Лекарь Империи 5 (СИ) - Карелин Сергей Витальевич - Страница 28

Я быстро корректировал назначения, отвечал на вопросы, двигаясь по списку с механической эффективностью. Но один случай заставил меня остановиться.

Рустам Шахназаров, сорок два года.

Поступил неделю назад с жалобами на неопределенные боли в животе. Борисова, судя по записям, поставила ему дежурный и очень удобный диагноз: «синдром раздраженного кишечника» и назначила стандартный набор спазмолитиков и успокоительных.

Но что-то в его анализах меня насторожило. Лейкоциты были на самой верхней границе нормы, СОЭ слегка повышена.

— Ну-ка, ну-ка, — пробормотал я себе под нос, листая страницы с результатами. — Это не похоже на СРК. При «раздраженном кишечнике» воспалительных изменений в крови быть не должно.

Я зашел в палату. Шахназаров, крепкий мужчина с густыми черными усами, лежал на кровати, с интересом читая какую-то потрепанную книгу.

— Здравствуйте, Рустам. Я подмастерье Разумовский, буду вести вас вместо госпожи лекаря Борисовой.

— А где она? — спросил мужчина с легким, певучим акцентом, откладывая книгу.

— У нее возникли… непредвиденные личные обстоятельства, — я выбрал самую нейтральную формулировку. — Расскажите, как вы себя чувствуете? Лечение помогает?

— Боли стали поменьше, это правда. Но все равно есть. Особенно вот здесь, — он показал рукой на правую подвздошную область.

Тревожный звоночек. Очень тревожный. Просканировал его «Сонаром», но ничего не увидел. Новое зрение попробовал включить, только он не включилось. Странно. Возможно, на него требуется присутствие Фырка. Надо будет с этим еще разбираться.

Я попросил его лечь на спину и согнуть ноги в коленях. Начал пальпацию. Живот был мягким, безболезненным, но когда мои пальцы надавили на точку Мак-Берни, он поморщился. Симптом Щеткина-Блюмберга, указывающий на раздражение брюшины, был отрицательным, но это ни о чем не говорило.

— Рустам, я назначу вам дополнительные анализы. Кровь, мочу. И УЗИ брюшной полости. Сегодня же.

— Что-то серьезное, господин лекарь? — он встревоженно посмотрел на меня.

— Просто хочу перепроверить диагноз. Для надежности, — успокоил его я.

Я вышел из палаты и, отойдя в сторону, сделал размашистую пометку в его истории болезни.

Если мои подозрения подтвердятся, у него не СРК, а хронический, вялотекущий аппендицит. Опасная, коварная штука, которая в любой момент может рвануть, вызвав перитонит.

Борисова могла просто пропустить это из-за невнимательности. А могла и намеренно проигнорировать, не желая возиться со сложным случаем. В любом случае, это нужно было проверить.

И как можно скорее.

Мелкая бытовая проблема — закончились бланки направлений на ультразвук, которая, однако, вырвала меня из диагностических размышлений и заставила спуститься на первый этаж.

Я шел по лестнице, мысленно прокручивая в голове симптомы Шахназарова, когда гул приемного покоя ударил по ушам. Там царила какая-то нездоровая суета — топот множества ног, возбужденные, обрывающиеся на полуслове голоса, хлопанье дверей.

Я выглянул в коридор. Мимо, едва не сбив меня с ног, пробежала запыхавшаяся медсестра из нашего отделения.

— Что там? — окликнул я ее.

— «Скорая» привезла кого-то! Тяжелый случай! Говорят, прямо с колес в операционную!

Медперсонал, до этого дремавший на постах, оживился и потоком устремился вниз, к лестнице. Любопытство — профессиональная болезнь медиков.

Все хотят посмотреть на что-то необычное, поучиться, просто быть в курсе. Я тоже спустился, больше из профессионального интереса, чем из реальной необходимости.

Я ускорил шаг, потом побежал, расталкивая любопытных санитарок и зевак в больничных пижамах.

— Дайте пройти! Расступитесь!

Я буквально распихал плотную толпу у приемного покоя и замер, как вкопанный.

Вероника, бледная, вела каталку. На каталке…

— Нет, — вырвалось у меня сдавленным шепотом.

На каталке, похожая на сломанную куклу, лежала Яна Смирнова.

Ее лицо было залито кровью, светлые волосы спутались в грязный, бордовый колтун. Одежда была порвана и испачкана грязью, а правая нога вывернута под совершенно неестественным углом.

Монитор, прикрепленный к каталке, надрывно пищал, показывая критические значения — давление восемьдесят на пятьдесят, пульс сто сорок, сатурация — восемьдесят шесть.

— Сбил автомобиль, — четко, без единой лишней эмоции, доложила Вероника, профессионально маневрируя каталкой в сторону операционного блока. — Политравма. Подозрение на внутреннее кровотечение. Состояние критическое.

В одну секунду мир для меня щелкнул, переключившись в другой режим. Шок, ужас, личная привязанность — все это было безжалостно скомкано и отодвинуто в самый дальний ящик сознания.

Там не было Яны, испуганной медсестры. Был пациент, девушка, приблизительно двадцати пяти лет. Политравма. Геморрагический шок. Угроза жизни. Время пошло на секунды.

— В травматологическую операционную, быстро! — скомандовал я, и мой голос прозвучал чужим — громким, резким, звенящим абсолютной властью. Я подхватил каталку с другой стороны, помогая Веронике. — Кровь на группу и совместимость! Готовьте четыре дозы эритроцитарной массы! Вызывайте дежурного травматолога и анестезиолога! Живо!

Дежурный хирург, молодой Целитель третьего класса Максимов, которого я мельком видел на пятиминутках, шагнул вперед, преграждая нам путь.

Он стоял посреди коридора, расставив руки, словно вратарь перед воротами. Вид у него был решительный — челюсть выдвинута вперед, в глазах горела профессиональная обида.

— Разумовский, это мой пациент, — произнес он тоном, не терпящим возражений. — Я дежурный по травме. По протоколу все экстренные случаи — моя ответственность.

Вот и славно.

Я не сбавлял скорости, с которой мы везли каталку. Сейчас мы посмотрим, кто тут главный по протоколам.

— Все вопросы к Мастеру-целителю Шаповалову, — бросил я, пытаясь обойти его справа. — Вызывайте его, главврача, если считаете нужным. Кого хотите… У нас нет на это времени.

Максимов сделал шаг в сторону, снова загораживая проход. Яна на каталке уже приближалась к лифтовому холлу, каждая секунда была на счету, а этот индюк решил устроить территориальные разборки прямо над умирающим человеком.

— Никаких Шаповаловых! — рявкнул он, и его голос эхом разнесся по коридору. — Есть регламент! Дежурный хирург имеет приоритет при…

Я резко остановил каталку и медленно повернулся к нему. Вероника и санитары замерли позади, и в наступившей тишине стало слышно только надрывное пищание кардиомонитора.

В моих глазах, наверное, было что-то такое — холодное, тяжелое, абсолютно безжалостное, — что он невольно отступил на шаг, словно наткнулся на невидимую стену.

— Я сам, — произнес я тихо, но мой голос прозвучал в гулкой тишине приемного покоя как удар хлыста.

— Но устав… протокол…

— Я. Сам.

Максимов посмотрел на меня, потом на искалеченное, залитое кровью тело Яны на каталке, потом снова на меня. И отступил, поднимая руки в примирительном жесте. Он все понял.

— Я… я буду ассистировать, — выдавил он, отступая в сторону и опуская руки.

— Вот это я понимаю, воспитательная работа! — усмехнулась за моей спиной Вероника. — Без криков, без угроз! Просто старый добрый испепеляющий взгляд!

— Благодарю за понимание, — холодно кивнул я Максимову и, не удостоив его больше взглядом, рванул к лифту.

Двери операционной распахнулись передо мной.

Яркий, безжалостный свет ударил в глаза. У наркозного аппарата уже стоял Артем Воронов — высокий, собранный, лучший анестезиолог этой больницы.

Повезло. Невероятно повезло, что сегодня дежурит именно он.

Но когда Артем увидел пациентку, которую мы вкатили на операционный стол, его профессиональное самообладание дало трещину.

— Яна⁈ — выдохнул он, и его лицо вытянулось. — Черт возьми, Илья, это же Яна!

— Так точно, — я уже натягивал стерильные перчатки, и мой голос прозвучал жестко, обрубая все лишние эмоции. — И у нас нет времени на сантименты. Готовь к операции, быстро!