! Ах! Да как же! Он, оказывается, гений, а мы проглядели». Сразу — и призвание, и слава, и почет… Но, увы, после смерти! А сколько таких вот гениев предано забвению? Теперь и не сосчитаешь!

«Галаксис» сразу, с первых дней своего существования, решил напрочь поломать столь печальную традицию в истории человечества и поставил перед собой цель: выявлять гения при его жизни, чтобы он, гений, имел возможность еще живым насладиться заслуженной славой. И в рекламном проспекте издательства так было записано:

Но одно дело — объявить о своем намерении, а совсем другое — это же намерение осуществить.

Время летело. Шли месяцы и годы, а гениев при жизни обнаружено пока не было.

Правда, попытки подобных открытий были. Но чаще всего случались курьезы: объявленные «Галаксисом» кандидаты для прославления на проверку оказывались гениями липовыми, скороспелыми. Их книги после первого же прочтения сразу забывались. И приходилось все начинать сызнова.

Но однажды произошел жуткий по своему трагизму случай, который, как тихоокеанское землетрясение, до самого основания потряс репутацию «Галаксиса». Один из авторов, рукопись которого на редсовете не прошла и пылилась где-то на дальней полке, после своей смерти издался в одном захолустном периферийном издательстве. После выхода в свет его книга получила самое широкое признание и шумный успех у читателей. Автор, без всякого сомнения, был назван даже критикой гением и корифеем литературы. В общем, «Галаксис» проглядел гения. Получился мировой скандал. По этому случаю была созвана представительная конференция, на которой было выработано мудрое решение: