Black Sabbath. Симптом Вселенной - Уолл Мик - Страница 19

Для Билла все началось в те самые два вечера в Лос-Анджелесе.

— Мы с Оззи, пожалуй, были самыми отпетыми торчками. Я попробовал кокаин перед концертом в «Форуме». И мне сразу же понравилось. Я принимал спиды, таблетки и прочую лабуду лет с шестнадцати. Марихуану я курил тоже лет с шестнадцати. Но вот настоящие тяжелые наркотики начались, когда мы в 1971 году приехали в Америку.

Оззи настаивал, что впервые ему дали кокаин через несколько дней после концертов в «Форуме», когда группа выступила на разогреве у Mountain в «Денвер-Колизее».

— Это все Лесли Уэст, гитарист из Mountain. Он дал нам большую глыбу, а я такой: «Ой, нет. Это кокс? Даже трогать его не хочу. Я не буду касаться ничего тяжелее пива и травки». А он говорит: «Попробуй один раз». Ну, я попробовал, и было вот так… — Он шумно втянул носом воздух. — О-па! «О, не так и плохо…» А потом я скакал всю ночь!

Билл вздохнул.

— У нас с Оззи начались большие проблемы. Мы были сильно не в себе.

И это продлилось несколько лет.

— После того, как мы открыли для себя чудесный белый порошок, — сказал Оззи, — мы уже не оглядывались.

Пока не стало слишком поздно.

Следующие три года пролетели в буре травки, кокаина, бухла, секса и лучшей музыки из всех, что написал кто-либо из Black Sabbath за всю карьеру. Музыки, благодаря которой они до сих пор хорошо живут. Еще они заработали кучу денег — миллионы долларов, — но никто из них большинства этих денег так и не увидел. По крайней мере, до тех пор, пока их лучшие дни не ушли, и имя Black Sabbath жило на последних испарениях разрушенного прошлого. Вернувшись из Америки в апреле 1971 года настоящими рок-звездами, ослепленными успехом, получавшими столько секса и наркотиков, сколько захочется, и добившимися пугающего восхищения со стороны поколения послевоенных беби-бумеров, четверка Sabbath хотела только одного — повторить это снова. Только лучше, если возможно. Некоторое время казалось, что очень даже возможно.

Работа над третьим альбомом Black Sabbath, Master of Reality, началась на студии «Бейсинг-стрит» в начале февраля, опять-таки под руководством Роджера Бэйна. Но у группы больше не было готового материала времен выступлений по клубам. Вместо этого они вооружились сильнейшей самоуверенностью, которая не может не появиться после того, как ты выпустил два альбома, ставших мировыми хитами. В Великобритании, где они в январе откатали первый хедлайнерский тур по серьезным залам, у них был сингл из Топ-5, и их считали неудержимыми даже те, кто знал только название или видел только по телевизору.

— Тогда я по-настоящему понял, что участвую в чем-то очень крутом, — сказал Билл. — Я смирился с тем, что мы выпускаем хитовые пластинки и играем перед аудиториями, больше которых просто не бывает. И — да, для меня это все пролетело очень быстро. После первого альбома мы практически три года подряд гастролировали.

В конце января они выступили хедлайнерами на фестивале Myponga в австралийской Аделаиде. Myponga, устроенный на холмах неподалеку от одноименного маленького молочно-фермерского городка, был первым крупным рок-фестивалем под открытым небом, и его называли «австралийским Вудстоком». Sabbath играли при поддержке местных звезд — Daddy Cool, Billy Thorpe & The Aztecs, а также молодой, очень бородатой фолк-роковой группы под названием Fraternity, фронтменом которой был будущий певец AC/DC Бон Скотт, с которым Оззи позже подружился. В статье в местной газете Sunday Mail о выступлении Sabbath написали следующее: «Десять тысяч фанатов тяжелого рока… хорошо устроившиеся в своем забросанном мусором загончике, чтобы устроить себе ночь любви, мира, визжащей рок-музыки и выпивки, выпивки и снова выпивки». Кроме всего прочего, «на фестивале было около 2500 девушек, и, похоже, ни на одной из них не было бюстгальтера». Впрочем, это не помешало Оззи, у которого постепенно развивалась привычка во всем видеть самую отвратительную сторону, по возвращении жаловаться: «Мы прилетели, разгромили гостиницу и спустили четыре машины в океан». Впрочем, даже Оззи не знал, что Тони Айомми и Патрик Миэн-младший в соседней комнате попытались устроить «тройничок» с одной из нескольких десятков фанаток, которые заявились в гостиницу после того, как Тони в интервью по местному радио пожаловался, что ему «одиноко». Когда девушка потеряла сознание, Миэн перепугался. «Она умерла!» Удолбанный в хлам Тони ему поверил. «Господи Иисусе, она мертва. Она мертва! Надо от нее избавиться!» Они сбросят ее с балкона и скажут, что она сама упала, сказал Миэн запаниковавшему гитаристу. К счастью, когда они тащили ее неподвижное тело к окну, она пришла в себя.

— Мы могли запросто выбросить ее в окно, и я бы стал 22-летним убийцей, — позже вспоминал он.

В тот вечер, когда группа вышла на сцену, он был трезвым как стеклышко. А вот Оззи — совсем нет, и на следующий день, по его словам, он едва помнил шоу. По пути обратно в Лондон, когда самолет сел в Перте для дозаправки, Оззи полчаса просидел на улице и «обгорел, как сукин сын. А потом пришлось сидеть тридцать шесть, нахер, часов в эконом-классе старого „Боинга-727“ и жариться». Как обычно, остальные просто посмеялись над ним. А потом занялись тем, что сказал им делать Тони.

Приехав на следующий день на «Бейсинг-стрит» без готового материала, но лопаясь от идей «странных» новых риффов, Тони Айомми решил максимально облегчить себе жизнь. Теперь он стал звездой и начал еще откровеннее формировать саунд Sabbath по собственному, суровому и односложному образу и подобию. От бесконечных гастролей в последний год поврежденные кончики пальцев невыносимо и почти постоянно болели. Он понизил строй и без того мрачно звучавшей гитары еще на три полутона, уменьшив натяжение струн и облегчив себе задачу по подтяжке струн в своих диковатых однострунных ритмах. Гизеру пришлось тоже понизить строй бас-гитары, чтобы он соответствовал гитаре Тони, и саунд Sabbath драматично погрузился в еще бо́льшую тьму. Лишенная даже реверберации, со звуком, сухим, словно старые кости, выкопанные на каком-нибудь пустынном кладбище, грубая, звериная сила готовых песен настолько встревожила критиков, что они стали бичевать Sabbath за откровенно хулиганский, умышленно бездумный, пугающий и неприятный звук. Через двадцать лет группы вроде Smashing Pumpkins, Soundgarden и особенно Nirvana снова выкопали этот звук хрипящего легкого, чтобы обозначить свою тактику выжженной земли в отношении музыкальной сцены, еще больше переполненной сложными формулами, чем сцена тяжелого рока в начале семидесятых. И критики увенчали их лавровыми венками, назвав создателями совершенно нового жанра под названием гранж. Но вот в 1971 году от Sabbath и их нового, тяжелого как планета саунда просто отмахивались как от тупого, оскорбительного и непростительного.

Впрочем, для группы это время стало революционным. Именно тогда в полной мере проявилась характерная особенность Айомми как композитора — умение вставить больше хитрых риффов и внезапных, совершенно неожиданных изменений темпа и ритма не просто в одну песню, как это делали большинство групп, а в целый альбом. На это повлияло сразу несколько факторов: и любовь к джазу в молодости, и необходимость придумывать длинные, затянутые соло, чтобы заполнять пустоты на бесконечных, мозгоразрушающих концертах в «Стар-Клубе». И, конечно, жанр и без того двигался в том же направлении — к долгим «свободным джемам»: от Хендрикса и Cream до Led Zeppelin и Pink Floyd, затем в еще более самоуверенно-виртуозной форме — к Deep Purple, Yes и, наконец, к совершенно убийственным по объему композициям Vanilla Fudge или Iron Butterfly. Но никто из них, даже Джимми Пейдж, его ближайший музыкальный «сосед», не имел такой ярко выраженной любви к многориффовой мрачности, как Тони Айомми. Эту любовь смело можно назвать «извращенной». Даже много лет спустя, когда их отношения были хуже некуда, Оззи все равно называл своего прежнего гитариста «Королем риффов».