Комбат - Воронин Андрей Николаевич - Страница 27

• Предыдущая
• 27/74
• Следующая

Охранник остановился в трех шагах от него и бесстрастно сказал:

– Поднимайся, пошел назад!

– Черт, не получилось! – пробормотав Рублев, чувствуя себя в конец разбитым. Все силы ушли на рытье ямы, на попытку побега.

Он еле шел, кривясь при каждом шаге, припадая на подвернутую ногу.

А Чесноков уже стоял лицом к стене, заложив руки за голову. Возле него суетились двое охранников. Хозяин дома открыл своим ключом замок, распахнул дверь сарая, остановился у самого края ямы.

– Знаете, мужики, неплохую могилку вы вырыли. А самое главное – длинную. Не придется никому из вас ноги топором укорачивать.

Только вот жаль – на одного могилка получилась, значит, второго мне отпустить придется.

Пошли, – скомандовал он.

И вновь Чеснокова с Рублевым погнали через двор, но только на этот раз люди, похитившие их, направились в гараж. Машина стояла на старательно выстриженной лужайке, в гараже горел свет.

Зайдя внутрь, все остановились. Медленно опустилась стальная створка ворот. Чесноков побледнел, заметив на верстаке переносную электрическую лампу с длинным шнуром. Он полными от ужаса глазами посмотрел на Рублева, словно ничего страшнее этой вещи не могло быть на свете. Мерзкий холодок закрался и в душу Андрея.

«Подзарядка, на двести двадцать вольт, – подумал он, – и никакой мужской солидарности».

Им поставили стулья, насильно посадили и крепко привязали к спинкам и ножкам. Человек, бывший здесь главным, некоторое время расхаживал прямо перед ними, пока, наконец, не остановился и не подарил каждому из них по омерзительной улыбке.

– Я решил сделать вот как, по справедливости: одного убить, другого оставить жить. Того, кто мне первый скажет, когда приходят деньги, я оставляю жить, а самого упрямого закопают под дверью сарая. Все равно собирался пол там бетонировать, так что собаки не разроют… Не хотелось бы приучать их к человечине.

Возможно, силы для сопротивления у Чеснокова и Рублева еще нашлись бы, но неудавшийся побег настолько унизил их, настолько заставил разувериться в собственной изобретательности и собственных силах, что теперь они оба чувствовали себя беспомощными. Но предложение было сделано слишком в лоб, слишком цинично и не давало никакой возможности сохранить уважение к самому себе.

Поэтому после короткого, чтобы не передумать, молчания Александр Чесноков проговорил:

– Нет.

После него тут же сказал «нет» и Рублев.

– Глупо, – развел руки в стороны мужчина и, развернувшись, резко ударил кулаком Андрея в солнечное сплетение.

– Хрррр…

Еще удар, сильнее прежнего.

У Рублева моментально потемнело в глазах.

Он понял, что не может ни вдохнуть, ни выдохнуть. Сердце, казалось, остановилось, он чувствовал только глухую боль, сгустком затаившуюся у него под ребрами. И тут этот сгусток лопнул, боль липкой волной растеклась по телу. Он застонал и уронил голову на грудь. И если бы не мысль, внезапно пришедшая ему в голову, он, возможно, и сдался бы.

«Если пока не бьют по лицу, значит, собираются оставить в живых».

Но тут же сознание зацепилось за предательское слово «пока». – Значит, еще все впереди – и страх, и боль, и, наверное, предательство.

"Только, кто первым сдастся – я или Чесноков? "

Рублев попробовал шевельнуться. Боль не утихала, но зато вернулась возможность дышать.

– Ну, а теперь – как? – сквозь звон в ушах послышалось ему.

– Не скажу, – уже не так уверенно ответил Андрей. – Ничего не скажу.

– Видишь, – обратился говоривший к Чеснокову, – этот парень скоро сломается, так что советую тебе первому сказать. Когда и как прибудут деньги?

– Ничего у тебя не получится, – побелевшими от страха губами прошептал Александр. – Даже если я и скажу, то все еще может измениться. Одного из нас обязательно хватятся. И отменят рейс.

– Это уже наши проблемы, – рассмеялся хозяин, – скажешь – останешься жить.

И он без всякого предупреждения, хоть Чесноков и был готов к удару, обрушил свой кулак на остро торчащий кадык Александра. В горле у того что-то хрустнуло, он закатил глаза и стал терять сознание. Мужчина подхватил его голову за волосы и грозно прошептал в самое ухо, успев окончить фразу прежде, чем Александр на несколько секунд провалился в черноту:

– Скажешь, жить останешься. – Затем, так и не дождавшись ответа, пробормотал:

– Ну, как хочешь. Мне все равно, кто из вас двоих первым расколется.

На какое-то время удовлетворив свои инстинкты, удовлетворив желание унижать других и причинять боль, хозяин дома расправил плечи и еще несколько раз прошелся перед Рублевым и Чесноковым.

– Глупо рисковать жизнью из-за чужих денег. Ну и что из того, если вас закопают в моем саду, а деньги придут в банк? Пройдет пару месяцев и о вас никто не вспомнит – ни добрым, ни плохим словом не вспомнит.

Он сел на верстак и придал своему лицу выражение, долженствующее, по его убеждению, изображать полную искренность.

– Вы, конечно, смотрите на меня и думаете: какая сволочь, зарится на чужие деньги! Мы зарабатываем, а он грабит. А между тем, это не моя прихоть и отступать мне никак не получается. Я буду с вами предельно откровенен, и вы поймете: ни вам, ни мне деваться некуда. Мои ребята везли возвращать долг, но на них по дороге напали и деньги ушли на сторону. А долг-то возвращать мне нужно! Вот и пришлось наехать на вас. И я вытрясу из вас признание, ведь, не отдай я долг, меня и моих ребят ждут крутые разборки. Деньги-то нешуточные!

Никто из двоих работников банка не проронил ни слова. Но самое странное, что услышанное от бандита произвело на Чеснокова куда большее впечатление, чем все угрозы. Он поверил, бандитам и впрямь нечего терять – для них выбор невелик – или смерть от рук «коллег», или возвращение долга. Третьего не дано.

В задумчивости хозяин протянул руку к проводу лампочки-переноски. Свисавший с верстака патрон качнулся. Но Александр сдержался, чтобы скрыть свой испуг. Мужчина еще раз осмотрел своих пленников, как бы прикидывая, кто из них менее стойкий, кто скорее сдастся.

– Его, – наконец негромко произнес он, указав рукой на приросшего к стулу Чеснокова.

Один из охранников снял с полки плоскую коробочку, в которой обычно хранят шприцы, отщелкнул крышку.

– Ну что ж, – вздохнул хозяин дома, – этого хотел не я, этого хотели вы.

Охранник ножом разрезал рукав пиджака Чеснокова и отошел в сторону.

– Вот коробочка, – говорил хозяин дома, – а вот шприцы. Вот одна ампула, а вот вторая.

Как вы думаете, что в них?

Андрей встретился с ним глазами и не смог промолчать. Взгляд этого человека словно обладал какой-то гипнотической силой.

– Не знаю, – растерянно проговорил он.

– В одной ампуле, – широко усмехнулся мужчина, – яд, который действует в течение двадцати минут. А вот в другой ампуле – противоядие, которое, если ввести его вовремя, спасет жизнь. Я понимаю, оба вы надеетесь на чудесное спасение, хотя уже сумели убедиться, от меня вам не ускользнуть. Ну что ж, человеку свойственно верить в чудеса. Но вот если ты, – он указал рукой на Чеснокова, – будешь знать, что жить тебе осталось всего двадцать минут, и каждая секунда твоего молчания уносит шансы на спасение, ты заговоришь.

Александр плотно зажмурился, словно бы то, что он сейчас видел, могло его спасти.

– Или ты, – обратился мужчина к Рублеву, – скажешь нам то, что тебе известно, и твой приятель перестанет дергаться, а ты вернешься домой.

– Заткнись, скотина! – не выдержал Александр.

– Зря ты так, – покачал головой хозяин. – Вколи-ка ему лекарство из первой ампулы.

Даже на лице охранника появился легкий испуг, словно он понимал, все, что сейчас происходит с другими, может произойти с ним самим, ослушайся он сейчас хозяина или провали какое-нибудь другое дело. Но, тем не менее, он срезал верхушку ампулы и набрал препарат в шприц.

Чесноков задергался, пытаясь вырвать руку из-под веревок, которые притягивали ее к гнутому подлокотнику венского стула.

• Предыдущая
• 27/74
• Следующая