Серебряные ночи - Фэйзер Джейн - Страница 21

• Предыдущая
• 21/87
• Следующая

Ровно в два часа дня послышались четкие звуки шагов по роскошному мозаичному паркету гостиной. Приближение мужа непроизвольно вызвало у Софьи уже знакомый желудочный спазм.

Князь Павел Дмитриев появился в столовой. Он окинул придирчивым взглядом залу, и дворецкий не смог скрыть дрожи. Но кажется, на этот раз князь не обнаружил никакого беспорядка. Дмитриев прошел к своему месту во главе стола.

– Добрый день, Софья.

Лакей подвинул хозяину резное кресло и развернул туго накрахмаленную камчатную салфетку.

– Добрый день, Павел.

Софи иногда казалось, что она скоро совсем разучится говорить, крайне редко бывая в обществе в эти дни, изнемогая от духоты в жарком полумраке городского особняка. Весь петербургский свет разъехался по своим летним дачам, расположенным на берегу Финского залива. Уехали все, кроме Дмитриевых. Князь сказал, что предпочитает провести лето в уединении со своей молодой женой. Но время, которое он действительно проводил с ней, ограничивалось часом за обедом и ночными визитами в её спальню, где весьма старательно, невзирая на то, доставляло им это удовольствие или нет, пытался решить задачу продолжения своего рода.

– Я поняла, что с нами будет обедать граф Данилевский, – проговорила Софья, отхлебнув глоток вина и надеясь, что муж не догадается, какая тяжкая черная волна разочарования захлестнула ее при мысли, что адъютант генерала не появится.

– Скорее всего, он задерживается, – равнодушно откликнулся Павел. – Сегодня днем у него много неотложных дел в полку.

– Понятно. – Вновь нависла тишина, нарушаемая лишь жужжанием мух, еле слышным звуком шагов прислуги, передвигающейся по зале, позвякиванием фарфора и серебра да бульканьем разливаемого вина.

Павел с тайным удовлетворением оглядел свою молодую супругу. Прошедшие два месяца значительно изменили ее. Она больше не смела смотреть ему прямо в глаза; исчез этот прямой, бесстрашный взгляд; она больше не бегала без устали по дому. Нет, теперь она двигалась медленно, с опущенной головой, стараясь преимущественно держаться в тени. Говорила она негромко, нерешительно, большей частью лишь отвечая на вопросы или замечания. Иногда она просила удовлетворить какую-нибудь пустяковую просьбу, в которой он обычно отказывал; редкие случаи согласия вызывали у нее удивление. Добиться повиновения оказалось не так трудно, как он предполагал, хотя времени понадобилось больше, чем в случаях с его предыдущими женами. Но тех воспитывали в более суровых условиях; они попадали к нему в руки уже наполовину сломленными.

Не все удалось только с Анной Кирилловной, размышлял князь, рассматривая вино в бокале на свет. Та постепенно стала совершенно невыносима со своими бесконечными рыданиями и молчаливым упорством. В конце концов ему пришлось отправить ее в монастырь. Разумеется, если бы она не оказалась бесплодной, он бы смог ее как-нибудь вытерпеть.

Он снова взглянул на Софью Алексеевну. Вряд ли с нею случится нервный припадок из-за того, что она утеряла былую жизнерадостность и уверенность в собственной безопасности окружающем мире. Через пару недель, когда общество начнет возвращаться в город, он сможет спокойно позволить ей время от времени появляться при дворе и иногда делать светские визиты. Его выучки будет достаточно, чтобы противостоять влиянию внешнего мира.

Звук голосов в гостиной нарушил недобрую тишину столовой. Софи не подняла глаз от тарелки, хотя сердечко ее быстро забилось, а пальцы задрожали.

– Прошу прощения, генерал, – произнес с порога граф Данилевский. Отдав честь начальнику, он поклонился Софье. – Княгиня, прошу простить меня за опоздание. Мне пришлось дожидаться прибытия курьера из Москвы.

– Не стоит извиняться, граф. – Впервые с момента его появления в комнате Софья подняла голову. Светская улыбка не изменила непроницаемого выражения ее лица. – Прошу вас, присоединяйтесь. – Она кивнула в сторону третьего прибора.

Адам сел. Он догадывался, каких усилий стоило Софье проявлять такое холодное равнодушие, поскольку сам был вынужден вести себя подобным образом. Но если Дмитриев уловит хотя бы малейший намек на то, какие мощные невидимые вихри клубятся между его женой и его адъютантом, для Софьи это может кончиться гибелью.

Она снова погрузилась в покорное молчание. Генерал принялся расспрашивать адъютанта о делах, которыми, по его мнению, совершенно не интересовалась его супруга. Но Адам не сомневался, что за видимостью покорного подчинения, за опущенными ресницами, преувеличенным почитанием кроется вулкан сопротивления и ярости. Что произойдет, когда этот вулкан проснется, Адам боялся представить.

Софи тоже не могла себе такого представить. Она только знала, что протесты, мольбы, даже слезы вызовут лишь новый виток холодного насилия. Когда во вторую неделю их брака Павел сказал, что отправляет Татьяну Федорову в свое деревенское поместье, поскольку та недостаточно хорошо обучена, чтобы служить даме, Софи взорвалась, яростно протестуя против такой несправедливости. Он показал, что она совершенно бесправна, заставив ее убедиться в самоуправстве мужа. Тем же вечером Таня исчезла; на смену ей пришла строгая, молчаливая женщина, которая не спускала со своей госпожи маленьких, цепких глаз, подслушивала, навострив уши, и, в чем Софья нисколько не сомневалась, докладывала в мельчайших подробностях о ее поведении князю.

Когда ее протесты натолкнулись на непроницаемую стену каменного равнодушия, Софья начала рыдать. Князь послал за лекарем. Они заставили ее пить настойку опия от «нервного перевозбуждения». Целую неделю она провела в подавленном состоянии. Хорошо запомнив этот урок, она стала играть ту роль, которая устраивала мужа, решив ждать своего часа. В заточении угрюмого особняка, в обезлюдевшем городе у нее не было иного выбора. Однако этому насильственному заточению должен был наступить конец. Когда двор вернется со своих летних вакаций, мужу больше не удастся держать ее при себе. А до той поры единственным источником, поддерживающим ее жизненные силы, будет присутствие Адама Данилевского.

Даже не глядя на него, не разговаривая, если не считать нескольких ничего не значащих слов, она заражалась его жизнерадостностью и душевной силой. Это началось с того дня, когда он впервые пришел в дом, чтобы поздравить ее с новым званием княгини-генеральши. Одного красноречивого взгляда ему было достаточно, чтобы понять всю силу непредвиденных тяжких испытаний, обрушившихся на нее. Она испугалась крушения надежд, порой была близка к отчаянию и пыталась найти хоть какую-нибудь зацепку, которая могла бы обнадежить, что эта жизнь, которая ей претит, – не навсегда, что остается возможность побега, освобождения, перемены. Неожиданное изменение поведения ее мужа, полное преображение его личности с того момента, как только она оказалась под кровом его дома, потрясли ее состояние больше, чем утонченная жестокость сама по себе.

Она не могла знать, что Адам чувствован себя виноватым в ее нынешнем положении. Ему, конечно, следовало ее предупредить. В то время как она в полном замешательстве и растерянности тонула в этой трясине, безуспешно пытаясь понять, зачем муж хочет сделать из нее совершенно иного человека, граф мог только молча сочувствовать и терзаться невозможностью оказать ей помощь и поддержку. Каждый раз, когда она оказывалась в его обществе, Софья ощущала его молчаливую поддержку и черпала в этом ощущении силы, чтобы держать себя в руках, подавить желание немедленно взбунтоваться, скрывать свою ярость под личиной покорности. До тех пор пока муж будет пребывать в уверенности, что полностью подчинил се своей воле, она сможет оставаться сама собой. Каким-то образом она чувствовала, что Адам это понимает и разделяет ее мысли и стремления.

Князь Павел не считал необходимым включать своего адъютанта в список лиц, нежелательных в доме на время перевоспитания собственной жены. Полковник был всего лишь военным, старшим офицером полка под началом Дмитриева, и в его обязанности входило частое посещение дома своего командира. Если во время того или иного делового визита Данилевский и сталкивался случайно с Софьей Алексеевной, генерал не придавал этому никакого значения. В этих визитах не было светскости ни на грош; даже приглашение на обед, как в этот раз, являлось только поводом для обсуждения полковых дел. На княгиню не обращали внимания, словно ее вовсе не существовало в этой зале. Князь не догадывался, что когда его жена сидела таким образом, равнодушная в своем молчании, она ощущала небывалый приток жизненных сил. Ему и в голову не могло прийти, что граф пристально следит за каждым ее движением, пусть незаметным, чувствует каждый ее вздох.

• Предыдущая
• 21/87
• Следующая