Лекарь Империи 5 (СИ) - Карелин Сергей Витальевич - Страница 32

— Вот она, наша проблема, — я указал Шаповапову кончиком зажима. — Видите? Прямо под ней должна проходить артерия Адамкевича.

— Вижу, — он уже держал наготове отсос. — Как будем действовать?

— Осторожно. Очень, очень осторожно.

Я начал эвакуацию гематомы. Кровь, как свернувшаяся, так и жидкая, с жадным хлюпаньем заполнила прозрачную трубку отсоса. Постепенно, слой за слоем, словно археолог, расчищающий бесценную реликвию, я добирался до источника проблемы.

— Микроскоп, — скомандовал я.

Тяжелый, шарнирный кронштейн операционного микроскопа был придвинут над раной. Я прильнул к окулярам, и мир преобразился. Теперь операционное поле выглядело как поверхность чужой, враждебной планеты — пейзаж из красных, пульсирующих каньонов и живой, блестящей ткани.

И вот она — артерия Адамкевича. Бледно-розовый, почти полупрозрачный сосуд, сдавленный почти до полной непроходимости, едва-едва пульсирующий. Еще немного — и наступила бы необратимая ишемия спинного мозга.

— Микрососудистые инструменты, — я протянул руку, не отрывая взгляда от окуляров.

Следующие сорок минут растворились в состоянии чистой, вневременной концентрации.

Мой мир сузился до десятисантиметрового круга света под объективом микроскопа. Каждое движение моих рук, увеличенное в десять раз, должно было быть безупречным.

Я осторожно освобождал тонкую артерию от давления, удалял последние прилипшие остатки гематомы, миллиметр за миллиметром проверял целостность сосудистой стенки. Один неверный порез, одно неловкое движение — и Ашот останется парализованным на всю жизнь.

— Левее! — внезапно раздался в голове голос Фырка. — Там еще сгусток, маленький, но противный! Прячется за складкой фасции!

Не раздумывая, я сместил инструмент на миллиметр влево и действительно обнаружил крошечный, темный тромб, прилипший к стенке сосуда, как пиявка. Я аккуратно удалил его.

— Кровоток восстанавливается! — почти восторженно воскликнул Артем, не отрываясь от своих мониторов. — Показатели спинальной перфузии растут!

Я медленно выпрямился, чувствуя, как затекла спина и шея. Самое сложное было позади. Осталось проверить гемостаз и закрыть рану.

— Проверяем на кровотечение, — сказал я, снимая временные зажимы с мелких сосудов.

Сухо. Идеально сухо. Артерия Адамкевича, освобожденная от смертельного давления, теперь пульсировала ровно и мощно, наполняя спинной мозг живительной кровью.

— Дренаж и ушиваем, — скомандовал я.

Еще тридцать минут на скрупулезное, послойное ушивание. Плевра, мышцы, подкожная клетчатка, кожа. Когда последний косметический шов был наложен, я отступил от операционного стола.

— Готово, — выдохнул я.

— Невероятно, — Шаповалов смотрел на меня с нескрываемым, почти благоговейным восхищением. — Илья, это была работа уровня столичной имперской клиники. Как ты…

— Везение и хорошие учителя, — я стянул окровавленные перчатки. — И немного интуиции.

— Ага, снова интуиция по имени Фырк! — возмутился бурундук у меня в голове. — Это я тебе показал, где тромб был! Я!'

— Ты молодец, — мысленно похвалил я его, чувствуя искреннюю благодарность. — Настоящий герой. Невидимый, но герой.

«То-то же! Я тут, между прочим, хвостом рискую, в чужих телах копаясь!»

Мы вывезли Ашота из операционной. Судорог больше не было, все показатели на мониторах стабилизировались. Он был все еще без сознания, но теперь это была контролируемая, лечебная кома, а не смертельная агония. Мы дали ему шанс.

— Два пациента за день, — Артем, выходя из операционной, устало покачал головой. — Обе операции из разряда невозможных. Илья, ты сегодня превзошел сам себя.

— День еще не закончился, — мрачно заметил я, вспоминая Яну, лежащую в соседней палате, и всю ту грязную историю, которая привела ее туда.

Московская Гильдия Целителей. кабинет Магистра первого класса Кагановича.

Кабинет Магистра первого класса был огромен. Он занимал весь верхний этаж восточного крыла. Это была Московская гильдия целителей.

Панорамные окна шли от пола до самого потолка. Они были вырезаны из цельных листов зачарованного хрусталя. Окна открывали захватывающий вид на столицу.

Христофор Наильевич Каганович сидел в массивном кожаном кресле. Он наблюдал за экраном телевизора. Это было последнее слово техномагической мысли Империи. Изображение на нем было живым. Не пиксельным. Оно было соткано из мириадов световых частиц.

Экран транслировал главные новости дня.

Император Александр Четвертый выходил из роскошного экипажа. Он был в идеально отутюженном парадном мундире. Его окружала блестящая свита. Экипаж, покрытый гербами, остановился перед скромным зданием. Это был детский дом в Ростове.

Камеры фиксировали каждую деталь. Благородная, выверенная осанка монарха. Его теплая, отеческая улыбка. Рука, протянутая к детям. Они робко выглядывали из-за дверей. Все были одеты в одинаковые чистенькие платьица.

— Его Императорское Величество лично вручил подарки каждому воспитаннику, — вещал диктор елейным, почти приторным голосом. — Дети были в восторге от визита августейшей особы…

Каганович брезгливо поморщился и, не отрывая взгляда от экрана, потянулся к пульту, убавляя звук. Шестьдесят два года, из них сорок — на службе Гильдии. Достаточно, чтобы видеть подобные спектакли насквозь.

Хорошо поставленное представление.

Правильные эмоции, идеальный фон, трогательная музыка. Император играет роль милосердного отца нации, дети — роль благодарных сирот. И миллионы подданных по всей Империи сейчас умильно вздыхают, глядя в свои визоры. Дешево, но эффективно. Все как всегда. Менялись императоры, менялись города и декорации, но суть оставалась прежней.

«Кто бы знал, — с холодной усмешкой размышлял он, наблюдая, как Император с идеально отрепетированной нежностью гладит по голове какого-то замухрышку, — что наш обожаемый монарх терпеть не может детей. Особенно сирот. Называет их „балластом империи“ и „генетическим мусором“ на закрытых совещаниях Совета Безопасности».

На экране Император что-то говорил пухлой, испуганной директрисе детского дома, та кланялась так низко, что рисковала упасть. Все для камер. Все для народа. Завтра все газеты Империи запестрят заголовками о небывалом милосердии и щедрости монарха.

В дверь постучали — три коротких, четких удара, пауза, еще два. Условный сигнал.

— Войдите, — произнес Каганович, не оборачиваясь.

В кабинет бесшумно, как тень, вошел Михаил Степанович Бурцев — личный помощник, человек настолько серый и незаметный, что даже в пустой комнате умудрялся сливаться с обоями. В руках он держал тонкую кожаную папку с документами.

— Христофор Наильевич, бумаги на подпись, — он положил папку на массивный дубовый стол.

Каганович нехотя оторвался от созерцания императорского фарса и взял папку.

Рутинные документы — назначения новых магистров в дальние губернии, переводы целителей между клиниками, бюджетные ассигнования на закупку новых артефактов. Он машинально подписывал бумагу за бумагой своим каллиграфическим почерком, но мысли его были далеко.

— Так, — он поднял свой тяжелый взгляд на помощника. — А в Муром информацию спустили?

— Да, Христофор Наильевич, — Бурцев коротко кивнул. — Еще неделю назад, как вы и приказывали. По защищенному каналу.

— И как там отреагировали?

— В шоке, разумеется, — помощник едва заметно поправил свои старомодные очки в роговой оправе. — Но мы передали четкие инструкции — вести себя как ни в чем не бывало. Никакой паники, никаких резких движений. Ждать.

Каганович откинулся в своем массивном кресле, барабаня кончиками холеных пальцев по резному подлокотнику из черного дерева.

— Кто там сейчас главврач?

— Кобрук Анна Витальевна, — без запинки ответил Бурцев. — Мастер-целитель. Опытный администратор, двадцать лет в должности. Она посвятила в информацию двух своих ключевых заведующих отделениями. Хирургии.