Песнь Хомейны - Роберсон Дженнифер - Страница 64

Сейчас я отчетливо видел седину в его волосах. Хотя его лицо заливала кровь, было заметно, что его черты стало жестче, резче обрисовывались скулы, а глаза запали. За два месяца он постарел на десять лет.

— Финн, — с растущей тревогой спросил я, — ты болен?

— Тинстар, — повторил он, и еще раз, — Тинстар. Он коснулся меня.

Когда я смог немного отвлечься от Финна, то перевел взгляд на Роуэна:

— Как ты попал сюда?

Он судорожно сглотнул несколько раз:

— Королева кричала, мой господин. Мы все пришли, — он указал на Лахлэна и Перрина. — Сначала нас было больше, но я отослал их. Я решил, что это твое личное дело…

Я почувствовал себя старым, усталым и опустошенным. Меч я по-прежнему держал у горла своего ленника. Одного взгляда было довольно, чтобы понять, что это было необходимо.

— Что вы увидели, когда вошли?

— Королева была… в несколько странном виде. Руки Финна были на ее горле, — лицо Роуэна выражало одновременно гнев и растерянность. — Мой господин… мы больше ничего не могли сделать. Он хотел убить Королеву.

Я знал, что Роуэн имеет в виду рану на ноге Финна. Я задумался о том, насколько она серьезна. Сейчас Финн твердо стоял на ногах, но по тому, как напряжено было его лицо, я понимал, что он испытывает сильную боль.

Наконец заговорил Лахлэн:

— Кэриллон… я не хочу обвинять его. Но это правда. Он хотел взять ее жизнь.

— Казнить его, — требовательно заявила Электра. — Он пытался убить меня, Кэриллон.

— Это был Тинстар, — ясным голосом проговорил Финн. — Мне нужен был Тинстар.

— Но убил бы ты Электру, — меч дрогнул у меня в руке всего на мгновение.

— Глупец, — прошептал я, — зачем ты принуждаешь меня к этому? Ты же понимаешь, что я теперь должен сделать…

— Нет! — вырвалось у Роуэна. — Мой господин… ты не можешь…

— Казни его! — снова повторила Электра. — Не о чем здесь думать. Он пытался убить Королеву!

— Он не будет казнен. Лахлэн понял первым:

— Кэриллон!.. Ты подставляешь врагу спину!

— У меня нет выбора, — я прямо посмотрел на Финна, все еще не отводя меча.

— Ты видишь, что наделал?

— Нет… — его руки легли на клинок меча, прикрыв руны, начертанные его отцом. — Нет! Меня тоже трясло:

— Но ты бы снова сделал это, разве нет? Его лицо мгновенно исказилось, он оскалился, из его горла вырвалось звериное рычание:

— Тинстар…

— Электра, — ответил я. — Ты бы снова сделал это, разве нет?

— Да, — выдохнул он должно быть, горло перехватило. Его била дрожь.

— Финн, — сказал я, — все кончено. У меня нет выбора. Твое служение окончено, — я остановился и продолжил — не сразу, с трудом справившись с собой.

— Я… разрываю клятву крови.

Финн посмотрел мне в глаза. Я думал какое-то мгновенье, что не смогу выдержать его взгляд, но — выдержал. Я должен был это сделать.

Он отнял руки от клинка. Руны отпечатались на ладонях, но крови не было, хотя две раны все еще кровоточили — и сильнее стократ кровоточила душа.

Он сказал шепотом только одно:

— Жа-хай-на.

Я принимаю.

Я убрал меч и бросил его в ножны. Гербовый лев потускнел, рубин оставался черным. Финн вынул из ножен на поясе кинжал и протянул его мне.

Когда-то этот кинжал был моим, королевский клинок с золотым гербом Хомейны… Это едва не заставило меня изменить решение:

— Финн… я не могу…

— Клятва крови расторгнута, — его лицо враз осунулось и постарело. — Жахай, господин мой Мухаар. Я взял из его рук кинжал. На золоте алела кровь.

— Жа-хай-на, — ответил я наконец. Финн вышел из комнаты.

Когда я смог идти, то вышел в коридор — медленно, с трудом передвигаясь в темноте. Факелы не горели. В коридоре никого не было, слуги, хорошо знавшие свои обязанности и мои привычки, оставили меня наедине с самим собой.

Вой умолк. Тишина. Сторр ушел вместе с Финном. Мне казалось, что моя душа погасла, как эти факелы.

В одиночестве я прошел в тронный зал и долго стоял там в темноте. Очаг угасал, но угли еще полыхали мрачно-алым. Здесь также не горел ни один факел.

Тишина. Я сунул хомейнский клинок за пояс — рядом с ножом Чэйсули в ножнах, и принялся разгребать носком сапога тлеющие угли. Наконец из-под толстого слоя пепла показалось железное кольцо. Я взял факел, просунул его в кольцо и с помощью этого орудия открыл люк. Пепел взвился вокруг тяжелой крышки, со звоном откинувшейся на край очага.

Я зажег факел и начал спускаться по лестнице. На этот раз я считал ступени — их было сто две. Я стоял перед стеной и видел, что и сюда проникла дождевая влага: камни были скользкими и влажными, поблескивали в чадном свете факела. На темном камне слабо светились бледно-зеленые руны. Я коснулся их пальцами, повторяя очертания чужих знаков, потом отыскал камень-ключ, надавил на стену, и потайная дверь открылась.

Я стоял на пороге. Со всех сторон меня окружали фигуры лиир — бледно-кремовые, с золотыми прожилками. Медведь и кабан, сова, сокол и ястреб. Волк и лисица, ворон, кошка… В неверном свете казалось, что они движутся по стенам плавно, бесшумно, словно в колдовском танце.

Я вошел в подземелье — и тишина обняла меня. Глупец Глупец Глупец…

Я вытащил из ножен кинжал Чэйсули. Отблеск факела упал на серебро. Я вновь увидел рукоять, завершавшуюся головой скалящегося волка с глазами из необработанного изумруда. Когда-то этот кинжал принадлежал Финну.

Я подошел к краю пропасти, снова невольно отметив, что свет не проникает в непроглядную черноту внизу. Так глубоко, так темно, так покойно… Я вспомнил, как провел там несколько дней и вышел отсюда — если не новым человеком, то уже и не тем, каким спустился. Вспомнил, как четыре дня был — Чэйсули.

Я прикрыл глаза. Под веками горели желтые пятна факельного света. Я ничего не видел, но помнил все. Тихий шорох распахнувшихся крыльев, крик сокола, падающего на добычу… Как я бежал по лесам, и единственным моим ощущением был свобода — абсолютная свобода, не стесненная ничем — свобода, дарованная богами.

— Жа-хай, — я протянул руку, чтобы бросить кинжал в черную непроглядную бездну.

— Кэриллон.

— Я вздрогнул и обернулся, покачнувшись на краю пропасти — взметнулось пламя факела.

Я ожидал увидеть Финна. Но никак не Турмилайн. Она была в тяжелом коричневом дорожном плаще, ниспадающем с головы до пят. капюшон был отброшен на плечи, и отблеска факелов играли в темно-золотых волосах.

— Ты отослал его прочь, — сказала она, — а значит, отослал прочь и меня.

Я хотел возразить — мне только оставалось произнести эти слова, я знал уже, как скажу это — со смесью нетерпения, непонимания, возмущения, изумления и спокойствия… и — не произнес ни слова, с ужасающей отчетливостью осознав: это правда. Я понял. Не Лахлэн — о нет, вовсе не Лахлэн был нужен Торри…

Части головоломки судьбы рассыпались передо иной, складываясь в причудливый переплетающийся узор. Руны сложились передо мной в надпись и обрели плотский облик моей сестры.

— Торри… — больше я ничего не сказал. Она была слишком похожа на меня самого, и никто не смог бы заставить ее свернуть с пути, если она к чему-либо стремилась.

— Мы не смели сказать тебе, — тихо проговорила она. — Мы знали, что ты скажешь. Он говорит, — она уже говорила о Финне так, как женщина говорит о своем мужчине, — что в кланах женщин никогда не продают воинам. Что мужчина и женщина сами вольны решать, и никто не может заставить их делать что-либо против воли.

— Турмилайн… — внезапно я ощутил боль и усталость, — Торри, ты знаешь, почему мне пришлось поступить так. Наш Дом заключает браки только с равными, я ждал для тебя принца, потому что ты стоишь этого — если не большего. Торри.. я не хотел, чтобы ты была несчастна. Но мне нужна помощь другого государства…

— А меня ты не подумал спросить? — она покачала головой, и блики света снова заплясали в ее волосах. — Нет. Ты думал, что я буду возражать? — нет. Ты даже не подумал о том, что это не может понравиться мне, — она слегка улыбнулась. — Подумай, что чувствовал бы ты, будь ты на моем месте.