Возвращение в Изолиум - Небоходов Алексей - Страница 10

Среди толпы оборванных, грязных людей, снующих между прилавками, были проложены "улицы" – тропы в грязи, обозначающие главные пути. На каждом перекрёстке этих троп стояли деревянные платформы высотой по пояс, с вооружёнными людьми. Охрана рынка. Или его хозяева.

Над этой картиной, как жуткая декорация, возвышался Мавзолей – бывший главный символ страны, теперь полуразрушенный, с обвалившейся крышей и почерневшим от копоти фасадом. Вместо надписи "ЛЕНИН" зияла чёрная дыра – буквы отковыряли для переплавки. Пустой постамент внутри свидетельствовал, что мумифицированное тело исчезло.

Даша вспомнила слухи о том, что его продали как "реликвию света" культу. Культу Осона, возможно?

Но самое страшное открывалось на участке площади, огороженном колючей проволокой. Здесь, на деревянных платформах над толпой, стояли работорговцы. Именно так, без эвфемизмов – торговцы людьми. Рабство, считавшееся пережитком прошлого, вернулось в новой форме, более ужасной, чем раньше.

Один из них – высокий мужчина с лысым черепом, на котором даже издали виднелся шрам от виска до подбородка – держал цепь. На другом конце, прямо на грязной земле, сидела женщина с ребёнком лет пяти. Оба исхудавшие, с запавшими глазами и серым оттенком кожи, который приобретают хронически голодающие люди. Женщина пыталась прикрыть ребёнка, когда покупатели подходили близко. В глазах не было страха – только бесконечная усталость и что-то похожее на тупую покорность. Такой взгляд бывает у смертельно больных, отказавшихся от борьбы.

Рядом, на соседней платформе, коренастый мужчина в засаленной куртке хрипло кричал:

– Крепкий парень! Работает как генератор! Всего три часовых карточки!

За ним стоял молодой человек крепкого телосложения, но с пустым взглядом. На шее – ошейник с вделанными металлическими контактами. Гарантия, что не сбежит.

Рынок рабов занимал небольшую центральную часть площади. Большинство рабов – мужчины и женщины трудоспособного возраста, без увечий. Но были исключения. Неподалёку сидел седой старик в лохмотьях, похожих на остатки дорогого пальто. У его ног – девочка лет десяти с белыми, безжизненными глазами. На картонной бирке на её шее было криво написано: "НЕ ПРОВЕРЕНО".

Даша не сразу поняла значение надписи. Денис догадался быстрее: девочку не проверили на мутацию, на превращение в погаша. Белые глаза могли быть врождённой особенностью, альбинизмом, а могли – первым признаком трансформации. Цена зависела от результата проверки. Если не погаш – продадут как обычную рабыню. Если начальная стадия мутации – купят для экспериментов или для боёв с другими погашами. На этом тоже делали деньги.

Старик иногда протягивал руку к проходящим людям, словно прося милостыню. Но жест больше походил на предложение – он выставлял товар, и товаром была девочка.

Денис почувствовал, как сжимаются кулаки. Дыхание перехватило от ярости. Он шагнул к платформам, но Даша крепко схватила его за локоть.

– Нет, – её голос звучал твёрдо, хоть и тихо. – Мы ничего не сделаем. Не сейчас.

– Я не могу просто смотреть на это, – процедил Денис.

– И не смотри, – в глазах блеснули слезы. – Пойдём, пока я не сошла с ума.

Она отвернулась, но Денис заметил дрожь плеч. Они пересекли площадь, держась ближе к стене, не выделяясь из массы оборванных людей. Их потертая одежда, состаренная в лабораториях Изолиума, теперь не казалась маскировкой – они выглядели как люди, выживающие в постапокалиптическом кошмаре.

Денис чувствовал десятки взглядов – оценивающих, расчетливых, голодных. Они смотрели на рюкзаки, на хорошие ботинки, на здоровый цвет лица. В этом мире любой признак благополучия становился опасным, привлекал внимание тех, кто перешагнул грань между человечностью и животным выживанием.

– Туда, – Даша указала на здание в конце площади, где раньше находился подземный музей Москвы. – Вход должен быть за поворотом.

Они прошли мимо бывшего ГУМа – роскошного торгового центра, теперь ставшего муравейником. Бутики и галереи, где продавались товары класса люкс, теперь заполнили человеческие берлоги. В каждой витрине, раньше демонстрировавшей коллекции модных домов, теперь тлели очаги, сушилось тряпьё, жили люди. Это напоминало средневековый город, где в каждой нише пытались выжить семьи. Только вместо узких улочек – мраморные галереи, вместо лачуг – бывшие магазины Prada, Gucci, Louis Vuitton.

Наконец, они добрались до спуска в музей. Вход, раньше охраняемый и с системой контроля, теперь был просто дырой в земле, заваленной мусором. Никто не интересовался древностями, когда речь шла о выживании.

– Похоже, здесь давно никого не было, – Даша осторожно спустилась по разрушенной лестнице, отмечая отсутствие свежих следов на пыльных ступенях.

Денис включил фонарь. Луч прорезал темноту, выхватывая потрескавшиеся стены в плесени, прогнившие деревянные перекрытия, капающую воду. Пахло сырым камнем, плесенью и жжёной резиной – странное сочетание, происхождение которого Денис не понимал.

Они оказались в просторном помещении со сводчатыми потолками. Когда-то это был вестибюль музея – с кассами, гардеробом, стойками. Теперь – заброшенное пространство в мусоре. Витрины разбиты, манекены в археологической одежде разных эпох повалены и разобраны. Кто-то забрал сапоги с манекена средневекового воина, кто-то оторвал пуговицы с пиджака городского щёголя XIX века. В мире, где одежда стала дефицитом, даже музейные экспонаты шли в ход.

Свет проникал сквозь трещины в потолке и разбитые фонари. Тусклые лучи преломлялись в осколках стекла на полу, создавая эффект россыпи драгоценностей. Под ногами хрустели стёкла и обрывки бумаги – старые путеводители, карты, схемы. Денис поднял обрывок: "История Москвы – история света". Какая ирония. Теперь Москва лежала в темноте, а свет стал ценным ресурсом.

– Смотри под ноги, – предупредила Даша, указывая на торчащую арматуру. – Здесь всё разрушается.

Они осторожно шли вглубь музея. По описанию Нефёндра, артефакты Осона должны были находиться в хранилище специальных коллекций, на втором подземном уровне. Но сначала нужно было найти спуск туда.

Чем дальше они заходили, тем меньше становилось света и сильнее ощущалось время после блэкаута. Экспонаты, когда-то бережно хранимые как часть наследия, теперь валялись разбросанные, поломанные или покрытые таким слоем пыли, что нельзя было различить форму. Археологические находки, пережившие века в земле, не выдержали нескольких месяцев человеческого одичания.

– Денис, – Даша остановилась, прислушиваясь. – Ты слышишь?

Он замер, напрягая слух. Где-то в глубине музея, среди тишины и капания воды, раздавался странный звук. Не голос, не шаги, а что-то похожее на царапанье, на скрежет металла по камню.

– Крысы? – предположил Денис, но сам не верил. Звук был слишком методичным, целенаправленным для грызунов.

– Или кто-то ещё, – Даша поправила рюкзак и нащупала рукоять пистолета. – Будем осторожны.

Они медленно двинулись на звук, обходя груды мусора и витрины. Денис шёл впереди с фонарём, Даша прикрывала спину. Шум становился отчётливее – теперь это был явно скрежет металла, словно кто-то открывал ржавую дверь или взламывал замок. А потом внезапно наступила тишина. Полная, абсолютная. Даже капли воды словно замерли.

– Там что-то есть, – прошептала Даша, указывая на тёмный проход. – И оно знает, что мы здесь.

Денис посветил в указанном направлении. Луч выхватил старую металлическую дверь с табличкой "Служебное помещение. Вход воспрещён". Дверь была приоткрыта на несколько сантиметров, оттуда доносился звук. Сейчас там стояла тишина, но Денис не сомневался – за дверью кто-то прятался. Кто-то, не желающий быть обнаруженным.

– За мной, – скомандовал он, перехватив пистолет из-под куртки. Даша кивнула, достав оружие.

Они медленно приблизились к двери, держась у разных стен коридора, чтобы не стать единой мишенью. Денис сделал знак, и Даша замерла, направив пистолет на проём. Он рывком распахнул дверь, выставив руку с фонарем.