Интендант третьего ранга - Дроздов Анатолий Федорович - Страница 24

• Предыдущая
• 24/66
• Следующая

- Что слышали об окончательном решении еврейского вопроса? - тихо спросил Крайнев.

- Через месяц. Евреям из Города скажут, что выселяют в Боровку - это деревня в десяти километрах отсюда. Там еврейский колхоз…

Крайнев поднял брови домиком.

- Был такой! - подтвердила Валентина Гавриловна. - До революции Город входил в черту оседлости, евреев жило много, вот и решили организовать национальный колхоз, мода такая была.

- Получилось?

- Большинство разбежалось. Но семей десять осталось. Этим скажут, что переселяют в Город. Обе колонны выйдут одновременно и встретятся на полпути. Там карьер - гравий для строительства брали. Готовая могила.

- Откуда подробности?

- Печатала на машинке план, составленный Ланге. Из русских служащих в управе немецкий знаю только я, а солдат печатает одним пальцем.

- Ланге вам доверяет?

- Как и вам. Пострадавшая от советской власти. Была учителем, стала уборщицей.

- Это понашему! - сумрачно сказал Крайнев. - Семен, знающий три языка, сторожит коров, учительница немецкого моет полы, генералы Красной Армии валят лес в Сибири. После чего удивляемся: немцы уже под Смоленском!

Хозяйка не ответила.

- Надо предупредить людей! - сказал Крайнев. - Пусть убегают, куда смогут.

- Не получится.

- Почему?

- Не поверят. Мордехай сказал им: что немцы культурный народ, никого не тронут, они и рады верить.

- Кто такой Мордехай?

- Чтото вроде раввина. В его доме молятся. До войны это скрывалось, хотя многие знали. Теперь немцы не мешают, вот он и рад.

- Надо поговорить с Мордехаем!

- Донесет немцам. Знаю его - мой бывший тесть.

Брови Крайнева еще раз пошли домиком.

- Мы с Марком поженились в тридцать втором, - торопливо заговорила Валентина Гавриловна. - После института меня в Город распределили, он здесь заведующим жилкомунхозом был… Красивый - сил нет! Все бабы мне завидовали. Только зря. Три года прожили - детей нет. Мордехай шипит: "Женился на гойке!…" - женщина всхлипнула. - В глаза говорил! Марк решил проверить, кто виноват? Завел сначала одну любовницу, затем вторую… Каждой обещал: забеременеет - разведется со мной, на ней женится. Ни с одной не получилось… Стал пить, гулять, деньги казенные промотал… В апреле был суд, дали восемь лет. Меня вызывали свидетелем - рассказать о моральном разложении мужа…

- Выступила?

- Отказаться было нельзя. Следователь так и сказал: "Промолчишь - сама сядешь! Напишу, что вместе деньги народные пропили…" А я в глаза их не видела - Марк с любовницами кутил. Рассказала… Прорвало меня! Пять лет он меня перед людьми позорил! Мордехай после суда мне в лицо плюнул - оклеветала его сына. Молиться на него должна была, гойка!… При людях!… Все ему сочувствовали, не мне…

Крайнев накрыл ладонью руку хозяйки. Она благодарно прижалась к ней мокрой щекой.

- Русская традиция: жалеть виновного и ненавидеть правого, - задумчиво сказал Крайнев.

- В школе, когда видели с тряпкой, ухмылялись… Дескать, поделом! За что?…

- Почему не уволилась?

- Директор не отпускал - запретили. Сама уйдешь - посадят. Указ Верховного Совета: нельзя самовольно…

- Валентина… Можно так?

- Можно! - горячо ответила учительница. - Мы почти ровесники. Я видела твои документы - двенадцатого года. Я - десятого…

- Почему помогаешь нам? После всего?

- Немцы хуже! Наши измывались, но видели в тебе человека. Плюют, но ты для них свой. Потому, может, и плюют. А немцы… Ты для них раб. Провинишься - убьют и не вспомнят завтра.

- Да… - Крайнев забарабанил пальцами по столу.

- А ты?… - подняла голову Валентина. - Семья есть?

- Никого?

- Совсем?

- Совсемсовсем. Родители погибли, бабушка умерла год назад.

- Жена?

- Нет, и не было.

- Почему?

- Не случилось. То времени не было, то желания.

- Молодой, красивый, умный… Найдешь!

- Ты тоже. Кончится война…

- Не утешай! - отмахнулась Валентина. - После войны даже девкам мужиков не хватит - скольких убили! И скольких еще убьют…

- Кто знает? - наставительно сказал Крайнев, ощущая фальшь в голосе. - Поздно, Валентина. Постели мне на полу!

- Не будет гость на полу спать! - обиделась хозяйка. - Сама лягу!

- Женщина - на полу, мужчина - в кровати?! - возмутился Крайнев. - За кого ты меня принимаешь?

- Тогда ложись рядом, - спокойно сказала Валентина. - Кровать у меня большая, двоих выдержит. Не боишься?

Она посмотрела ему в глаза. Крайнев заглянул в них и понял: отказаться нельзя. Не простят…

Советская власть дала Матвею все. Так считал он сам - до недавнего времени. Не случись в октябре семнадцатого большевистский переворот (позже его назвали революцией) в Петрограде, ковырять бы Матвею сошкой тощие земли в родной Грязновке до скончания века. Собирать скудный урожай, который к марту кончится, и тогда, чтоб не голодать, идти на поклон к мужикам позажиточней, просить хлебца взаймы, видеть их презрительные взгляды и униженно кланяться, кланяться… Так жил отец Матвея, Фрол, подеревенски - "балаболка". Прозвище Фрол получил оттого, что говорить любил больше, чем работать. Потому и жил в покосившейся избе, в окружении рано постаревшей, сварливой жены и вечно голодных детей. По праздникам Фрол напивался и бродил по деревне, рассказывая, что скоро наступят другие времена, когда у власти окажутся бедные, а у богатых (Фрол называл их "иксуплататарами") все отымут и отдадут неимущим. Откуда Фрол набрался таких мыслей, Матвей так и не выяснил - отец помер, когда ему шестнадцати не было. Фрол то ли в городе, куда время от времени ездил, наслушался, то ли брошюру запрещенную прочел. Мужики над речами Фрола посмеивались. Исправник, когда ему донесли, только рукой махнул: что взять с балаболки? Социалисты? В Грязновке? Гдегде, но не там…

К всеобщему изумлению Фрол говорил правду. Грянул октябрьский переворот, и в Грязновку приехали суровые большевики. Они организовали комитет бедноты, а Фрола Спиридонова назначили председателем. Комитет быстренько растащил имущество помещичьей фермы, поделил земли и приказал долго жить. Членам комбеда досталась львиная доля чужого добра и лучшие земли, но богаче они не стали. Имущество большей частью было пропито, а земли, которые комбедовцы ковыряли так же лениво, как и прежние, родили плохо. Опять Фрол ходил на поклон к тем, кто ничего не получил при разделе. Опять над ним посмеивались. Фрола это бесило, отчего пил он все больше. В колхоз Фрол прибежал первым, думая, что там отвалится жирный кусок, но не тутто было…

Матвей во всем походил на отца. Такой же приземистый, круглолицый, с маленьким носомпуговкой и такой же любитель поговорить. В школе над ним потешался весь класс: вызванный к доске Матвей бойко тараторил урок, нес всякую чепуху, но зато не молчал, как другие.

- Ты, Мотя, думай прежде, чем отвечать! - укорял его учитель, но "удовлетворительно" ставил. Мотя первым вступил в пионеры, затем - в комсомол. С такими учителя не связывались. Как активиста Мотю часто вызывали в райцентр, где разъясняли политику ВКП (б) и учили бороться с врагами. Бороться с кем было. При организации колхоза, в него вступили только бедные крестьяне, зажиточные отказались. Через год стало ясно, что зажиточные правы - колхоз нищал и разваливался. Председатель сельсовета, бывший красноармеец, но зять крепкого мужика Игната Тихонова, мер не предпринимал. И Мотя написал гневную заметку в газету.

Для гнева были основания. Тихонов давал Фролу Спиридонову в долг, но хлеб Фрол не возвращал - отрабатывал. Возвращать было нечего - урожай был слишком мал. Здоровье у отца было не то, скоро он и вовсе умер, работать приходилось подросшему Матвею. По семейной традиции этого он не любил. Была еще причина. У Тихоновых подрастала дочка, Ульяна, хорошенькая, румяная девочка, которая Матвею нравилась. Както он поймал ее в кустах и вволю натешился, тиская упругие груди и бедра. После чего братья Ульяны натешились с ним: по деревенскому обычаю поколотили. Били без злобы, но больно - чтоб впредь руки не распускал.

• Предыдущая
• 24/66
• Следующая