Диверсия [= Федеральное дело] - Ильин Андрей - Страница 29

Может, так все будет? Или еще хуже? Может, и хуже. Жизнь всегда превосходит самые мрачные прогнозы. Только не понять, отчего — то ли жизнь такая гнусная, то ли мы такие неисправимые оптимисты?

В общем, как говорится: надеясь на худшее, готовься к еще более худшему.

Что я и делал. Я предполагал самое худшее. И из того худшего еще более худшее: что нас четвертуют, гильотинируют, посадят на два стоящих друг против друга электрических стула или на один, по очереди, дубовый кол. Но я не предполагал того, что произошло в действительности. На это моего воображения не хватило. Слабовато у меня оказалось с воображением.

— Ну что, исследователи, доигрались? — спросил наконец объявившийся Шеф-куратор. — Поди, не раз памперсы поменяли, начальственной реакции ожидаючи. А?

Мы пожали плечами.

— Молчите? Подведения итогов своей кляузной деятельности ожидаете? Не зря ожидаете. Есть итог. Всем итогам — итог! Такой, что мог бы быть хуже, да хуже некуда…

Похоже, дело было действительно дрянь, если наш обыкновенно сдержанный начальник сошел на такой доверительный, если не сказать панибратский, тон,

— Удивляетесь, что я чуть не матом ругаюсь? — усмехнулся, словно мысли мои прочитал, Шеф. — А мне теперь можно. Мне теперь все можно. И матом ругаться, и водку с подчиненными пить. Я вам уже не начальник. И никому не начальник. А такой же, как вы. Безработный!

Вот как все обернулось.

— Неужели все так плохо? — напряженно спросил я.

— Нет. Гораздо хуже.

Я все еще не мог поверить в то, что он сказал. И в то, что я услышал. Я напоминал недоумка-сапера, который, не заметив, наступил каблуком на мину, услышал характерный звук сработавшего взрывателя и даже подпрыгнул на взрывной волне, а все еще продолжает надеяться, что все как-нибудь обойдется.

— Так что же случилось?

— Случилось то, что должно было случиться. КОНТОРУ ЗАКРЫЛИ.

Судя по тому, что он сказал, по тому, что он при постороннем, пусть даже обреченном на скорую смерть наемном работнике назвал все своими именами, назвал Контору — Конторой, произошла катастрофа

Небо упало на землю!

Вода превратилась в кровь!

Настал конец света!

— Мы расформированы?

— Нет. Пока только заморожены. Финансирование прекращено. Текущие дела приостановлены до выяснения.

— До выяснения чего?

— До выяснения «целесообразности субсидирования организации на существующих на сегодняшний день началах». Короче — реформация, плавно переходящая в смерть. Сейчас рассматривается вопрос о проведении полномасштабной ревизии оперативной и финансовой деятельности.

— Кто же нас может ревизовать?

— Вот это и есть самое неприятное. Ревизорские функции предполагается возложить на Безопасность, как наиболее компетентную в вопросах разведки. Они обкладывают нас со всех сторон. Как волков — сворой натасканных псов. Теперь, боюсь, нам не уйти.

— Как же нас можно ревизовать, если нас нет?

— Теперь объявимся. Того, кого нет, действительно ревизовать нельзя. С нас снимут шапку-невидимку и употребят в голом виде. То-то будет радости Безопасности потоптать бренные косточки покойного. О котором при жизни они ничего не знали. То-то будет удивления.

— А мы? Все мы?

— Пойдем в ассенизаторы. А в худшем случае на пенсию.

— Почему на пенсию в худшем? — искренне удивился Александр Анатольевич. — Чем вас заслуженный отдых не устраивает?

Мы, я и Шеф, одновременно усмехнулись. Не очень весело усмехнулись. Так что физиономии перекосило. Да так и оставило.

— Нет, ничего не имеем. Пенсия дело хорошее. Вечный покой на старости лет.

— О том я и толкую…

Александру Анатольевичу было простительно говорить глупости. Александр Анатольевич был чужак. Он не знал правил игры. Он не догадывался, какой отдых скрывается для работников Конторы за словом «отставка». Он об этом не догадывался, хотя это касалось в том числе и его.

В Конторе не уходят на пенсию. В Конторе выносят на пенсию. Вперед ногами. В нашем тайном деле, вслед за увольнением, а иногда и опережая его, неизбежно, как за ночью день, следует чистка. И очень щедрая материальная помощь родственникам. Щедрая — потому что родственников у конторских нет. Точно так же, как личных имен и биографий. Некому вручать ту помощь. И еще следуют награды. Посмертные. И тоже как из рога изобилия. Без счету. Потому что погибшие герои всегда предпочтительней живых и болтливых пенсионеров.

Не может Контора уйти на заслуженный… Слишком много знает Контора. Слишком многое знают ее работники. Слишком многих задевают эти знания за живое. С подобной выдающейся, во все стороны, эрудицией на этом свете долго не заживаются.

— Грустно.

— Да уж чего веселого.

— Может быть, можно что-то изменить?

— Можно. Можно пойти и застрелиться.

— Ну вы скажете тоже! — рассмеялся Александр Анатольевич. — Застрелиться!

А между прочим, зря смеялся. Мы же не шутки шутили, а варианты оговаривали. Варианты добровольной отставки.

— Сколько у нас есть времени?

— Думаю, недели четыре. Пока все утрясут. Документы подготовят. Пока на подпись Первому принесут. Как минимум четыре.

— И что нам эти четыре недели делать?

— Ждать, спать, развлекаться. Или водку пить. В общем, все что угодно. Что в голову взбредет.

— А дело?

— Нет у вас дела. Было да все вышло. Как вода из дырявой бочки. Осталось дно да дырка. От бублика. А чтобы вам не сильно скучалось, я вам развлечение привез.

— Развлечение?

— Ну да, в виде не очень молодого, но очень занятного для вас собеседника. И хорошего знакомого. Пригласить?

Такого в Конторе, чтобы с кем-то без особой нужды знакомить, не случалось. В той Конторе, которая была… Теперь уж точно была. Без вариантов.

— Кто это?

— Я же говорю: очень хороший знакомый. До последней складочки на пиджаке.

Не понравилась мне эта последняя фраза Шефа-куратора. Да поздно было.

— Заходите, Петр Савельевич. Дверь открылась.

— Добрый день, — немного смущаясь, сказал вошедший человек.

Это действительно был знакомый. Более знакомых не бывает! Более знакомой бывает только собственная ладонь.

Я сел, где стоял. Хорошо, подоконник под седалище попался. Вечер кошмарных сюрпризов продолжался.

— Что же вы не приветствуете своего подопечного? — криво усмехнулся Шеф. — Это даже невежливо как-то. Что гость подумает?

— Здрасьте, — сказал ничего не понимающий Александр Анатольевич.

— Здравствуйте, — еще раз поздоровался гость. Немая сцена из гоголевского «Ревизора». Только с меньшим количеством участников и гораздо большим ощущением идиотизма.

— Тебе что дать — воды или пистолет? — съехидничал Шеф.

— Гранату. Одну для всех.

Я видел того, кого не мог видеть. Ни под каким видом. Это не могла быть галлюцинация, но это не могла быть и явь. Это было нечто среднее.

Я видел разрабатываемого мной члена Правительства.

Я видел врага!

— Только не надо резких движений, — предупредил Шеф. — Это не предательство. Это реорганизация.