Акушерка Аушвица. Основано на реальных событиях - Стюарт Анна - Страница 4

А потом появились повязки. Всего несколько дней назад был издан указ, согласно которому все евреи должны были носить желтые повязки шириной десять сантиметров прямо под мышкой – место было выбрано специально, чтобы вызвать максимальный дискомфорт. Казалось, возвращаются Средние века, когда многие правители заставляли евреев носить отличительные знаки для «предотвращения случайного смешивания» – то есть чтобы люди не общались друг с другом, не ходили в гости, не делились историями своей жизни. Правители присваивали себе право определять, с кем люди могли вступать в священный брак.

Перед свадьбой Ана встретила Рут и Лию на улице. Бедные женщины страшно переживали из-за предстоящей свадьбы, свадебных нарядов и самого праздника. Им оставалось лишь молиться, чтобы жестокие правила не вступили в действие до свадьбы. Но всю неделю по улицам шатались эсэсовцы, представители самой жестокой и садистской организации нацистов. Они наставляли оружие на любого несчастного еврея, у которого не было желтой повязки, и порой спускали курок. Старый Илайя Ааронс, лучший пекарь Лодзи, больше не пек шарлотки и пирожки, столь любимые местными жителями, – его застрелили в собственной лавке, когда он сказал нацистам, что пока не нашел столько желтой ткани, чтобы сделать повязку на свой мощный бицепс. На свадьбе почти все гости, кроме Аны и Бартека, были с желтыми повязками. Даже бедняжке Эстер пришлось это сделать, хотя кто-то умный (почти наверняка это был Филипп) пришил к обоим рукавам ее платья блестящие золотые полоски. Так Эстер выполнила требование оккупантов, но при этом выглядела истинной королевой, а не изгоем общества.

Церемония близилась к концу. Ана отвлеклась от мрачных мыслей и наблюдала, как вуаль Эстер вновь подняли. Раввин взял чашу и поднес молодоженам, чтобы они пили из нее по очереди. Когда чаша опустела, раввин положил ее в бархатный мешочек, туго затянул шнурок и положил на пол перед Филиппом. Жених взглянул на Эстер. Та улыбнулась и взяла его за руку. Все с восторгом смотрели, как Филипп поднимает ногу и резко опускает ее на мешочек с чашей. Ана услышала звон бьющегося стекла, но звук этот тут же потонул в радостных криках «Мазел тов!»[2]. Ана присоединилась к гостям. Она знала, где бы ни происходила церемония, на каком бы языке она ни шла, все и всегда искренне желают молодоженам счастья и любви.

Ана потянулась поцеловать мужа. Все вокруг радостно переговаривались, обнимались, собирались в группу, чтобы поднять невесту и жениха и пронести их по синагоге. Банкет был назначен в зале за красивым зданием, но, похоже, празднество уже началось. Пресловутые желтые повязки золотым вихрем кружились вокруг молодой пары. Ана увидела, как Эстер радостно хохочет, когда Томаш тянет ее в сторону от Филиппа и усаживает на плечи собравшихся. Филипп поднялся сам. Пару торжественно пронесли по синагоге, но в тот момент, когда аплодисменты гостей слились в торжественный гром, двери распахнулись, и раздались выстрелы. Все замерли. В синагогу ворвались эсэсовцы:

– Raus! Raus! Все на выход!

Ана услышала, как испуганно ахнула Эстер. Она сидела на плечах гостей, как милая уточка. Когда эсэсовцы наставили на нее автоматы, она инстинктивно наклонилась, чтобы спрятать голову.

– Пожалуйста, – взмолилась Ана по-немецки, – это же свадьба…

Офицер изумленно взглянул на нее. Ана учила немецкий с детства и свободно говорила на этом языке. Немецкий был полезен ей в работе – в Польше жило много немцев. Но Ана никогда не думала, что придется говорить по-немецки с солдатами.

– Свадьба?

Офицер поднял руку, останавливая солдат, и огляделся вокруг. Перепуганные гости остановились, опустили Эстер и Филиппа на пол и столпились вокруг них. Офицер презрительно расхохотался:

– Еврейская свадьба! Именно это мы и собираемся остановить, мадам. Мы не можем позволить, чтобы это отребье размножалось. Их и без того слишком много.

Офицер осмотрел Ану с головы до ног и сразу заметил отсутствие повязки на пальто из хорошей ткани.

– А вы что здесь делаете?

– Праздную любовь, – отважно ответила она.

На сей раз смех эсэсовца был более мрачным и зловещим. Боковым зрением Ана заметила, как широкоплечий Томаш прикрывает черный ход, а Рут и Мордехай выпроваживают жениха и невесту из синагоги. Ана была рада, что молодым удалось скрыться, но гости все еще находились в опасности. Родители Филиппа, Беньямин и Сара, пытались всех успокоить, но паника лишь усиливалась.

– Вам что-то нужно, господин? – спросила Ана, стараясь быть вежливой, хотя слова застревали у нее в горле.

– Что-то нужно? Да, мадам, нам нужно снести это богомерзкое здание и уничтожить всех еврейских ублюдков, которые здесь собрались. Эй вы! Оставайтесь на месте!

Офицер заметил черный ход, через который пытались ускользнуть гости, подошел туда и схватил за руку подружку невесты. Сердце Аны сжалось. Когда четырнадцатилетняя Лия шла рядом с сестрой, она казалась очень взрослой – светлые волосы собраны в красивую прическу, черты лица подчеркнуты легким макияжем. Но сейчас она казалась всего лишь перепуганным ребенком. Автоматы были направлены прямо на людей. Если эсэсовцы начнут стрелять в этом небольшом зале, гостям Рут и Мордехая негде будет спрятаться.

– Пожалуйста, – снова обратилась Ана к офицеру. – Отпустите их. Здесь только старики и дети…

– Еврейские дети!

– Все дети одинаковы.

Лицо офицера исказила ярость.

– Не все! – рявкнул он. – Евреи – это чума нашего мира, и наш долг истребить их!

Ане стало трудно дышать. Она видела, как евреев заставляли засыпать лужи песком, видела, как им приходилось закрывать свои лавки и прятаться по домам. Но до этого момента она не сознавала всей силы направленной на них ненависти. Это было уже не притворство, а зло в чистом виде. Ана с трудом вдохнула, в глазах у нее помутилось. Она почувствовала, как сильная рука Бартека поддерживает ее за талию.

– И мы благодарны вам за это, – спокойно сказал он. Его немецкий был не так хорош, но вполне понятен. – Но что вам было приказано сегодня?

Ане захотелось ударить мужа. Зачем он их провоцирует? Но в этот момент она заметила, как солдаты в блестящих сапогах переминаются с ноги на ногу. Приказы! Бартек совершенно прав – эти нелюди способны воспринимать только такой язык.

– Нам приказано разрушить в Лодзи все синагоги.

– Но не убивать людей?

– Пока нет, – неохотно признал офицер.

Ана заметила в его голосе неуверенность и сильнее прижалась к Бартеку.

– Тогда, я полагаю, вы должны позволить им выйти на улицу и смотреть, как на их глазах рушится дом их веры…

– О да! – Эта идея пришлась офицеру по вкусу. – Унижение и демонстрация могущества рейха! Raus!

Его крик подхватили солдаты.

– Raus! Raus! Raus!

Лия первой бросилась к дверям. Возникла толчея – все спешили покинуть храм, прежде чем он обрушится им на головы. В еврейской истории такое случалось и не раз. Бартек прислонился к колонне, обхватив голову руками. И теперь уже Ана обхватила его за талию и помогла выйти на улицу вместе с остальными.

– Что я сказал? – стонал Бартек. – Это ужасно! Ужасно!

– Это было очень смело! Ты спас этим людям жизнь!

– На время, – мрачно ответил Бартек.

Гости неудавшейся свадьбы спешили к Петрковской – Адольф-Гитлер-штрассе. Ана знала, что муж прав. Город в руках захватчиков, и захватчики эти решили разделить людей. Какой-то сумасшедший решил, что невинный младенец, которому Ана восемнадцать лет назад помогла появиться на свет, менее ценен, чем другие, и вознамерился стереть и девушку, и всех ее близких с лица земли. Это уже не просто война, но конец цивилизации.

Ана с Бартеком спешили домой. Покой, сошедший в душу Аны на чудесной свадебной церемонии, сменился тяжелым предчувствием. Оставалось лишь молиться, чтобы у Эстер и Филиппа было хотя бы несколько счастливых дней вместе. В предстоящие дни и месяцы им понадобятся все их силы.