КОМ 2 (СИ) - Войлошников Владимир - Страница 19

Проводник (подозреваю, что напитками он приторговывал себе в карман) пару секунд колебался между жадностью и морокой с развесёлым пассажиром, который как раз созрел до того, чтобы начать петь — и запел (весьма, надо сказать, громко и душевно), дирижируя себе и невидимому хору.

— А! Ладно! Сейчас.

К его возвращению пятиандрейчик лежал на столе. Проводник ввалился в купе с бутылью, штопором и двумя стопками:

— Пожалте!

— О! — обрадовался Тимофей Константинович и потёр сухонькие ручки. — Коньячок! Любезный, а кто там у ваших музыкантов главный? Пригласите к нашему столику, я хочу сделать заказ. Для моего дорогого нового друга Ильи!

Гляди-ка, запомнил!

Я махнул проводнику: скройся, мол, а сам живо откупорил коньяк, разлил по стопкам и сел на диван к весёлому соседу, дружески приобняв его за плечи:

— Ну, за знакомство!

— Отличный тост! — похвалил Тимофей Константинович и со смаком принял соточку.

Я свою тем временем поставил на стол и аккуратно вытянул у соседа его пустую.

— М-м, неплохо, — оценил он. — Лимончика бы закусить.

— Да чего тебе закусить, — «удивился» я, — когда ты не пьёшь?

— Как — не пью? — недоумённо уставился на меня Тимофей Константинович.

— Да так. Я вот выпил, — я показал ему пустой стаканчик, — а ты — нет.

Сосед заморгал глазами, посмотрел на свою руку и несколько раз сжал-разжал пустые пальцы:

— А как это… — он слегка выпятил нижнюю губу и перевёл взгляд на стол, где стояла полная стопка. — Это вот… моя?

— Твоя-твоя, — уверил я. — Чё не пьёшь-то?

НОЧНОЕ ПОЕЗДНОЕ

Тимофей Константинович неуверенно пожал плечами и взял второй стаканчик:

— Так я за знакомство?

— Ну, конечно!

Вторую порцию коньяка пришлось мне помочь слегка придержать, потому как рука попутчика сделалась нетверда.

— А где там музыканты? — значительно более заплетающимся, чем раньше, голосом спросил Тимофей Константинович.

— Ч-ш-ш! — я прижал палец к губам. — Слушай. Песню тебе спою нашу, казацкую.

И завёл бабушкину. Когда батиной маме, бабе Глаше, начинало казаться, что деда Аркаша держится на ногах исключительно из упрямства, она начинала петь эту. Про снежочки, встающий на речке лёд, таинственным образом воронов и несчастную любовь. Забайкальская манера вообще протяжная, словно игры ветра зимой в печной трубе, с повторами и переповторами, а уж более сонной песни я в жизни не слыхивал. Сосед пытался подпевать, потом подпёр голову рукой (столик для этой цели очень даже подходил). По щекам его побежали слёзы.

«Эк проняло человека!» — подумал я, но петь не перестал. Тут главное: настойчивость. На четвёртом куплете Тимофей Константинович уронил голову на локоть совсем. Продолжая тихонько допевать, я отодвинул стаканы и уложил умиротворённо сопящего попутчика на подушку.

— Эдак у вас ловко получилось! — шёпотом похвалил меня проводник, который, оказывается, наблюдал всю сцену в отражении вагонного окна.

— Опыт не пропьёшь, — также шёпотом ответил я. — Стаканы забери.

Бутылку я снова заткнул пробкой, завернул в полотенце, вытряхнув из него на стол колбасу с огурцами, и упрятал получившийся свёрток в бандольер. Авось, пригодится. Но потом. Завтра пить — вообще не резон.

Лёг, гоняя в голове смешные мысли.

Вот, прицепили мы в заграницах словечко: «бандольер». А хорошее слово, мужское. Не то что мамзельский «ридикюль». Ридикюль — что? Сразу слышно: финтифлюшка какая-то. А как скажешь: бандольер — сразу понятно, этакой штукенцией и засветить можно неслабо…

НОВОСИБИРСК ВСЁ БЛИЖЕ

Проснулся оттого, что попутчик сел на своей лавке и слегка застонал. Потом повозился и пробормотал почти про себя: «Ах ты, Господи, надо ж так накидаться…» — после чего постарался неслышно отодвинуть дверь купе и крадучись вышел. Хлопнула дверь дальше по коридору.

Я открыл глаза, сам себе удивляясь. Нет, это надо ж столько дрыхнуть! Солнце вон вовсю уж светит. Если б можно было про запас да выспаться…

В приоткрытую дверь купе увидел, что мой сосед довольно резво пробежал мимо, окликая проводника. Так-так, значит, туалет свободен. Схожу-ка в порядок себя приведу да побреюсь перед прибытием, а то полтора суток уж из дома, на подбородке щетина наросла.

Вернулся — попутчик сидел на своём месте, пряменький, как на военной комиссии:

— Доброе утро! — и руку тянет. — Будем знакомы?

Руку я пожал, слегка усмехаясь:

— Доброе утро, Тимофей Константинович. Мы ж с вами вчера знакомились. Меня Ильёй зовут.

— Да вы что! — покаянно поразился сосед. — Боюсь, я вчера произвёл на вас крайне удручающее впечатление.

— Да чего там удручающее, — я махнул рукой. — Ну, выпил человек. Лишь бы повод хороший был.

— О, да! Повод значимый! Сорок лет, знаете ли, с выпуска курса! Я ведь, некоторым образом, медик по основной специальности. Вот, собирались с ребятами. Пять лет не виделись!

— Ну так — понятное дело!

Тимофей Константинович покосился на меня, подозревая в ёрничестве, но я и впрямь считал, что встреча со старыми друзьями — повод уважительный. Пересекись я с кем из наших с Трансвааля — тоже, поди, выпил бы.

Дверь распахнулась, в купе заглянул проводник с маленькой раздаточной тележкой:

— Чаю заказывали-с?

— Да-да, прошу! — засуетился мой попутчик. — Илья, вы не против? Я взял на себя смелость заказать, что у них тут нашлось к завтраку.

Понятное дело в вагоне ничего кроме воды не кипятили, зато нашлись упакованные в яркую бумагу сладости фабрики Абрикосова: печенья, вафли, шоколадки и пастила разноцветными рулетиками. А на закуску мелкие леденцы-монпансье, которые маман, не умея выговорить, звала «лампасейки».

— Что ж мы сразу — и со сладкого?

— Так ведь нет больше ничего.

— А вот — колбаса, огурчики. Сейчас порежем. Хлеба только нет, не с вафлями же колбасу жевать.

— Есть полезные диетические булочки! — подал голос проводник. — Докторские, с отрубями-с.

— Давайте! — махнул рукой Тимофей Константинович. — Пойдёт!

В общем, позавтракали мы, слово за слово — рассказал я, куда еду.

— М-хм! Так вы — стипендиат, значит, будете? — несколько удивился попутчик.

— А что это?

— Приглашены на обучение не только бесплатно, но и с назначением денежного довольствия на весь период обучения.

— Ага. Ну, выходит, так.

— А как же семейство ваше? Супруга молодая с ребёночком? Не трудно им без вас будет?

— А как они без меня жили, пока я в Сирии был? Казачий уклад такой, женщины привычные. Да и мать с отцом мои её без подмоги не оставят. Сёстры, опять же. Да и наезжать я планирую, проведывать.

В общем, разговоры разговаривали, чаи гоняли. Приходил проводник, спрашивал: всем ли довольны? Сватал коньяк. Не найдя встречного согласия, предложил принести из своих запасов карты или шашки, чтобы время скоротать.

— А шахмат нет у вас? — поинтересовался я.

— А вы играете в шахматы? — тут же оживился мой попутчик.

— Дедушка показывал, — уклончиво ответил я.

— Есть и шахматы, — услужливо осклабился проводник. — Принести?

— Не стоит, любезный! — махнул Тимофей Константинович и принялся освобождать столик, сдвигая к окну остатки нашего пиршества. — У меня свои!

Я удивился — где свои у него? Или крохотный походный наборчик, навроде того, как у нашего есаула имелся, в карман положить? Оказалось, гораздо превосходнее. У Тимофея Константиновича имелась такая редкая и баснословно ценная штука как пространственный карман. И оттуда он извлёк доску совершенно дивной красоты. Между серебряными прожилками были вставлены полированные квадратики светлых и тёмных полей.

— Эту доску мне преподнесли мои друзья, — похвастался Тимофей Константинович. — На юбилей.

— Красиво сработано, — похвалил я. — Слоновая кость?

— Да, — закивал попутчик. — Белые клетки. И фигуры тоже, — с этими словами он как раз извлёк из пространственного кармана два бархатных мешочка с фигурами. А тёмные сможете угадать, что за материал?