Песнь Хомейны - Роберсон Дженнифер - Страница 74

— Если память мне не изменяет, ты хотела освободить Солинду, — я чуть подвинулся к ней. — Ты не хотела, чтобы она подчинялась Хомейне.

— Тинстар предотвратит это, — она не отводила взгляда. — Ты видел, что он может. Ты почувствовал это на себе.

— Да, — мягко сказал я, подходя к ней. — Я почувствовал это — как и ты, хотя результат был обратным. Похоже, Электра, я получил все те годы, которые ты сбросила, да так при них и останусь. Жаль, конечно — но это не лишает меня трона. Я по-прежнему Мухаар Хомейны, а Солинда — ее вассал. — Сколько ты проживешь? — ответила она, — Тебе сейчас сорок пять. Больше ты не молодой Мухаар. Через пять или десять лет ты будешь стар. Стар. В войне старики умирают быстро. А война будет, Кэриллон: это я тебе обещаю.

— Только ты этого никогда не увидишь, — я наклонился и, перехватив ее запястье, заставил ее подняться. Она была тяжела. Свободной рукой под плащом она прикрывала живот, словно защищая нерожденного ребенка. Ребенка Тинстара.

— Я отправляю тебя в ссылку, Электра. На все те годы, которые тебе еще остались.

Краска пятнами проступила на ее лице, но она и виду не подала, что испугалась:

— И куда же ты собираешься отослать меня?

— На Хрустальный остров, — я улыбнулся. — Вижу, тебе знакомо это место.

Да, прекрасное место для врагов Хомейны. Прародина Чэйсули, хранимая богами.

Тинстар не сможет добраться до тебя там, Электра. Никогда. Остров станет твоей тюрьмой, — одной рукой я по-прежнему сжимал ее запястье, второй перехватил бледно-золотую косу и зарылся пальцами в густые волосы. — С тобой будут обходиться так, как приличествует твоему сану. У тебя будут слуги, прекрасная одежда, изысканная пища и тонкие вина — все, что тебе нужно. Все

— кроме свободы. И там — с его ребенком — ты состаришься и умрешь, — моя улыбка стала шире, когда я почувствовал под пальцами шелк ее волос. — Для подобных тебе, думаю я, это достаточное наказание.

— Я должна родить меньше чем через месяц, — ее губы побелели. — Дорога может убить его.

— Если боги того захотят, — согласился я. — Я отсылаю тебя завтра утром в сопровождении Дункана и с эскортом Чэйсули. Можешь испытать на них своим чары, если тебе больше нечего делать. В отличие от меня, они такому не поддаются.

Я увидел, как что-то шевельнулось в глубине ее глаз, и ощутил прикосновение ее силы. Ее лицо обрело нормальный цвет, она еле заметно улыбнулась, сознавая то же, что и я, ее длинные огромные глаза тянули меня к себе. Как всегда. Вечное мое проклятье.

Я выпустил ее волосы и ее запястье и взял ее лицо в ладони. Я поцеловал ее — приник к ней, как утопающий к спасительной опоре. Боги, она по-прежнему Могла тронуть меня… могла проникнуть в мою душу…

…и обмануть ее. Я с мягкой настойчивостью отстранил ее и по ее лицу прочел, что она поняла все. — Кончено, Электра. Ты должна заплатить за свою глупость.

Солнце сверкало на серебряных лентах в ее косах. А на глазах у нее блестели слезы. Слезы стояли в ее огромных серых глазах: миг — и потекут по щекам.

Но я знал ее, знал слишком хорошо. Это были слезы гнева, а не страха, и я вышел из комнаты, ощущая на губах привкус поражения.

Мастер меча отступил на шаг и опустил клинок:

— Господин мой Мухаар, давайте прекратим это шутовство.

Я тяжело дышал сквозь стиснутые зубы:

— Это останется шутовством, пока я не научусь справляться с этим, — я перехватил рукоять меча и снова поднял его. — Атакуй, Кормак.

— Господин мой, — он отступил еще на шаг, покачав стриженой головой, — в этом нет смысла.

Я выругал его. Я провел почти час, пытаясь восстановить хотя бы частично мое умение владеть оружием — а теперь он отказывал мне даже в этих попытках. Я опустил меч и постоял некоторое время, пот стекал по моим рукам, хотя на мне были только кожаные штаны да туника. На мгновение я прикрыл глаза, пытаясь справиться с болью, а когда открыл их, увидел жалость в карих глазах Кормака.

— Курештин! — выплюнул я, — Побереги свою жалость для других! Мне не нужно такое… — я бросился на него, снова подняв меч, и едва не пробился сквозь его запоздалую защиту.

Он отскочил, потом еще раз, увертываясь от моего меча, его клинок поднялся, отводя мой удар, я поднырнул под него и ударил в живот. Он сделал обманное движение, отпрыгнул в сторону и переместился сбоку от меня, Я поставил блок, поймал его меч гардой и резко отвел его в сторону.

Ко мне начало возвращаться чувство ритма — правда, медленно, но сил я потерял немного. Выносливости поубавилось, но со временем она может вернуться.

Мне нужно было только научиться управлять своим телом, справляться с негнущимися суставами и забывать о боли.

Кормак прикусил губу. Я увидел, как вспыхнули его глаза. Его мягкие сапоги шуршали по каменному полу, когда он уворачивался от наносимых мной ударов. Мы бились не до крови — это была просто тренировка, но он знал, что я хочу победить его. Он не пощадил бы меня, даже если бы я попросил его об этом.

Под конец меня подвели руки — больные руки с распухшими суставами. За недели, прошедшие с тех пор, как я пришел в себя, я успел узнать, насколько они ослабели. У меня болели колени, словно в них поселился демон, прогрызающий себе дорогу наружу — но когда я был в движении, то забывал об этом. По большей части. Остановившись, я почувствовал ломоту в костях. Но в поединке важнее всего были мои руки, а они-то и оказались самым серьезным препятствием в восстановлении былых навыков.

Запястья еще выдержали бы, но пальцы не удержали меч: они дернулись, боль обожгла руки — и меч отлетел в сторону, со звоном ударившись о камень. Я проклял себя за то, что так глупо выпустил оружие. Но когда Кормак наклонился, чтобы поднять мой меч, я наступил на клинок ногой:

— Оставь. Довольно. Мы продолжим в другой раз.

Он быстро поклонился и вышел, забрав свой меч. Мой все еще лежал на полу, словно смеялся надо мной, пока я пытался перевести дух. Я стиснул зубы от боли в распухших пальцах, наклонился, поморщившись — в спину вступило — и поднял меч одной рукой.

Пот заливал глаза. Я смахнул его рукой, опустился на ближайшую скамью и осторожно вытянул ноги, на миг сдавшись боли, чувствуя, как горят мои колени. Я прислонился спиной к стене и попытался преодолеть это чувство.

— Тебе в последнее время стало лучше, господин. Когда я нашел для этого силы, я повернул голову на голос и увидел Роуэна.

— Да? Или ты просто хочешь, чтобы я так думал?

— Я никогда не поступил бы так, — ответил он. — Но ты не должен думать, что все это восстановится быстро. Должно пройти время, мой господин.

— У меня нет времени. Тинстар украл его, — я потерся спиной о стену и снова сел прямо, с трудом удержавшись от гримасы боли и подтянув ноги. Болели колени. — Ты пришел по делу или просто затем, чтобы сказать мне слова, которые, как тебе кажется, я хотел услышать?

— Пришел человек, — он показал мне серебряное кольцо-печатку с черным камнем.

Я взял кольцо, взвесил и покатал его на ладони:

— Кто это? Я его знаю?

— Он назвался Алариком Атвийским, господин. Говоря точнее, Принцем Короны.

Я поднял взгляд от кольца и остро взглянул на Роуэна:

— Торн убит. Если этот мальчик — его сын, он ныне король Атвии вместо Торна. Зачем он принижает свое достоинство?

— Аларик — не наследник. На троне Атвии сидит Осрик, — Роуэн помолчал. Он в Атвии, господин мой. Я нахмурился:

— Итак, значит, Осрик не приехал.

— Нет, мой господин.

Я стиснул зубы и мысленно выругался. Я был не в настроении для дипломатических переговоров, тем паче с ребенком.

— И где же этот Атвийский инфант? Роуэн улыбнулся:

— В передней, господин, подле тронного зала, где я его и оставил. Ты хочешь, чтобы его перевели куда-нибудь еще?

— Нет. Тронный зал я оставлю для его братца. Я поднялся, опираясь на стену, мгновение стоял, ожидая, когда утихнет боль, потом отдал меч Роуэну. Я сжал в кулаке кольцо и вышел из фехтовального зала. Мальчик, как я увидел, был подавлен окружающей обстановкой. Большой Зал вовсе сразил бы его, я же не был в настроении для таких шуток. Аларик выглядел не старше, чем лет на шесть-семь, и вряд ли смог бы понять политическую подоплеку ситуации.