Ключ из желтого металла - Фрай Макс - Страница 26

• Предыдущая
• 26/89
• Следующая

– Как вы догадались, Холмс?

– Мирра – знаменитость, причем не местного значения, а, пожалуй, уже мирового масштаба. Тейт Модерн,[6] Киазма,[7] Луиджи Печчи,[8] «КоБрА»,[9] Челси[10] – пальцы веером, все дела… Но самая громкая слава актуального художника – не более чем известность в узком кругу, этого я не учел. Впрочем, дело, конечно, не в ее профессиональных успехах. Чтобы понять, как влип бедняга Дякель, надо просто один раз увидеть Мирру. После встречи с ней даже крепкие люди долго приходят в себя. При этом, как я понимаю, мужчины ее интересуют исключительно в позиции «штаны застегнуты, руки по швам, в глазах – бескорыстная преданность». Уникальная девица. На первый взгляд, просто безбашенная кукла, нахальная красотка с манерами избалованного подростка. А на самом деле умница, трудяга, цепкая и чрезвычайно практичная. Ну и художница отличная, а это среди нынешних знаменитостей большая редкость. Кстати, родом она откуда-то из Сибири, если не врет. Сбежала из дому в пятнадцать, что ли, лет, приехала в Прагу автостопом и осталась жить. Вот так просто, захотела и сделала, никто ей не указ. Любая другая на ее месте пропала бы, но только не Мирра. Сейчас ей двадцать пять лет, и у нее все настолько в порядке, насколько это вообще возможно. Одно время пан Болеслев ей покровительствовал, но как только девочка пошла в гору, утратил к ней интерес. Ну или она к нему. Но в этом вопросе они быстро пришли к полной взаимности. Прекрасно друг без друга обходятся, я имею в виду. Но пока Мирра бывала на Нерудовой, Дякель успел с ней познакомиться; результат вы видели: во всей Праге не сыщешь человека более несчастного и потерянного. Впрочем, поначалу было гораздо хуже, говорят, из петли три раза его вынимали. Зря, на мой взгляд, вынимали: выжить-то он выжил, но начал писать стихи. Воистину ужасающий итог.

Я уже начал жалеть, что не понимаю по-чешски и, вероятно, никогда не узнаю, каковы на самом деле стихи бедняги Дикарки. Неужели действительно настолько плохи? Вообще-то, друзья и знакомые поэтов, вынужденные регулярно их выслушивать, любят перегнуть палку, расписывая страдания, которые им пришлось претерпеть.

– Вы довольны? – спросил Митя. – Достаточно информации к размышлению?

– На первое время хватит, пожалуй.

– Тогда ваша очередь. Вы обещали рассказать…

– Какие у меня дела с паном Черногуком. Ладно, слушайте. Мой отец коллекционирует старинные ключи. Не все подряд, а только с определенной историей, что делает процесс поиска чрезвычайно сложным и увлекательным. Со Львом он познакомился в интернете, на форуме кагофилов…

– Кого? – обалдел Митя.

– Не «кого», а «каго», – усмехнулся я. – Кагофилов. Так называются коллекционеры ключей. Словом, выяснилось, что у пана Болеслева есть ключ, позарез необходимый Карлу. В смысле, моему отцу. Они договорились поменяться – ключ на старинный букварь. Не знаю, насколько это равноценный обмен, но их обоих устраивает. А я в данном случае – просто курьер. Свободного времени у меня завались, да и проветриться давно было пора. Вот, собственно, и все.

– И все? – эхом повторил Митя.

Мне показалось, что он не столько старается скрыть разочарование, сколько тщится его изобразить, но на всякий случай я сказал:

– С удовольствием выдумал бы что-нибудь более занимательное. Но вас, как я понимаю, интересует правда, и только правда.

– Да уж, выдумать я и сам могу, – рассеянно согласился Митя. – Значит, ключ. Ладно. Ничего не понимаю. Но ужасно интересно все это. Ужасно интересно.

На этой оптимистической ноте он отправился в уборную, а вернувшись, принялся строить планы на вечер. Особого энтузиазма они у меня не вызывали. Митя мне, в общем, нравился, но я уже устал с ним болтать. Хотел немного побродить один, поглазеть по сторонам, вспомнить, наконец, что Прага, черт бы ее побрал, один из красивейших городов Европы, зайти в какой-нибудь бар, выпить там один (и только один, ни глотка больше) джин-тоник, полистать дареную книгу, подумать, обнаружить, что глаза уже слипаются, удивиться, вернуться в отель, проспать часов десять как минимум, чтобы назавтра вместо меня проснулся совсем другой человек, бодрый, охочий до впечатлений, готовый отыскать пару-тройку приключений на свою задницу или хотя бы дорогу до Йиглавы и – понимаю, Господи, что это наглость, но очень тебя прошу – безмятежный.

Словом, мне позарез требовалось остаться в одиночестве. И я знал, как это организовать. Отработанный прием: иду в туалет, включаю в телефоне будильник, чтобы зазвонил минут через десять, возвращаюсь, жду звонка, имитирую деловую беседу, извиняюсь, кладу на стол деньги и убегаю, не дав собеседнику опомниться. Пока он будет просить счет и ждать сдачу, я, пожалуй, окажусь на другом берегу Влтавы, а мне того и надо.

Однако хлопотать мне не пришлось, потому что телефон зазвонил у Мити. Он нахмурился, полез в карман за трубкой, торопливо пробормотал в нее что-то вроде: «Так ё-о-о» – и одарил меня взглядом столь виноватым, что я чуть в голос не заржал. Он все сделал сам, умница, избавил меня от хлопот.

Обмануть меня, в общем, довольно легко, но именно в этом случае – практически невозможно. Отличить имитацию диалога от настоящего телефонного разговора с живым собеседником дело нехитрое – при условии, что вы сами время от времени занимаетесь подобными розыгрышами. Моя симпатия к новому знакомцу резко возросла, я, можно сказать, тут же полюбил его как брата. У нас, оказывается, была общая цель – избавиться друг от друга на остаток вечера. И достичь ее мы собирались одинаковыми средствами. Вот это, я понимаю, родство душ.

– Ничего у нас с вами не выйдет, – печально говорил тем временем Митя. – Злые люди жаждут видеть меня на другом конце города по совершенно неотложному делу. И послать их нельзя, мне эта встреча нужна больше чем кому бы то ни было. Предлагаю перенести нашу прогулку на завтра.

– Тогда уж на послезавтра, – сказал я. – Завтра меня в Праге весь день не будет.

– А куда собрались? – живо заинтересовался он.

– В Карлштейн,[11] конечно, – не моргнув глазом соврал я. – И заодно в Точник.[12] Если успею, еще и в Крживоклад.[13] Люблю руины.

Предстоящий визит к пану Шнипсу вовсе не казался мне событием, которое следует во что бы то ни стало держать в секрете. Но я не люблю рассказывать о своих планах. О прошлом – сколько угодно, если есть настроение потрепаться. Но в собственное будущее я стараюсь никого не пускать. Оно должно принадлежать только мне – до тех пор, пока не наступит. Это вопрос не секретности и даже не суеверия, а скорее личной гигиены. Когда кто-то знает о моих планах, я ощущаю его присутствие в моем, неосуществившемся пока, нежном, уязвимом будущем, назойливое и неприятное, как грязные следы на кафельном полу. Иррациональное чувство, кто бы спорил. Но уж какое есть.

– Ладно, – легко согласился Митя. – Будет настроение – звоните.

Звонко, с размахом, как козырного туза, шлепнул на стол визитку цвета мандариновой кожуры, аккуратно присовокупил к ней купюру, сопроводив этот жест смущенным, вопрошающим взглядом: «Ничего, что я убегаю, не дождавшись счета?» – одарил меня на прощание ослепительной улыбкой и скрылся. Конец полосатого шарфа еще некоторое время возлежал на стуле, но наконец и он уполз за своим господином и повелителем.

Я взял в руки визитку, полюбовался шрифтом, столь затейливым, что я с трудом разобрал имя своего нового знакомца: Dmitry Shuttikhin, надо же, как подходит ему эта фамилия; интересно, двойное «т» – это выпендреж или правда так в паспорте записано? Впрочем, какая разница.

• Предыдущая
• 26/89
• Следующая