Лекарь Империи 5 (СИ) - Карелин Сергей Витальевич - Страница 3

— О, мы будем играть в крутого диагноста? — тут же оживился у меня в голове Фырк. — Обожаю медицинские загадки! Особенно, когда ответ знаю только я! Ну и ты разумеется.

Он испуганно посмотрел на меня.

— Я? Но… я же не смогу… Если даже они не могут, то куда уж мне…

— Сможешь. Потому что я буду твоими глазами и ушами. Я направлю тебя. Пойдем.

Я повел все еще сомневающегося, но уже заинтригованного Славика по палатам, заглядывая в свежие истории болезни. В палате номер восемь мы нашли то, что искали.

Евдокия Петровна Синицына, семьдесят два года. Я быстро пролистал ее толстую, исписанную вдоль и поперек историю болезни. Потом заглянул в электронную карту.

Это была настоящая свалка диагнозов: дисбактериоз, хронический панкреатит, синдром раздраженного кишечника, старческая астения. Симптомы — хроническая, изнуряющая диарея, неуклонная потеря веса, слабость.

Ходит по врачам третий месяц. Без малейшего результата.

— Бинго, — пробормотал я. — Славик, жди здесь. Мне нужно пять минут, чтобы ознакомиться с состоянием пациентки.

Я зашел в палату, коротко представился пожилой, высохшей, как осенний лист, женщине и, делая вид, что пальпирую живот, приложил ладонь к ее коже, активируя Сонар. Затем мысленно обратился к своему невидимому помощнику:

— Дружище, ныряй. Мне нужен тонкий кишечник. И особое внимание на состояние слизистой, на ворсинки.

— Есть, шеф! — Фырк спрыгнул с моего плеча и бесшумно исчез.

Через минуту он вынырнул с озадаченным видом.

— Двуногий, там… там пустыня! Ворсинки почти все сглаженные, атрофированные, как будто их кто-то гигантской бритвой побрил!

Атрофия ворсинок тонкого кишечника. В сочетании с синдромом мальабсорбции… Целиакия. Глютеновая энтеропатия. Редкий, почти казуистический диагноз для ее возраста.

То, что нужно.

Я вернулся в коридор к напряженно ожидавшему меня Славику.

— Так, слушай меня внимательно. Я не буду говорить тебе диагноз. Ты должен прийти к нему сам. Но я дам тебе несколько подсказок.

— Давай! — он вцепился в меня взглядом, готовый впитывать каждое слово.

— Смотри. У пациентки хроническая диарея и потеря веса на протяжении нескольких месяцев. Что это может означать с точки зрения физиологии?

— Нарушение всасывания питательных веществ? Мальабсорбция?

— Отлично! А где в организме происходит основное всасывание?

— В тонком кишечнике. В основном, в двенадцатиперстной и тощей кишке.

— Правильно. А теперь представь, что проблема не в воспалении, которое лечили твои предшественники, а в самой структуре кишки. В атрофии. Какая болезнь вызывает атрофию ворсинок тонкого кишечника?

Славик нахмурился, лихорадочно перебирая в памяти курсы гастроэнтерологии из академии. Потом его глаза медленно расширились от изумления.

— Целиакия? Непереносимость глютена? Но… но ей же семьдесят два года!

— А кто сказал, что целиакия бывает только у детей? — я позволил себе легкую усмешку. — Поздняя манифестация. Встречается. Редко, но именно поэтому ее никто и не заподозрил.

Тем же днем в просторном кабинете главврача собрались трое — сама Кобрук, Игнат Семенович Киселев и Игорь Степанович Шаповалов. Атмосфера была тяжелой, как воздух перед грозой.

— Некрасов больше не оперирует, — начала Кобрук без всяких предисловий, и ее голос прозвучал как удар молотка судьи. — Либо досрочная пенсия по состоянию здоровья, либо консультативная работа в поликлинике, без доступа к операционной. Это не обсуждается.

Киселев поморщился, но промолчал. Некрасов был легендой, его учителем. Но сегодняшняя катастрофа, произошедшая на глазах у руководства, перечеркнула все прошлые заслуги.

Легенда умерла.

— Теперь о Разумовском, — Кобрук перевела свой холодный, изучающий взгляд на подчиненных. — Ждать полгода, пока он формально наработает стаж для повышения в ранге — это идиотизм и непозволительная роскошь, которую мы не можем себе позволить. Парень сегодня спас пациента, которого за пять минут угробил наш самый «опытный» хирург с сорокалетним стажем.

— Но регламент Гильдии… — начал было Киселев, главный блюститель всех правил и уставов.

— К черту регламент! — Кобрук с силой ударила ладонью по столу, и тяжелая чернильница подпрыгнула. — Когда регламент начинает убивать пациентов, его нужно либо менять, либо игнорировать! Я на днях свяжусь с магистром Журавлевым во Владимире. Мы инициируем процедуру экстраординарной аттестации. Разумовский должен получить ранг Целителя третьего класса. Экстерном.

— Анна Витальевна, это же беспрецедентно! — не выдержал даже Шаповалов. — Такого не было за всю историю нашего отделения! Не сказать, чтобы я был против, но все же… Это будет совсем не просто

— Именно. И вы двое, — она в упор посмотрела на своих заведующих, — найдете в уставе Гильдии ту лазейку, которая это позволит. Где-то же должно быть прописано про особые заслуги или действия в чрезвычайных обстоятельствах.

В любом уставе, в любом законе всегда есть дыры. Нужно просто знать, где искать. А эти двое знают.

Киселев и Шаповалов переглянулись. Оба понимали — спорить бесполезно. Да и в глубине души они признавали ее правоту. Разумовский действительно был на голову, если не на две, выше большинства целителей третьего класса, которых они знали.

— Есть… есть статья о «выдающемся личном вкладе в развитие целительских практик», — медленно, словно пробуя слова на вкус, произнес Киселев. — Если подать его операцию у барона фон Штальберга и сегодняшний случай как применение инновационных диагностических и хирургических методик…

— Вот и отлично, — Кобрук удовлетворенно кивнула. — Готовьте документы. Хочу видеть их у себя на столе к концу недели. Действуйте.

Она откинулась в кресле, давая понять, что совещание окончено. Она приняла решение и запустила механизм.

И никто в этой больнице не посмеет его остановить.

— Отлично, Славик, — похвалил я. — А теперь иди и лично проконтролируй, чтобы анализ на антитела к тканевой трансглутаминазе был взят правильно и немедленно отправлен в лабораторию с пометкой CITO. И убедись, что на кухне поняли, что такое «безглютеновая диета», а не просто убрали из каши хлебную корку.

Я отправил окрыленного Славика выполнять его первое настоящее врачебное поручение, а сам пошел проверять своих текущих пациентов.

И чем дольше я ходил по гулким, переполненным коридорам, тем сильнее становилось тревожное чувство. Я видел это по мелочам: по уставшим, красным от недосыпа глазам медсестер, по дополнительным койкам, втиснутым в палаты, откуда доносился надсадный, лающий кашель, по тому, как стремительно пустели полки с противовирусными препаратами в процедурной.

Аресты создали кадровый вакуум.

«Стекляшка» ударила по ослабленному организму больницы, как оппортунистическая инфекция по больному СПИДом.

Если так пойдет и дальше, система просто ляжет. Мои навыки диагноста, моя способность быстро отсеивать банальные ОРВИ от серьезных осложнений, сейчас нужнее всего там, на передовой. Похоже, завтра придется самому проситься у Шаповалова на усиление в первичку.

Вечер с Вероникой был той самой тихой гаванью, которая была необходима после больничного шторма. Мы не говорили о работе. Просто ужинали тем, что нашлось в холодильнике.

Смотрели какой-то старый, глуповатый, но добрый фильм. Ее голова у меня на плече, мои пальцы лениво перебирают ее мягкие волосы, за окном темнеет. Это было то самое простое, настоящее, ради чего стоило выдерживать весь этот дневной ад.

Мой личный, абсолютно надежный тыл. Здесь не нужно было быть гением, стратегом или спасителем. Здесь можно было просто быть.

Алина Борисова внимательно оглядываясь по сторонам, вышла из больницы и убедившись что небольшом сквере у ее входа никого нет, достала телефон.

— Да. Это я. — сказала она в трубку и поняла, что не может сдержать рвущуюся наружу злость.