Ключ из желтого металла - Фрай Макс - Страница 25

• Предыдущая
• 25/89
• Следующая

– Мне ужасно интересно, какие у вас дела с Черногуком, – выдохнул он. – То есть я не в ваши дела хочу сунуть нос, а в его. Понимаете, пан Болеслев – это загадка, над которой я бьюсь уже много лет, с тех пор как имел честь с ним познакомиться. Никак не могу понять, кто он такой и как… нет, не то. Зачем он делает все, что делает? Вообще, зачем он– по большому счету. Все, что можно разузнать, я, будьте покойны, разузнал, включая самые дурацкие сплетни. Но все равно ни черта не понял. Вернее, окончательно перестал что-либо понимать. Мне от него ничего не нужно, я имею в виду, никаких выгод. Просто я любопытный. Мне нравится все знать.

– Вряд ли я буду вам полезен. Дела у меня с ним пустяковые. Даже не дела, а одно-единственное дело, причем лично меня оно совершенно не касается. Но если хотите, предлагаю обмен.

– Какой? – оживился Митя.

– Я вам – подробный отчет о своем пустяковом деле, а вы мне – часть своей информации. Все, что сочтете нужным рассказать. Я тоже любопытный. А пан Болеслев – отличный объект для изучения. Один только потолок в его гостиной чего стоит. И карлик за занавеской…

– Ага, вы уже видели Йозефа? И вам тоже интересно! – Митя торжествовал. – Вот и я думаю, не может наш брат, мыслящий бездельник, спокойно пройти мимо такого феномена, как пан Болеслев. Иногда я думаю, милосердный Господь специально посылает нам таких персонажей, чтобы пытливый разум не пылился без дела… Ладно, обмен, говорите? Пожалуйста.

Он откинулся на спинку деревянного стула, отхлебнул кофе и с явным удовольствием принялся рассказывать.

– Во-первых, пан Черногук появился в Праге уже на моей памяти, в девяносто восьмом году. Где он жил и чем занимался до этого, никто толком не знает. Одним он рассказывает, как много лет жил в Штатах, другим трет, что у него был бизнес в России, третьим заливает, будто его родители – богатые аргентинские скотоводы чешского происхождения, и так далее. Что тут правда, что нет – неведомо. Ясно только, что денег у него какое-то немыслимое количество. И подозреваю, он продолжает неплохо зарабатывать, хотя понятия не имею, как именно. Те его проекты, которые на виду, – издательство, галерея, кино – доходными не назовешь. По моим прикидкам, на хлеб хватить должно, но с маслом уже будут проблемы. Обсуждать все это довольно скучно, согласен, но…

– Да нет, не сказал бы, что скучно. Вопрос «Где все эти люди берут деньги?» – один из самых занимательных, – улыбнулся я.

– Еще интересней, на мой взгляд, то, как он их тратит, – Митя почему-то перешел на шепот. – Сколько раз я обсуждал с паном Болеслевом книги, кино, музыку, столько раз убеждался: у него прекрасный вкус. Можно сказать, безупречный. Не люблю чужих советов в таких делах, но к его рекомендациям прислушиваюсь. И до сих пор ни разу не пожалел. В то же время в его собственном издательстве выходит исключительная дрянь. Впрочем, нет, не исключительная, а посредственная дрянь. Это, на мой взгляд, гораздо хуже. Его художественная галерея торгует бездарной мазней. Причем я мог бы понять, если бы это была коммерческая салонная мазня, пользующаяся спросом. Но нет – мало того что дрянь, так еще и с претензией на цветущую сложность, совсем не то, что желают увидеть в своих гостиных и спальнях обладатели толстых кошельков. О фильме, который недавно профинансировал пан Болеслев, даже говорить не буду – не за столом. Уровень театрального фестиваля, окропленного его золотым дождем, ниже плинтуса. И что самое поразительное, пан Черногук прекрасно это понимает. На вопросы «зачем?» не отвечает ничего вразумительного, в лучшем случае говорит: «Так надо» – и улыбается загадочно, хуже Джоконды, честное слово. Очень все это странно.

– Да уж, – согласился я. – Если бы ему самому нравилось, тогда еще ладно.

– Нет-нет, ему не нравится. И он это не скрывает. Но бабло отстегивает исправно… Потом, эти его знаменитые вечеринки. Считается, что на Нерудовой дважды в неделю бухают избранные, интеллектуальная элита, соль земли. Но если приглядеться – вы же видели эту «соль»?

– Теоретически, видел. Но ни хрена не помню, – вздохнул я. – Рад, что вы не заметили, но я был смертельно пьян. Пришел – уже на автопилоте. И, насколько я себя знаю, наверняка тут же добавил еще.

– Да, со стороны казалось, что вы в полном порядке.

Было заметно, что Митя сомневается в правдивости моих слов, но ему неловко говорить об этом вслух.

– Просто у меня очень хороший автопилот. Если верить свидетельствам очевидцев, со светской жизнью он справляется много лучше, чем я. Жаль только, что объяснительных записок мне наутро не пишет. Так что я действительно ничего не помню. Но верю вам на слово, что публика на вечеринках не самая интересная. Ничего удивительного. Богема, вопреки общепринятым представлениям, чертовски скучный народ. А стoящих людей на светское мероприятие обычно калачом не заманишь, им время дорого, работать надо.

– Так-то оно так. Но к Болеслеву, пожалуй, ходили бы. От таких полезных знакомств бедные художники обычно не в силах отказаться, а богатых художников у нас тут пока почти нет. Однако стоящих людей он особо и не зовет – так, изредка, разнообразия ради. Чтобы стать завсегдатаем его вечеринок, желательно быть безнадежной посредственностью. Или городским сумасшедшим, их пан Болеслев тоже коллекционирует. Я сам когда-то попал к нему в этом качестве.

Ничего неожиданного, подумал я. Одни только зеленые ботинки дорогого стоят. А ведь еще и шарф имеется, самый длинный на обоих берегах Влтавы, готов спорить. И самый полосатый.

– Я в ту пору страстно увлекся дзен-буддизмом, – Митя улыбался до ушей. – Источники читал какие попало, да и те невнимательно. И сдуру решил, что подарить просветление может кто угодно и кому угодно – знай себе лупи ближних палкой в самый неподходящий момент, может, что и выгорит. А уж карма-то всяко улучшится – с учетом кристальной чистоты намерений. И лупил кого ни попадя со свойственным всем неофитам усердием. Конечно, Болеслев был в восторге, его-то всегда Йозеф страховал, так что я сам пару раз чуть не просветлел в результате его вмешательства… Я, конечно, сравнительно быстро понял, что гуру из меня хреновый, и драться перестал, но к тому времени мы с паном Болеслевом уже успели подружиться. Ну как – подружиться, просто он счел меня занятным. И не стал отваживать от дома, хотя не скрывает, что с палкой я был ему милее. Все-таки дополнительный инструмент издевательства над гостями. Ваш приятель Дякель до сих пор меня люто ненавидит, бедняга. В ту пору он был весьма преуспевающим психотерапевтом, я же справедливо полагал, что ему, при такой-то профессии, просветление нужнее, чем кому бы то ни было, вот и охаживал его чаще, чем прочих. Не помогло, увы.

– А кстати, что с ним случилось? Как я понял, теперь он «живая скульптура» – неплохой приработок для студента, но уж никак не для психотерапевта, тем более успешного. Просто вышел из моды? Или пациента загубил? Или – что? Лев сказал, он «конченый человек». Звучит устрашающе.

– Если Дякель кого и загубил, то исключительно себя, любимого. – Митя скорчил сочувственную рожу, вздохнул и тут же улыбнулся до ушей. – Влюбился неудачно.

– Всего-то? – опешил я.

– Ну как сказать. Что одному «всего-то», другому – смерть. Я сам не думал, что так бывает. Но с тех пор поумнел и знаю, что бывает по-всякому. Вообще все что угодно. Но не со всеми и не всегда.

Я был вынужден признать, что он абсолютно прав.

– Когда человек впервые влюбляется в возрасте за сорок, дело редко кончается добром, – тоном знатока человеческих душ говорил Митя. – А бедняга Дякель выбрал самый неподходящий объект, какой только можно было найти, – Мирру Жукотовскую.

На этом месте он многозначительно умолк, явно предполагая, что, услышав это имя, я понимающе кивну – дескать, если так, все понятно. Но я кивать не стал. Имя «Мирра Жукотовская» ровным счетом ничего мне не говорило.

– А. Вы же, наверное, не интересуетесь современным искусством. И тем более не в курсе наших здешних раскладов, – опомнился Митя.

• Предыдущая
• 25/89
• Следующая