Невестка слепого барона (СИ) - Ром Полина - Страница 8

К сожалению, мы обе понимали, что жить нам в монастыре еще минимум месяца четыре каждой, и избавиться от этой обузы не получится. Сейчас только конец весны, а свадьбы здесь играют по осени. Традиция такая. Так что лучше не конфликтовать, а делать вид, что мы очень-очень стараемся.

Работу сестра Марсия нам дала довольно легкую по сравнению с огородом: мы шили рубахи. Мать настоятельница раздобыла для монастыря заказ для герцогской армии. Рубахи были самые простые: из грубоватого беленого полотна, плотного и не очень качественного. Зато дешевого, как сказала одна из монахинь. Даже крой был примитивный донельзя: два ровных прямоугольника являлись спинкой и передом, еще два, вшитые по бокам – рукава. Горловину обрабатывали косой бейкой.

Радуясь, что не гонят на огород или в сад, мы работали весьма споро. И, разумеется, между делом болтали. Я узнавала разные важные для меня вещи из быта и реалий этого мира и размышляла о том, что, может быть, за эти месяцы спокойной жизни найду какой-то выход. Именно из такой спокойной дневной беседы я и узнала смысл слова «волна».

Слово это возникло в беседе легко и непринужденно. Лаура говорила так, что становилось понятно: это общеизвестная вещь.

— … вот она в ту волну и померла. Но если бы не моя бабулечка, век бы мне такого приданого не видать. Она еще до болезни, когда только-только волна началась, к церковному писарю ходила с двумя свидетелями. И все свое добро мне и оставила. А когда отец ругаться начал, сказала, что братья и так не обижены. А ежли он, папенька мой, не смирится, так она и вообще храму все добро откажет.

— Лаура, а что это за волна такая?

Мой вопрос опять вызвал легкий испуг у приятельницы и жалостливое покачивание головой:

— Ох, ты ж, Господи, прости! Как же можно этакое забыть?! Ты, Клэр, ежли что, лучше сразу у меня спрашивай.

Повздыхав и поохав, она объяснила, что такое эта самая волна. В моем мире так называли эпидемии. Даже Лаура, совсем юная девушка, за свою жизнь запомнила две таких волны. Чем больше я слушала, тем больше пугал меня этот мир.

— … в городе-то особо страшно было! Иной раз мертвые прямо на улице валялись, а остальные все по домам сидели. Не дай Бог, на воздух выйдешь и болезнь в дом запустишь! А божедомов* тогда развелось, – она прикрыла глаза, вспоминая страшное время, вздохнула и продолжила, – как мух на навозе! Вроде бы как в волну из герцогской казны им награда была обещана, потому и брали в божедомы всяких нищих да отребье бездомное.

А ведь жить-то им тоже хочется. Потому носили они плащи черные с капюшонами: лица прятали и к трупам руками не прикасались. Крючьями тело собирали с земли и в телегу. Я из окна несколько раз видела, – она торопливо перекрестилась. – Страсть какая! На кладбище во время волны даже и могил то и не появляется. Одни только скудельницы**! А ежли, например, какая семья целиком вымерла, так их дом огнем очищают. А солдаты герцогские народ не пущают из огня добро вытащить. Ну, Клэр, оно может и к лучшему, что ты этакой страсти и не помнишь.

Лаура не была глупа. Просто ее кругозор был сильно ограничен местными условиями. Она знала, что страной правит король. И имя ему Альбертус Везучий, но не представляла, сколько ему лет, где он живет, какие законы принимает. Из ее рассказов следовало, что все юридические и бытовые вопросы решаются или в храме, или, если человек богат и знатен, у законника.

Насколько я поняла, эти самые законники – некие государственные чиновники, которые занимаются исключительно вопросами имущества и наследования богатых граждан. Сами они законов не создают. И почему их назвали законниками – совершенно не понятно. Полиция как таковая здесь отсутствовала. Роль защитников

выполняли герцогские войска, которые приходили в город только по просьбе одного из баронов. С остальным управлялась городская стража.

Лаура даже не знала, сколько человек живет в городе. Более того, мой вопрос ее сильно удивил.

— Кто ж его знает? Сказывают, что у каждого из баронов больше трех тысяч народу. Но это и с деревнями ихними вместе. Только я тысячу себе даже представить не могу! А уж сколь из этого в городе живет – Бог весть. Оно вроде бы и понятно: у тебя-то родители в деревне живут. Но неужели они ни разочку вас в город не возили?!

— Знаешь, Лаура, если и возили, я того не помню. Так что ты, пожалуйста, рассказывай мне все-все-все.

Город, который находился рядом с монастырем, я еще ни разу не видела из-за перекрывающего дорогу небольшого леска, принадлежал не моему будущему свекру, барону Маркусу фон Брандту, а сразу целым трем баронам. Не очень представляю, как они делили город, но, по словам Лауры, у каждого из них, кроме нескольких улиц, большой храмовой площади и общего рынка, были еще и свои личные деревушки. Как я поняла, мой свекор был самым бедным из всех владельцев: у него из двух деревень одна совсем загнулась.

— Сказывают, там только десять или двенадцать человек живых осталось, да и из тех трое – старики древние. Оно уже и вроде как и не деревня, а просто хутор. У барона Штольгера деревень целых пять – Лаура повернула ко мне ладошку с растопыренными пальцами, показывая, сколько у этого Штольгера деревень. – Так люди сказывают, он ни сна, ни отдыха не знает. Сам везде ездит с охраной и во все вникает, и хозяйствует на славу. А слепой барон что… – собеседница небрежно пожала плечами. – Сам никуда, а сынок у него весь в матушку пошел. Вроде хозяйствует, а только все хуже выходит, и люди бегут.

Все, что рассказывала мне Лаура о жизни вокруг, относилось или к совсем недавним годам, или к нынешнему времени. О том, что было всего десять-пятнадцать лет назад, девушка не знала почти ничего. Для меня это было очень странно.

Я не большой знаток истории, но все же понимала, как образовывались первые крупные города и как вояки добивались власти. Но почему начали приходить в упадок дела семейства фон Брандтов, не могла сообразить. Хотя, надо сказать, сейчас это были скорее игры разума: я все еще очень слабо представляла себе окружающий мир и потому жадно цеплялась за любые сведения, которые могла получить.

На шестой день нашего сидения в келье, вскоре после обеда, к нам зашла сестра Рания:

— Мать настоятельница говорит: больно много вы трещите, а работаете мало. При огороде-то мне уже тяжело по жаре. Так она вам, девоньки, повелела в келье не сидеть, а идти со мной в мастерской работать. Тебе, – она взглянула в мою сторону, – на молитвы пока ходить не велено. Знай себе, сиди да шей. А ты, милая, - обратилась она к Лауре, – с завтрашнего дня ступай на молитвы и работать.

Глядя на наши растерянные лица, сестра Рания по-доброму усмехнулась и добавила:

— Да не пугайтесь, дурехи. Ты, Лаура, на молитвы ходи, а потом в швейную и возвращайся. Будешь присматривать за Клэр, мало ли что? Вдруг девоньке опять сплохеет, так ты хоть помощь кликнешь. И я там буду сидеть рядышком.

Лаура расстраивалась: просыпаться так рано утром ей не хотелось. А я размышляла о том, что, может быть, оно и к лучшему. Все же там, в мастерской, будут женщины и старше, и опытнее. Возможно, я смогу получить от них новую информацию.

То, что меня ожидает брак с отвратительным мужиком, а потом и свекровь с мерзким характером, я уже поняла. Но совершенно не представляла, что делать дальше. Если бежать, то куда и как? Есть ли у них здесь документы и где из выдают. Сколько вообще у меня шансов выжить в этом мире за воротами монастыря?

_________________

*божедом – сторож скудельницы или кладбища, погоста, живущий там и погребающий покойников. В мире, куда попала героиня.

*скудельница – устаревшее русское обозначение общей могилы или кладбища для людей, за погребение которых некому было заплатить. Здесь также хоронили самоубийц и тех, кто умер внезапно, без причащения и покаяния.

Дни бежали, очень похожие один на другой, и постепенно я привыкала к укладу монастыря.