Ключи и калитки (СИ) - Демченко Антон - Страница 16

Честно говоря, слушая рассказы наших новых знакомых о самах, я представлял себе обитателей здешних лесов и холмов несколько иначе… Они мне, почему-то, представлялись… вроде якутов, что ли? Ошибся.

Чертами лиц, да и фигурами, нападавшие ничуть не отличались от того же Никши или Вавилы. Разве что волос темнее да глаза у нападавших оказались карие. Вот и все различия. Ни тебе ярко выраженных, но плоских скул, ни характерного разреза глаз… Обычные европеоиды. Вот одежда, да… одежда татей отличалась от нарядов стрельцов сильно. И прежде всего, бросалось в глаза почти полное отсутствие ткани. Сапоги, штаны, куртки с капюшонами и даже рубахи — всё было выделано из кожи. На сапогах — погрубее, с толстой кожаной же подошвой. На штанах и куртках — помягче. Но куртки ещё и мехом подбиты. А самая мягкая, тонко выделанная кожа пошла на рубахи. Красивые, надо заметить. Украшенные затейливой вышивкой по вороту, рукавам и подолу, явно сшитые с особым тщанием и старанием, они хоть и были явными самоделками, как, впрочем, и остальная одёжда самов, но качество… М-да. Может быть, с тканью жители здешних лесов и не дружат, но кожу выделывать умеют. И ещё как!

— Что, глянулись рубахи? — усмехнулся Стоян, заметив мой интерес. — Коли доберёшься до Бия, купец, сможешь на торгу прикупить себе не хуже, разве что без вышивки.

— А если с вышивкой? — поддерживая «легенду» купца, спросил я. Полусотник покачал головой.

— Не найдёшь. Это родовые меты, их жёны самов мужьям вышивают, каждая свою. По ним можно и род сама узнать, и кем он в нём является. Охотником там, воином или лекарем, кто его жена и из какого рода вышла, есть ли дети-внуки… Украшенные рубахи продавать у них не принято, нойны родов на нарушителей этого обычая шибко серчают. Как на продавца, так и на покупателя. Но ежели незадачливый сам, позарившийся на доброе железо или словенские деньги, отделается штрафом, то покупателя могут и прибить. По покону.

Понятно. Эдакий паспорт получается. Стоп.

— А ты, господин полусотник, умеешь эти вышивки читать? — спросил я.

— Нет, — отозвался Стоян и, сделав паузу, договорил, ткнув пальцем в стоящего рядом старшего из своих подчинённых: — А вот Медок умеет. Но, то лучше при свете дня делать. Сам видишь, вышивка уж больно мелкая, а в ней ведь чуть ли не каждый завиток свой смысл имеет. Так что отложим этот вопрос до утра, а сейчас… давайте-ка, други, глянем, что там в калитах у наших находничков.

— Согласен, — кивнул я под одобрительный гул собравшихся вокруг нас стрельцов Стояна. Ну да, как минимум, половину убитых в этой ночной стычке обеспечили мы со Светой. Так что… в общем, вежливость полусотника понятна.

Первым на расстеленную тряпицу из запасов того самого стрельца с забавным прозвищем «Медок», легло оружие самов. Отдельной кучкой — короткие «рабочие» ножи, которыми сподручно и деревяшку какую заточить, и шмат мяса отхватить, и шкуру со зверя снять. Рядом напарник Медка по кличке Ослоп выложил «тёсы» находников, похожие на короткие тесаки с широким тяжёлым клинком и простой перекладиной вместо гарды. Таким не только противника, но и дерево срубить можно… Удобная штука в здешних лесах. Ухватистая, поворотистая. Но тяжеловата, да. А вот луки самов оказались, напротив, лёгкими, хотя и весьма-весьма тугими. Составные, усиленные роговыми накладками, короткие, по размеру и форме они походили на так называемые «скифские» луки. Да и стрелы, найденные в колчанах самов, оказались непростыми. Неизвестный мастер явно потратил немало времени сначала на подбор древесины, а после и на её обработку, превращая окорённые ветви в единообразные, как по виду, так и по весу, древки стрел, на которые впоследствии насадил боевые наконечники.

— Не охотничьи, — внимательно рассмотрев жала вытащенных из колчана стрел, проговорил Ослоп.

— Так ведь и самы эти явно не на охоту вышли, — усмехнулся Жук.

— То-то и оно, — задумчиво протянул полусотник под недоумённым взглядом самого младшего стрельца. Но объяснять ничего не стал, лишь кивнул всё тому же Ослопу, чтобы вытряхивал содержимое сумок мёртвых самов на вторую тряпицу.

— Сушина[1], травы для взвара, вервь для ловушек, — перебирая и время от времени разворачивая то один, то другой свёрток, комментировал извлекаемые из сумок вещи стрелец. — Ещё сушина, ножи швырковые, кошель с копейками. Ох, ты ж!

Вываленные на мозолистую, широкую, как лопата, и такую же твёрдую ладонь Ослопа, монеты из кошеля убитого сама блеснули не только мутной медью, но и серебром.

— Никак куны? — воскликнул Никша, но тут же схлопотал подзатыльник от брата и умолк. Полусотник же нахмурился, выудил серебряную монету из кучки меди в руке стрельца и, тщательно её осмотрев, аккуратно положил обратно, туда, где среди мелких медных копеек блестели новеньким серебром ещё пять таких же монет.

— Они самые, Жук, — констатировал Стоян, вот только по виду полусотника было понятно, что находка эта его совсем не обрадовала. — Они самые. Ну, ка… Медок, помоги Ослопу! Разберите все вещи находников по кучам. И не дай светлые хоть одна монета за подклад закатится.

— Да что ты, господин полусотник! — загудели старшие стрельцы. — Неужто мы без понятия? Всё будет в целости и сохранности!

— Смотрите мне, — погрозил им кулаком тот. — И не тяните уже. Приступайте!

Как бы ни хотел Хлябя казаться невозмутимым и спокойным, у него это выходило не очень хорошо. Может быть, сказался послебоевой отходняк, а может Стоян Смеянович просто не слишком-то умел скрывать свои эмоции, но чем дольше шёл разбор вещей находников, тем больше он хмурился и нервничал. А к концу процедуры и вовсе уже тихо матерился себе под нос. При полном непонимании со стороны младших стрельцов. А вот старшие, кажется, поняли причины злости полусотника, но озвучивать их явно не собирались.

— В чём дело, Стоян Смеянович? — решил я прервать этот «заговор молчания», когда Хлябя загнул совсем уж затейливую фразочку. — Что тебя так взволновало?

— Жук, подкинь дров в костёр да запали ещё один рядышком, — неожиданно потребовал полусотник, не отвечая на мой вопрос. А стоило пламени разгореться, как Стоян ткнул пальцев в лежащие ворохом рубахи самов. — Медок, начинай разбираться с вышивками.

— Может… — стрелец наткнулся на требовательный взгляд начальника и, заткнувшись, уселся рядом с костром. Подхватил верхнюю из рубах и, водя пальцами по вышивке на вороте, принялся что-то бормотать себе под нос. Тем временем сам Хлябя всё же решил объяснить мне… да и младшим стрельцам причины своего волнения.

— Это не охотники, случайно вышедшие на наш след и решившие поживиться со словени, — коротко произнёс он. — Это воины в походе.

— М-м, не подумай, что не доверяю твоему опыту и знаниям, Стоян Смеянович, — заметил я. — Но… с чего такие выводы? Объяснишь?

— Ничего сложного, купец, — махнул рукой явно обескураженный полусотник. — Суди сам. Самов было полдюжины. Хорошая ватага для охоты, да? Но в калитах у них ни единого куска дичи, зато походной еды с верхом. Самое то, чтобы идти пару седмиц, не отвлекаясь на охоту и собирание. Учитывая же, как от них потом шибало, в пути эти самы были как бы не меньше седмицы. Стрелы в колчанах — боевые, ни одной охотничьей. Рогатин нет, ни одной. Зато тёсы на поясах у всех шестерых. А они — оружие боевое, для охоты не предназначенное. Ну и… деньги. Медные словенские копейки в кошелях самов, дело нередкое. Всё же торгуем мы с ними не меньше, чем ратимся. А вот серебро, да такое новенькое… это диво! Глянь-ка, купец, на полдюжины самов — почитай сорок кун серебра! Да за пять монет здесь можно жену сторговать, а ежели совсем к будущей родне не придираться, так и двух. Знатные женихи по здешним лесам, оказывается, косяками ходят, а?

— Хм, — я почесал уколовший щетиной подбородок. — Полагаешь, кто-то их для боя нанял?

— А вот сейчас и узнаем, — отозвался полусотник, оборачиваясь к корпящему над вышивками стрельцу. — Ну что там, Медок?

— Трёх разных родов воины, — оторвавшись от изучения рубах, ответил тот. — Из полночных или заловгайских самов. Все молодые, неженатые. Третьи-четвёртые дети в семьях. Младшие в охотничьих ватагах…