Семейное дело - Незнанский Фридрих Евсеевич - Страница 48

• Предыдущая
• 48/115
• Следующая

Ну и странное же имечко — Бусуйок Иванович! Будучи образовано путем слияния двух несоединимых частей, как имя какого-нибудь сказочного или былинного персонажа (Добрыня Никитич или Тугарин Змеевич), оно не могло не привлечь внимания Ивана. Неизвестно, какие показания обещал дать Алексей Дубинин, но из бумаг, которые накопил покойный Бирюков в папке под грифом «Нищие», упомянутый Бусуйок был личностью в высшей степени примечательной.

Первым номером программы «Нищие» шел протокол с записью слов, или, точнее, исповеди потерпевшего Сенякина В. М. Сенякин исповедовался долго и подробно, вознамерясь, кажется, изложить всю свою горькую судьбинушку, начиная с того момента, когда он, работник железнодорожной станции «Востоково», попал под поезд, лишивший его обеих ног. Получил инвалидность по трудовому увечью. Бывшие сотрудники поначалу помогали, то носили продукты, то подбрасывали деньжат, но надолго их милосердия не хватило, и Сенякин В. М. остался совсем один, со своим увечьем и не такой уж большой по нашим трудным временам пенсией. Тут-то и заехал на станцию «Востоково» обаятельный мужчина знойной наружности и с ходу предложил Сенякину работу в Москве. Непыльную, сидячую. Он, мол, основал свою фирму (ворох бланков с малоразборчивыми синими печатями) и нуждается в персонале, с каковой целью захотел привлечь инвалидов. Они — старательный народ. И ему польза, и людям благотворительность. Сенякин клюнул… Так ему понравился заезжий черноволосый благодетель, что опомниться не мог, пока не привезли его в Москву и не швырнули в подземный переход, где он должен был клянчить деньги. Кормили его какой-то зэковской баландой, держали в комнате на десять человек. «Ах так! — сказал Сенякин. — Тогда я обратно поехал». Но вот поехать ему никуда не удалось, потому что документы его остались у обаятельного брюнета, который представился как Александр Васильевич Васильев, но потом Сенякину не однажды доводилось слышать, как к нему обращались «Бусуйок Иванович».

Подобных историй в папке скопилось немало. Не все из них имели официальное оформление в виде протокола; некоторые представляли собой расшифровку диктофонной записи или просто тетрадные листки, исписанные крупным малограмотным почерком. Объединяли их все, во-первых, общая схема действия мошенников, которые завлекали в свои сети ничего не подозревающих людей (некоторых намеренно калечили), а во-вторых, частое упоминание Бусуйока Ивановича или весьма схожего с ним гражданина. Задержать Бусуйока Ивановича и близких его помощников ни разу не удалось, так как при первых признаках опасности главари преступного сообщества и эксплуататоры нищих смывались, бросая своих жертв и невольных работников на произвол судьбы.

Судя по словам, которые обронил Дубинин во время короткой встречи с Козловым, местонахождение неуловимого Бусуйока он установил. Вероятно, Бирюков не давал ему никакой информации о собственных розысках и он не знал, что в его дальнейшем шпионстве, в общем, отпала надобность. Пора сворачивать дело, брать Бусуйока Ивановича и предоставлять Дубинину… убежище? Или помочь ему добраться до места жительства, если он не москвич? А если он москвич, не пошел ли он на нищенство добровольно? Какова была его жизненная ситуация? Документы о том молчали.

Обо всем этом не мешало бы порасспросить Дубинина. С этой целью Иван снова отправился на станцию метро «Новослободская». Двери поезда раскрылись. «Станция Новослободская», — объявил женский голос с назидательной интонацией, словно желая предупредить, чтобы пассажиры ни в коем случае не проехали мимо. Вот и стеклянные декорации к советской версии «Аленького цветочка»… Но сколько ни тянул длинную шею Иван, ему не удалось увидеть ни инвалидной коляски, ни ее одноногого владельца. Подумав, что перепутал место, Иван медленным шагом обошел всю станцию, то вливаясь в очередное завихрение людского потока, то выбиваясь из него. Рост предоставлял ему великолепные возможности обзора, но, к сожалению, добиться успеха в поиске даже рост не помог. Дубинин пропал окончательно и бесповоротно.

Что с ним случилось? Заболел, не вышел на работу? Взял отгул? Наверное, даже у нищих выдаются свободные дни. Однако, учитывая то, что Иван Козлов узнал о Бусуйоке Ивановиче, причина отсутствия Дубинина на рабочем месте могла быть хуже. Много хуже…

Козлову показалось, что одна сгорбленная старуха, обряженная в черный демисезонный плащ с капюшоном и несколько слоев юбок, которые виднелись одна из-под другой, как-то подозрительно на него поглядывает. Не то хочет спросить, кого он ищет, не то лелеет на его счет какие-то смутные намерения… Каковы бы ни были те намерения, обращаться к юбконосной старухе с вопросом о Дубинине Козлов не осмелился, чтобы ненароком не повредить ему еще сильнее. Максимально правильным решением ему виделось следующее: вернуться на работу, откуда вместе с группой захвата отправиться на улицу генерала Карбышева, где, по его словам, обитал Дубинин. Судя по накопленному материалу и готовности Дубинина дать показания, нарушение конспирации уже не было просчетом.

В группу захвата, затребованную Иваном Козловым, входил его старый знакомый, бывший десантник Гена Зибров, и Иван порадовался этому неожиданному подарку судьбы. Зибров выглядел забавно-несерьезно: в нем присутствовало нечто от дворового пса, который, поставив ухо торчком, улыбается, вывалив язык. Однако противникам, которые столкнулись с Геной, сразу становилось ясно, что несерьезность эта мнимая… Остальные члены группы захвата были Ивану неизвестны — коротко стриженные, с угрюмыми лицами, гладкие и одинаковые, как горошины в стручке.

— Кого брать будем, Ваня? — первым делом поинтересовался в служебной машине Зибров.

— Рабовладельцев, — не вдаваясь в подробности, хмуро ответил Иван.

Зибров был приучен не требовать деталей, если их не хотели выкладывать.

— Ясно, — отозвался он. — Устроим им восстание Спартака.

Указанный дом уныло располагался в окружении сотен ему подобных на окраине, куда от окончания ветки метро требовалось добираться автобусом минут двадцать. Типичный спальный район, и все в доме также было типичным до отвращения: и подъезд с исписанными, крашенными серо-голубой масляной краской стенами, и почтовые ящики со следами вандализма, и лифт, помигиванием тусклой лампочки в одном углу потолка наводивший на мысли о бомбоубежище. Поднявшись на пятый этаж, группа захвата позвонила в дверь квартиры № 16. Дверь оказалась неожиданно дорогая, железная, оснащенная скважинами хитромудрых замков. Звонок тотчас же вызвал за ней шебуршение, но лишь примерно через четыре минуты женский голос спросил с угрожающей интонацией:

• Предыдущая
• 48/115
• Следующая