Время наточить ножи, Кенджи-сан! 4 (СИ) - Волков Тим - Страница 43

Он кивнул на стол, ухмыльнулся и произнес:

— Прошу. Да начнется же игра!

Когда я произнёс своё согласие, лицо Волка помрачнело, и его взгляд буквально впился в меня, будто он не мог поверить, что я действительно собираюсь играть в игру, от которой зависела не только судьба Ямато, но и моя собственная жизнь.

— Ты не обязан это делать, Кенджи, — прошипел Волк, наклоняясь ко мне так, чтобы его слова не услышали лишние уши. — Это чистое безумие! С ним надо по-другому, силой.

Я коротко покачал головой, отвечая столь же тихо:

— Иного выхода нет. Самурай играет только по своим правилам, а нам нужна информация. Если мне удастся его обыграть, он даст то, что нам нужно.

Волк хотел что-то ответить, но промолчал, стиснув кулаки. Мы оба знали, что другого шанса не будет, и я почувствовал на себе тяжесть его взгляда — в нём было неприкрытое беспокойство.

Самурай молча позвал одного из охранников, тот принёс колоду карт и несколько стаканов с водой, которые были расставлены по столу. Всё было готово, и мне не оставалось ничего, кроме как занять своё место напротив него.

Стол был накрыт тёмно-зелёной тканью, а карты были старые, немного затёртые, но на удивление гладкие и удобные в руках. Я чувствовал их холодную поверхность, когда перемешивал их в руках, и внезапно ощутил прилив напряжения, от которого кровь застучала в висках. Перед нами стояла та же самая цель, но не для того, чтобы выиграть деньги или престиж — в этих картах была скрыта сама жизнь, и всё зависело от того, смогу ли я удержать себя под контролем и выиграть.

Самурай посмотрел на меня спокойным взглядом, и его лицо было совершенно непроницаемым. В его глазах не было ни намёка на угрозу, только холодная, равнодушная сосредоточенность. Он медленно взял карты в руки, тщательно перемешивая их, и за этим действием, казалось, скрывалась целая вселенная тайн.

— Ты понимаешь правила, Кенджи? — спросил он, наконец.

Я кивнул. Обычная игра, но с необычной ставкой — слишком высокой, чтобы давать волю эмоциям. Я постарался удержать на лице равнодушие, однако внутренне был напряжён, как никогда.

Мы сели напротив друг друга. Амбал, сидящий рядом, спокойно разложил карты, не отрывая от меня взгляд, сдержанный и безэмоциональный. С таким же взглядом он мог с равным успехом печь блинчики и убивать людей. В его движениях было что-то пугающе уверенное, как будто он уже знал, чем всё закончится. Я взял карты, ощущая в руках тяжесть не столько бумаги, сколько осознания, что моя ошибка может стоить мне жизни.

Первый ход сделал Самурай, выложив карту с такой невозмутимостью, что мне стало ясно — он не боится ничего, не верит ни в страх, ни в удачу. Ему важен был только результат, важен был лишь мой выбор. Ему даже не нужно было угрожать, ведь я прекрасно понимал, чем рискую.

Мы обменялись ходами, и постепенно игра начала набирать обороты. Я концентрировался на том, чтобы не поддаться ни намёкам, ни угрозам. В какой-то момент Самурай заговорил, сбивая меня с мыслей:

— Ты знаешь, Кенджи, что игра — это всегда шанс, — произнёс он задумчиво. — Смелость твоя хороша, но редко когда человек может выдержать долгий взгляд судьбы в лицо.

Он снова выложил карту. Игра постепенно приближалась к развязке. Но чем больше времени проходило, тем яснее я понимал, что Самурай намеренно позволял мне дойти до точки, когда мне казалось, что победа была близка, — только чтобы затем, чутьё подсказывало, резко сменить ход и ударить тем самым «блефом», о котором шла речь. В такие моменты его безразличный взгляд становился ледяным, а движение — таким обманчивым, что казалось, будто он сам растворился в самой игре.

Волк стоял рядом и я чувствовал его волнение, хотя он и старался не подавать виду. Я и сам нервничал, но старался не позволить этому чувству завладеть собой.

Каждая карта, которую я вытягивал, казалась ещё одним шагом в глубину этой бездны. Я должен был не просто победить его — я должен был не дать ему понять мою уязвимость. Но неужели я готов рискнуть всем?

Самурай с каждым броском карты пристально следил за моими глазами, ловя любые признаки волнения или растерянности. Он держался безупречно хладнокровно, но его движения — отточенные и неспешные — выдавали опытного игрока, привыкшего быть хозяином в любой игре.

С каждой картой, которую я клал на стол, напряжение росло. Мы обменивались ходами почти молча, и единственный звук в комнате — это был тихий шорох карт, когда они касались стола. Самурай, не отрывая взгляда от меня, явно искал любую брешь в моей защите, и я понимал, что каждое моё движение и выражение лица под его пристальным наблюдением.

Чувствуя, как пот проступает на лбу, я понял, что мои нервы были натянуты до предела. Каждый ход, каждый взгляд становились почти невыносимыми. Я знал, что одно неверное движение — даже простая задержка дыхания или небрежное движение рукой — могли предать меня и дать ему понять, что я начинал терять контроль.

Самурай сделал очередной ход, и карты легли на стол со звуком, который разорвал напряжённую тишину, будто хруст разрывающейся ткани. Я посмотрел на них, стараясь сохранить спокойствие, но понимал, что ход был сильным. Он был уверен, как будто заранее знал, что будет меня поддавливать, и теперь пристально наблюдал за моей реакцией.

— Ты, кажется, не привык к таким ставкам, — произнёс он тихо, со странной усмешкой, в которой скрывалось что-то едва ли не зловещее.

Я стиснул зубы и наклонился вперёд, не позволяя себе расслабиться ни на секунду.

— Я просто привык играть честно, — ответил я спокойно, бросая карту на стол, хотя внутри был готов взорваться от напряжения. — А тебе не наскучило всегда побеждать?

На лице Самурая появилась некая тень одобрения, едва заметная, но быстро сменившаяся безразличием.

— Победа, как и смелость, требует уважения, — произнёс он, выдерживая паузу, будто ещё раз оценивая меня, — но лишь в том случае, если человек готов пойти до конца.

Он выложил очередную карту, и я понял, что это была одна из самых сильных комбинаций, которая могла бы оставить меня беззащитным. Это был явный вызов, проба на прочность. Я напрягся, но знал, что если поддамся хотя бы малейшему сомнению, то он прочитает меня, как открытую книгу.

Каждая карта на столе теперь казалась символом незримого боя. Мы продолжали играть, и хотя у меня не было уверенности в победе, я не мог позволить себе показать слабость.

Ставки были повышены. Самурай подал знак и ему принесли выпивку. Бандит закурил.

«Черт, а ведь он тоже нервничает!» — вдруг подумал я, и от осознания этого мне стало немного спокойней.

С каждой минутой, с каждым ходом игра становилась всё более напряжённой. В тишине, нарушаемой только шорохом карт и ритмичным стуком моих пальцев о стол, я чувствовал, как сам воздух в комнате тяжелеет, как будто пропитываясь стоящим на кону.

Я следил за каждым движением Самурая, за тем, как он, не спеша и с абсолютной уверенностью, выкладывал карту за картой. В его руках карты казались больше оружием, чем игральными инструментами. Он играл с холодной расчетливостью, и, глядя на него, было легко поверить, что он знал каждый ход, который я собирался сделать, заранее. Но сейчас мне казалось, что удача была на моей стороне. С каждой комбинацией, которую я выкладывал на стол, я видел, как его взгляд становился всё более напряжённым, а пальцы едва заметно вздрагивали.

В какой-то момент я поймал себя на мысли, что приближаюсь к победе. Всё выглядело так, будто последующие ходы могли склонить чашу весов в мою сторону. Пальцы предательски вспотели, но я заставил себя оставаться спокойным, как в бездне мороза. Я должен был удержать себя в руках, не позволить ничему, даже внутренней уверенности, выдать моё настроение. В голове крутилась одна мысль: если я ошибусь, последствия будут слишком серьёзными.

Волк, стоящий чуть позади, не проронил ни слова, но я чувствовал его пристальный взгляд, напряжённый и полный молчаливой поддержки. Он не хотел, чтобы я принимал это пари, но знал, что отступать было поздно. Я смотрел на карты, на их расположение, и на мгновение почувствовал, что линия на горизонте была ясной, что победа была в пределах досягаемости.