На задворках империи - Булычев Андрей Владимирович - Страница 3

— Ладно, Васильевич, присмотрю за Колькой. Сами не задерживайтесь, а то как в прошлый раз с выпаса подъедете, а в котле уж остыло.

— Ну, это уж как их благородие скажут, — пожав плечами, отметил Кошелев. — Мы-то и в прошлый раз вроде и кашлянем, и что вечереет быстро, про меж собой погромче скажем. А у них ведь, у господ, свои разговоры. Потом уж, как звёзды на небе стало видать, только тогда они взвода́м команду коней седлать дали.

Глава 2. Зорька

На полковом разводе дежурных караулов начальствовал майор Кетлер. Офицер он был дотошный. Пара человек из выстроенных драгун получили штрафы — наряды на хозяйственные работы. Троим позволил выйти из строя и уже за ним привести свой внешний вид в порядок. Стоявший рядом с Тимофеем унтер из первого эскадрона, покраснев от волнения, частил про обязанности старшего караульной смены. Майор остановил его и, окинув взглядом Гончарова, потребовал продолжать соседнего унтера, затем пошёл по шеренге дальше и мучил вопросами уже рядовых.

— Службу нести бдительно, часовому с поста никуда не отлучаться, — повторял он такие уже привычные наставления. — Если на требования пароля верного ответа вам нет — смело стреляй! Из крепости вылазки каждую ночь делают, ханская конница летучие отряды свои высылает, те в окрестностях, как волки, рыскают и на фуражиров нападают. Так что держитесь настороже. Не дремать! Если в паре стоите — не болтать! Не топать, не сморкаться и не кашлять. Сам буду ночью вас проверять, так что смотрите мне! Кто будет службу с небрежением нести, штрафные у меня сразу получит!

— На месте стой! — скомандовал Гончаров, подведя небольшой отряд к хлипкой оградке из жердей.

— Ну вот, а мы уж заждались! — Довольный унтер вышел из-за загораживающих проход рогаток. — Долго вы чего-то, Тимох.

— Кетлер сегодня развод делал, — объяснил, пожав плечами, тот. — Сам знаешь, как оно с ним.

— А-а, ну тогда да-а, Владимир Францевич могё-ёт, — сказал старший отстоявшего караула. — Ну что, заступайте, что ли? Порядок вы знаете. Первый пост, как и заведено, у порохового склада, второй у провиантского и фуражирного, третий на самых задах, у оврага, ну и этот, въездной, само собой.

— Семён, меняй часового. — Гончаров кивнул стоявшему первым в строю драгуну. — Будешь на въездных рогатках стоять, Прокоп у тебя в сменщиках. Пароль, отзыв помнишь?

— По-омню, — пробасил здоровяк. — «Бушмат» и «арчак». Как их забудешь?

— Ну и хорошо, смотри внимательней, — наставлял Тимофей. — Сам слышал, что их высокоблагородие на разводе пообещал — ночью караулы проверять будет. Пошли дальше, братцы. — И драгуны потопали вглубь огороженного интендантского лагеря.

Солнце закатилось за дальние горные зубцы, и Араратскую равнину накрыла темень. Только лишь у крепости Эривань небо подсвечивалось от множества костров и горящих факелов. Осаждающие и защитники устали от дневных ратных трудов, затихла пушечная канонада, не слышны были и отзвуки ружейной стрельбы, только лишь перекрикивались часовые на той и на этой стороне. Отодвинувшись от жаркого костра, Тимофей прислонился к большому тележному колесу и слушал Захара.

— А ведь хороший он мужик был, Антипка, — всё изливал тоску дядька. — Не злобливый вовсе и отзывчивый. Занедужишь, силов у тебя совсем нет, так он сам всё сделает. Ты знаешь, Тимох, меня ведь лихоманка о прошлом годе чуть было не забрала, вы ещё тогда в поход на Баку уходили. Думал ведь, всё, вот-вот Богу душу отдам. Так у него серебро, скопленное для переселения семьи, было, не пожалел его, лекаря местного, тифлисского, ко мне приволок, каких-то порошков, мазей там накупил и потом ими пичкал. Скипидаром меня по пять раз в день натирал, а уж лекаря полкового как он замучил! Тот утром и вечером дурную кровь выпускал. И ведь всё, и окреп, ушла костлявая. Ты же меня, как вы с похода пришли, видал? Скажешь, что только недавно я при смерти был?

— Нет, и не подумал бы даже, если бы сейчас не сказал, — ответил Гончаров. — Обычный вроде, такой, как всегда, бодрый был. На второй ведь день ты к нам в дом забежал, сказал, чтобы мундиры мы горелые скорее меняли. Ещё шутковал тогда и с Герасимом перебрёхивался.

— Вот то-то же, а пару седмиц до этого ведь с топчана встать не мог, — горестно вздохнув, проговорил Морозов. — Что делать-то теперь нам, ежели Антипушки семья сюда подтянется? Хозяина в живых нет. Как объясняться? Чего говорить супружнице с детками? А прокормить их как? Как устраивать и где?

— Не тяготись, Захар Иванович, всем миром поможем, — задумчиво произнёс Гончаров. — Если что, бумагу с прошением о вспоможении семье убиенного воина Антипа составлю. Гербовую, белую, ту, которая за гривенный, и наместнику потом её подадим. Общество, небось, согласится походатайствовать? Подписи, крестики на ней поставит?

— Так мы все, обозные, подпишемся под этой бумагой! — встрепенулся Морозов. — Да и по эскадронам тоже пробежимся, поспроша́ем. Может, и господа офицеры милость окажут, изволят чего доброго про Антипа сказать? А может, Тимофей, мы рано суетимся? Фадея Ивановича, старшего писаря, позавчера видал, так он мне сказал, что уведомление в Уфимскую губернию по Бабкину отправил. В сельской общине родня без куска хлеба, конечно, не оставит сирот, да и барин, как Антип сказывал, у него добрый. Всё лучше в Рассеи семье жить среди своих, чем тут, на Кавказе. Никогда ведь не знаешь, когда тут новый набег будет и чем это он обернётся.

— Может быть, — проговорил, вставая со своего места, Гончаров. — Хотя кто же его знает, как то уведомление пойдёт и не затеряется ли в какой канцелярии. Поглядим. Ладно, Захар Иванович, пойду я часовых менять. Потом, пожалуй, прилягу, посплю пару часов. Ты этот полог не убирай, я его к костру ближе придвину.

— Ла-адно, ступай. Я, пожалуй, тоже опочивать буду. Завтра день суетной предвидится, начальством велено все бочки с солониной и сухарным запасом проверить и переложить. А то дожди на той неделе хорошие были, кой-чего подмокло, так что для просушки. Ну да это не твоего уже ума всё. Ступай.

Вылазок из крепости и других тревог не было, дежурство прошло спокойно, и, передав посты сменному, дневному караулу, Тимофей пошёл попрощаться с Морозовым. Дядька был сильно занят и, суетясь у штабелей с интендантским имуществом, только помахал ему рукой. Какой-то неизвестный важный господин из нестроевых чинов покрикивал на тыловиков, и те старались показать перед ним своё усердие.

— Новый полковой интендант, что ли? — пробормотал Гончаров и, развернувшись, пошагал в расположение.

— Тимофей Иванович! Господин унтер-офицер! — окликнул его смутно знакомый тыловик. — Вас господин фаншмит просил к нему заглянуть. Беги, говорит, Фимка, к провиантскому магазину, там унтер-офицер Гончаров должен с караула меняться. У него крест на груди серебряный, не ошибёшься, увидишь — зови ко мне. А я Ефим, помощник его. Не припоминаете?

— А-а, точно, вспомнил. Помощник полкового коновала. А то думал, где я тебя видел? На выбраковке коней.

— Всё верно, там, при Василии Прохоровиче в учениках состою, — подтвердил Ефим. — Пойдёмте, Тимофей Иванович, там для вас лошадь приглядели.

— Ого! — воскликнул Гончаров. — Интересно. Неужто всё-таки нашли мне строевую? — И поспешил вслед за провожатым.

Фаншмитом, или по-русски — коновалом, в кавалерии величали обученных ветеринарному искусству нижних чинов. Должность эта была ответственная, окладом, не беря во внимание господ офицеров, уступающая только лишь полковому священнику и оружейному мастеру. Так что смотрел Василий Прохорович на всех, кто был чином ниже прапорщика, свысока.

— Принимай и в бумаге распишись, — важно изрёк он, кивнув на прижатый камнем лист. — Чего так на неё смотришь? Знакомая?

За спиной у коновала стояла рыжей масти кобыла, одно ухо у неё было наполовину срезано, посередине лба белела полоска светлой шерсти, немолодая, что сразу же бросалось в глаза, но и не кляча. А ведь и верно где-то определённо Тимофей её видел.