Совок 13 (СИ) - Агарев Вадим - Страница 1

У старшего Копылова было лицо плохо выспавшегося человека. Или человека, вышедшего из трёхдневного запоя. И его рыжая секретарша, прежде всегда нахально жизнерадостная, нынче также оптимизмом не лучилась.

— Похоже, что не дадут мне на этом месте доработать! — так и не притронувшись к чашке с принесённым кофе, пожаловался Сергей Степанович, — Мало того, что в обкоме все на ушах стоят и валидол глотают, так эти московские уже и наш секретариат за мудя щупать начали! Все три секретаря мечутся, будто им перцу под хвост сыпанули!

Что ни говори, но прежде, да еще в моём присутствии, товарищ Копылов своего жала так не плющил. Я мысленно содрогнулся от неподдельно веявшей от него тревоги.

Н-да… Видимо и впрямь у них тут жопа жопная! Нет, такого уныния натальин отец ранее при мне, точно, не демонстрировал. Человек он старой партийной школы и, чтобы ввергнуть его в подобную меланхолию, нужны были очень веские причины. Мне стало стыдно. Но не за то, что ради спасения собственной задницы я, не задумываясь, навлёк на область цековский катаклизм. Просто просить мебелишку в сложившейся ситуации мне показалось стрёмным и неуместным.

— А ты чего хотел-то? — без энтузиазма поднял на меня глаза видный партийный деятель нашего города, — Наташка говорила, что у тебя ко мне какой-то вопрос?

Загнав в беспросветную глубь души неуверенные проблески такта и совести, я озвучил все свои шкурные сомнения, и чаяния.

— Вы уж извините, Сергей Степанович, так получилось, что заволокитил я этот вопрос! Сначала общими усилиями деньги собирали, а потом у меня у самого нехорошие проблемы образовались. Неожиданные, но такие, что меня в больницу на «скорой» увезли! — начал я жалобить протектора своей бедовой судьбой, — Вот и прибыл я к вам, чтобы узнать, не ушел ли наш мебельный поезд? В том смысле, что в силе еще та договорённость насчет дровишек для спальни и кухни? — глазами честного тимуровца уставился я на невесёлого партаппаратчика.

Копылов посмотрел на меня, как, на отбившегося от своей стаи таёжного гнуса, и потянулся к телефону. Прибегать к услугам рыжей секретутки он нужным не счел. И заглянув в настольный блокнот, соизволил самолично набрать нужный номер. Обменявшись приветствиями с неизвестным мне абонентом на том конце провода, мой потенциальный тесть не стал долго растекаться по древу.

— Слушай, к тебе сегодня-завтра подъедет от меня паренёк. Корнеев его фамилия. Так ты уж будь добр, не откажи ему в его просьбе! — рекомендующим тоном как бы попросил он собеседника.

И сразу же положил трубку на место, нимало не озаботившись с выслушиванием ответа. Видимо, будучи абсолютно уверенным, что высказанное им пожелание будет неукоснительно исполнено.

— Езжай в «Мебель» на Гагарина и сразу иди к директору, он всё решит! — не поднимая от стола глаз, проговорил он, по-прежнему так и не выходя из своей ипохондрии.

Я начал было выражать свою признательность и самую искреннюю благодарность, но был бесцеремонно перебит.

— Блядь, ну вот ты скажи мне Корнеев, на хрена я так не вовремя из райкома в город поднялся, а⁈ Не знаешь? — тяжко вздохнув, озадачил меня риторическим вопросом товарищ Копылов, — Ты не поверишь, но теперь уже и я этого не знаю! Сидел бы сейчас спокойно в своём районе, как барин и в ус бы не дул! До туда эти долбанные москали со своими проверками и репрессиями уж точно, никогда не спустятся!

В условно славянских глазах, которые Копылов всё же поднял на меня, читалась бескрайняя иудейская тоска варшавского раввина. Времён великогерманского ортунга и холокоста имени Адольфа Михалыча. Того самого Шикльгрубера, который в те, не к ночи упомянутые времена, считался лучшим другом всех евреев.

— Ладно, Сергей, если у тебя ко мне больше вопросов нет, ты иди. А мне, извини, еще думать надо…

О чем надо ему думать, мой несбыточный тесть так и не уточнил. Великодушно исполнив мою просьбу, он потерял ко мне всяческий интерес. Функция, а не человек. И таки да, хорошо их натаскивают в их Высшей партийной школе. Интересно, какую именно он заканчивал, московскую или периферийную саратовскую?

Немного порадовало меня то, что ко мне не последовало никаких вопросов относительно суеты с награждением. Из этого я сделал вывод, что в панической сумятице, связанной с опустившейся на область московской духотой, вести о моём поощрении в широкие массы пока не пробились. Партийные бомонды области и города в данный момент озабочены более значимыми информ-поводами. Вернее сказать, озабочены судьбами собственных партийно-начальственных задниц.

Тихо прикрыв за собой дверь, я вежливо попрощался с рыжей привратницей. И сделал это, впервые не выходя за рамки приличий и общепринятых норм. А она, в свою очередь, забыв про этикет, даже не посмотрела в мою сторону. Так же впервые. Молча, сука рыжая, не посмотрела! Вообще-то, в присутственных местах такого высокого пошиба, секретаршам так себя вести не положено. Видать и впрямь, не всё ладно в этом датском горкоме голодного Поволжья…

Пора было возвращаться на галеры в РОВД и продолжать работать опостылевшую работу. А мне этого совсем не хотелось. Категорически! И какого черта я выбрал себе стезю земельного следака? Да еще в органе внутренних дел районного масштаба? Добро бы еще важняком где-нибудь в области или на уровне Союза! Когда есть помощники для неблагодарной черновой рутины и в придачу еще сорок мотоциклистов на посылках… А здесь я почти в самом конце пищевой цепочки и даже не король помойки. Н-да…

С такими мыслями я неторопливо шагал к машине, которую по въевшейся в спинной мозг привычке, поставил в соседнем дворе. Лениво размышлял о своих провинциальных тяготах и лишениях, отлично при этом осознавая, что переезжать в Москву желания у меня еще долго не появится. Нет, не поеду я в неё. Даже по приговору суда. Нахлебался я столичной жизни за свою прошлую жизнь до зелёной желчной блевотины. Это только провинциальным сошкам с деревянными ложками кажется, что Москва, это сплошной мёд и сахар. И только поначалу. Пока коренные москвичи на новом месте службы на тебе не сосредоточились и не начали методично выгрызать твой мозжечок. Те самые коренные москвичи, которые тремя-пятью годами до тебя в первопрестольную не понаехали. Из какой-нибудь Пензы, Воронежа или Шепетовки. А еще неизбежное наличие тухлых или резонансных дел, работа с которыми, это как игра в футбол на минном поле. Там далеко не всегда удаётся проскочить между струек кислотных дождей. Б-р-р…

Хотя, чего уж там, было время, когда мне всё это очень даже нравилось. И поначалу было это, жуть, как интересно. И кураж был, и желание перевернуть мир. И, смешно сказать, навести порядок, победив вселенское зло. А теперь, имея конскую потенцию и задор двадцатилетнего пионера, я часто мыслю с философской прагматичностью прожившего жизнь ветерана. Лишь изредка взбрыкивая, отдавая дань глупому энтузиазму юного реципиента. Впрочем, вру, не так уж и изредка. Если судить по количеству попыток помножить меня на ноль лихими людишками…

До райотдела я доехал довольно быстро. Отметив еще один плюс несуетной провинциальной жизни. Расстояния здесь далеко не московские и уличного транспорта также на порядок меньше.

— Корнеев! — из «кормушки» витрины ОДЧ окликнул меня дежурный, — Где тебя черти носят? Бегом к начальнику!

Уточнив, что к начальнику, это к Дергачеву, а не к Данилину, я прибавил шагу. Во-первых, Василия Петровича я уважаю и его доброе к себе отношение ценю. Ценю, без всякого юмора, очень высоко. А, во-вторых, после своей последней хамской импровизации в его персоналке, я по сей день испытываю некий душевный дискомфорт. И даже некоторое чувство вины. Слишком уж серьёзно он воспринял мой невинный психологический этюд с упоминанием старика Севостьянова.

Грудастая, но всё также некрасивая секретарша задерживать в приёмной меня не стала. Улыбка на её лице при моём появлении и раньше не была редкостью, но сегодня она в разы превзошла прежние. По выражению сердечного дружелюбия и искренней симпатии.