Завод 2: назад в СССР (СИ) - Дамиров Рафаэль - Страница 10

— А ты докажи, что выношу! — взвился тот. — Может, я их просто сунул в карман да забыл, а сейчас обратно отнести хотел!

Логично, только съехать с темы у ветерана всё равно не получится.

— Доказывать ничего не буду, но, — я кивнул на фотоаппарат, — вот эти семечки в куда надо передам, а там уже и разберутся.

Я развернулся и пошёл прочь, ожидая, что работяга попытается меня остановить и отнять фотоаппарат.

Попытался.

Только вот зря он это затеял.

— Э! Молодой! Стоять! — бросился он за мной.

Я развернулся, он уже готов был вцепиться в меня, но я был первым. Схватил и мигом осадил его, прижав к шкафчику.

— Слышь ты, думаешь, я не знаю, кто мне в тумбочку золото подложил?

— Я… я… не было ничего такого! — кудахтал тот.

— Не было, говоришь, а у меня будет!

Я пригрозил, что если первый снимок пойдёт в ОБХСС, то второй я прямо на доске почёта повешу.

Работяга испуганно моргал, поняв, что попал впросак. Соображал, как ему выкручиваться.

— Там твоей голой жопе самое место! Я, думаешь, не знаю, как ты, падла, ветераном стал? — продолжил давить я. — Думаешь, никто не замечает, как ты целый день у станка сидишь, в носу ковыряешься — а потом начальнику на честных рабочих стучишь! А тебе нормочасы задарма накручивают.

Он от возмущения покраснел. Я попал в точку, хотя вообще-то говорил наугад. Но, судя по тому, как, только что бордовое, его лицо побледнело, говорил правильно.

Но нужного ответа я ещё не услышал. А потому рук не разжал и продолжал сыпать аргументами.

— Думаешь, я не знаю, как вы со старшим мастером химичите? Он тебе нормочасы левые начисляет, а ты, чучело бессовестное, ему после получки отстёгиваешь из премиальных. Приноровились тугрики стрич…

— Да как ты смеешь на меня такое наговаривать! — продолжал идти в отказ этот липовый ветеран труда.

Я, наконец, решил вскрыть карты.

— А ты решил, что ты меня подставил, а тебе за это ничего не будет⁈ С какого перепуга ты мне чужое золото в ящик сунул? Или думал, что у меня мозгов не хватит догадаться, откуда у подставы ноги растут? — процедил я.

Я думал, что и это старый козёл будет отрицать.

— Да хрен ты что ещё докажешь, — хмыкнул он. — Кто тебе поверит? Я здесь три десятка лет, а ты сопля зеленая.

Понятно. Не получилось взять его нахрапом, и всё будет несколько сложнее, чем я предполагал… Что ж! Не хочет по-хорошему, будет по плохому. Я тогда похлопал по плечу ветерана, развернулся и пошагал прочь.

— Тумбочку-то мужикам почини, а то нехорошо получилось, — бросил я напоследок.

Ворюга промолчал, осознавал всю щекотливость ситуации, в которой оказался. Я вернулся на свое рабочее место. «Фотосессия» (или, вернее, работа папарацци) заняла у меня не больше пятнадцати минут, но главный редактор уже был тут как тут и ожидал меня возле верстака. Я отдал ему фотоаппарат, ещё раз поблагодарил. Тот внимательно осмотрел аппарат на всякий случай и уточнил, сколько плёнки я использовал.

— Два кадра, как и договаривались. Вениамин Лютикович, а когда ты плёнку проявлять собираешься? — немного опешив, видимо, от того, что я обратился к нему на «ты».

— Завтра, — ответил тот.

— Нужно сегодня, — настоял я. — До двух нужно успеть? Очень надо…

— Ну-у, я вообще планировал попозже, сначала хотел текст с диктофона на бумагу переписать… Но, могу и…

— Замазали, сначала фотографии, потом остальное, — быстро подытожил я, чтобы не дать ему возможности посомневаться. — С текстом я помогу, идет?

Было видно, что редактор газеты просто обалдел от моего напора.

— Егор, а что ты там нафотографировал? — вкрадчиво спросил он.

— Да ничего особенного, так, пару снимков на память… Так что, я сразу в редакцию после интервью загляну?

— Ну ладно, раз с поможешь, заходи, — согласился Вениамин.

Мне кровь из носу было необходимо получить фотографии до визита в милицию. Ветеран оказался товарищем самоуверенным и несговорчивым. Ну ничего, посмотрим, как он запоет, когда я фотографии проявлю. Конечно, может быть, что снимки-то так себе — на ходу, на адреналине сделано. Но мне их не в рамочку вешать, так что — плевать.

Пока я разбирался с деталями, выписанными в сменном задании, началось интервью с Геннадием Даниловичем. Тот справился с бледностью, но,конечно, был без настроения, понимал, что я взял его за задницу. Как бы он ни хорохорился, скоро придётся отмазываться и искать оправдания. Ну а кто возьмёт верх в нашем споре, мы ещё посмотрим.

В связи с новыми вводными, интервью получилось куда короче, чем планировал главред. Старый козёл отвечал на вопросы скомкано и односложно. Поэтому общую фотографию сделали на полчаса раньше.

Было начало одиннадцатого утра.

— Куда идти, знаешь? — спросил главред, когда всё закончил.

— Вы лучше расскажите, — попросил я.

Куда идти, я прекрасно знал, но не хотелось отвечать на лишние вопросы, откуда я могу это знать.

— Ну хорошо, жду, а я как раз начну пленки проявлять, — сказал тот напоследок.

Мы ненадолго попрощались, а через полчаса, быстренько доделав все детали из сменного задания, я уже стоял возле небольшого одноэтажного здания, где и находилась редакция заводского еженедельника. Чем ближе к делу, тем больше меня беспокоило, что там вышло на снимках. Всё-таки плёнка и засветиться может, и ещё много есть всяких факторов, а ведь снимки — на данный момент моё единственное оружие.

Я зашёл внутрь и попал в творческую обстановку, на стенах висели портреты известных писателей, имелся отдельный уголок, где «обитал Ленин», на стене распят флаг СССР и куча вымпелов болтаются, а бюст Ильича стоял на тумбочке, как на постаменте.

Но я не успел озадачиться тем, куда он мог подеваться, потому что из из-за двери с надписью «не входить», послышался шорох. Судя по всему, как и обещал главред, он проявлял плёнку.

Процесс проявления плёнки — дело крайне непростое. У меня, когда я сам фотографией увлекался, получалось скверно — не то чтоб даже через раз. То пленку засвечу, то ещё что-то испорчу. Поэтому ломиться в лабораторию я не стал и терпеливо ждал — у главреда наверняка рука набита, пусть он справляется.

Я услышал из лаборатории плеск воды — это главред уже промывал плёнку, удаляя закрепитель. А ещё минут через пять дверь лаборатории открылась.

— О, Егор ты уже тут тут!

— Ну как, получается? — я не сдержался.

— Получается, куда оно денется… — кивнул тот, но расслабляться было рано. Он тут же добавил: — Правда, насчёт твоих снимков не уверен, но посмотрим

— Почему? — насторожился я.

— Да боюсь, как бы они засвечены не были у тебя, — подкрепил мои опасения журналист. — Они были первыми кадрами, первые кадры могут быть хреновые.

— Ну так посмотри, чего ждать?

— Фиксируется пленка в растворе… Потом сушить.

— Я и мокрую могу глянуть. Можно?

— Ну если сильно нужно… А что там у тебя?

— Пошли. Вместе и посмотрим. На словах долго объяснять.

— Сейчас… Еще пять минут. Закрепится как надо.

Я облизал пересохшие губы, нетерпеливо дожидаясь, момента, когда можно будет уже сказать — получилось или нет. На всё про всё ушло минут двадцать. Главред, наконец, пошёл за плёнкой, когда я уже нетерпеливо поглядывал на часы.

Я пошёл следом и наблюдал, как он промывает плёнку и смотрит на то, что получилось. Смотрит и хмурится.

— Так, первый снимок у нас всё-таки засвечен, сейчас посмотрим второй.

Говорил он легко, не подозревая, что для меня значат эти снимки. Мне, как назло, ничего не было видно, я напрягся. А вот главный редактор долго смотрел на плёнку, потом вздохнул и повернулся ко мне.

— Егор, извини… — растерянно пожимал плечами фотограф.

У меня внутри всё оборвалось. Накаркал главред, и второй снимок тоже оказался засвеченным?

— Что там? — я подошел и выхватил мокрую пленку у него из рук.

— Егор, извини… — редактор медленно покачал головой и отрезал, как лезвием. — Но такое я печатать не буду!