Корсары Николая Первого - Михеев Михаил Александрович - Страница 38

Что же, сыт, выспался, есть с кем поиграть – кошачья жизнь прекрасна! И все ему лучшие кусочки подсовывают. Рысенок, похоже, свыкся с ролью всеобщего любимца и отвечал людям взаимностью. Вот так. Если ты будешь добр к животному, оно будет любить тебя всю жизнь. Если ты будешь добр к человеку, он, может статься, воспримет это как должное и будет тебя презирать. Не о всех речь, конечно, только вот слишком часто так и происходит.

Александр протянул руку, почесал зверюге живот. Рысенок заурчал и принялся ловить теперь уже руку лейтенанта. Хорошо ему… А вот на фрегате он, скорее всего, не прижился бы. Там другой питомец – оставшийся еще от британцев черный шотландский терьер Чарли. Эта зверюга обладала тяжелым нравом и к новым хозяевам отнеслась недоверчиво. Тем не менее свою основную задачу – ловлю крыс – пес исполнял на диво хорошо, а потому имел право на собственное мнение.

А вообще, их корабли постепенно обрастали не только людьми, но и такой вот живностью. На «Санта-Изабель» теперь тоже кот есть. Прежний-то пропал, еще когда корабль захватили англичане. Куда пропал? Этого не знал никто, просто был, а потом не стало. Крысы же – это реальная беда, вот и нашли где-то в порту матросы здоровенного черного кота со шрамами на всю морду. Зверь работал на совесть, хотя и имел привычку отвратительно мяукать ночью. Впрочем, это можно было пережить, люди быстро привыкли и не обращали внимания на гнусавые завывания.

А на «Миранде» ни кота, ни собаки не было. Вот, рысенок появился… Только когда еще он сможет исполнять обязанности крысолова? А проблему стоило решать уже сейчас. Впрочем, можно будет в порту отловить с десяток кошек и запустить на корабль во время стоянки. Глядишь, и наведут порядок.

– Ваше благородие.

– А? – Верховцев поднял голову, возвращаясь к реальности. Как оказалось, он уже не только закончил работу, но и, отрешившись от реальности, минут пять как протирает тряпкой руки. Наверное, чтоб блестели, как полированные. Не страшно, конечно, чистота – залог здоровья, но все же так уходить в себя тоже не дело. – Чего тебе, Алена?

– Есть будешь со всеми или в каюте?

Вот так. Как привыкла на «ты» обращаться, пока ему царапины смазывала, так и продолжала. Наверное, потому, что разница в возрасте ничтожная. Опять же, специфика местного воспитания сказывается. Впрочем, Александр был не против.

– Сейчас подойду. На свежем воздухе оно как-то сподручнее.

Вот так. Разумеется, такое поведение тоже против всех и всяческих традиций, но, во-первых, кроме Александра офицеров на корабле не было, во-вторых, глупо стыдиться есть из одного котла с теми, с кем завтра идти в бой, а в-третьих… В-третьих, есть одному, в полутемной каюте, просто скучно. Так что главное, чтоб его поведение никто сдуру не принял за панибратство, а там уж плевать.

На ужин сегодня была грибная похлебка с лосятиной. Обычно мясо сохатого жестковато, но кок умела готовить, как в иной столичной ресторации не сделают. Так что проблем не возникало. Оставалось лишь получить наполненную до краев миску, подивиться тому, какую вкуснятину можно приготовить из сухих грибов, да сесть за огромный, еще в Архангельске сколоченный стол.

Народу было не особенно много – половина экипажа сейчас была на берегу. Там на месте разрушенной английской базы теперь стояло несколько больших палаток. Все же часть народу, пришедшего с Александром, к морю непривычны. Это для него и тех, кто с ним пришел, море теперь – дом родной. А люди сухопутные, к качке непривычные… Туго им. Плюс размеры корабля невелики, жить в тесноте можно, однако если есть возможность обойтись без этого, надо пользоваться. По всему выходило, что, случись нужда, вернуться с берега люди успеют. Заодно отдохнут на твердой земле. Именно поэтому вечерами примерно треть команды и у Александра, и с остальных кораблей, отправлялись на остров. Сегодня одни, завтра – другие. Сам он, правда, туда ни разу так и не съездил. Зачем? Ему и здесь было вполне комфортно.

Матросы потеснились, давая командиру место, и некоторое время Александр старательно работал ложкой. Свежий хлеб, свежий воздух, свежая еда и свежий, до черноты крепкий чай. Как мало иной раз человеку нужно для счастья!

Увы, счастье – оно недолговечное. Во всяком случае, когда вокруг не кадровые, спаянные жесточайшей дисциплиной матросы, а… Ну, скажем так, народ, собранный с бору по сосенке. Конфликты в такой команде столь обыденны и регулярны, что становятся рутиной. Вот и сейчас палубу накрыла громкая ругань, а это значило, что у капитана опять появилась работа.

Вообще, как показал еще прошлый рейд, наличие на борту женщины вносит в поведение экипажа во всех смыслах облагораживающее влияние. Умение смачно ругаться всегда было развито на кораблях, причем не только на русских – вон, англичане умели выдавать такие загибы, что уши отвалятся. Некоторые даже создавали из такого умения нечто вроде культа, а уж просто завернуть многоэтажные коленца умели все хоть немного послужившие, от капитана до простого матроса. Александр и сам, хоть и не считал себя особым мастером, запросто мог завернуть такое, что краснели прожженные гусары.

Здесь, конечно, все было малость проще. Как ни крути, наспех набранные люди просто не обладали требуемым опытом. Однако же сочный мат на палубах не был новостью. До тех пор, пока на кораблях не прописались женщины.

Как ни странно, при них ругаться, похоже, стеснялись. Во всяком случае, трезвые (а в походе Александр объявил сухой закон, и ослушаться его не рисковали). В бою, конечно, никто за словами не следил, но в спокойное время моряки если и ругались, то негромко и без особого задора. Словом, женщина на борту может не только накликать беду, но и облагородить.

То, что разносилось над палубой сейчас, из ставшей уже привычной картины выпадало полностью. Не просто грязная ругань, и не пара слов, брошенных в сердцах или для связки других слов. Нет, так рычат, распаляя себя перед чем-то серьезным. Александр встал – он уже представлял, что увидит. В прошлом походе уже случалось. И решать вопрос предстояло именно ему, причем быстро. Ох, тяжела ты, ноша капитана.

Ну да, вот оно, зрелище не для слабонервных. На баке[48], окруженные успевшей собраться толпой, замерли двое матросов. Один, со шрамом от уха до челюсти, поигрывал длинным, коряво сделанным ножом, второй, совсем еще мальчишка, похоже, не совсем понимал, что ему делать дальше.

Александр разочарованно вздохнул. На военном корабле их бы растащили уже, скрутили да дали линьков. Чтоб, значит, не буйствовали. Да и не дошло бы до этого, честно говоря – дисциплина все же там вбита в людей наглухо. А здесь и сейчас…

Команды для эскадры Верховцева набирались с бору по сосенке. Добровольцев, конечно, хватало, желающих отработать долги и заиметь монету-другую – тоже. Но попадались и такие вот, решившие, что море – хорошая замена каторге или подвалам Соловецкого монастыря. Варнаки, как есть варнаки. В прошлый раз тоже были проблемы, но после первого же боя все успокоилось, совместная рубка неплохо сплачивает. Но сейчас проблемного контингента вновь добавилось, и не все они понимали, что такое дисциплина. Особенно – на военном корабле!

– Отставить!

С каждым разом командный рык у Верховцева получался все лучше. «Петуха» он и так уже давненько не пускал, а сейчас, кажется, даже мачты содрогнулись. Оба драчуна аж подпрыгнули и повернулись к нему. Но если на лице молодого ясно читалось облегчение, то второй, тот, что с ножом, явно не понял еще, чем ему грозит ситуация и кто перед ним. Во всяком случае, демонстративно поигрывать своей железякой ему точно не стоило.

– Чего тебе, офицерик? Пошел отсю…

Он так и замер на полуслове, сведя глаза к переносице и ловя взглядом дуло револьвера, направленное ему точно в лоб.

– Брось нож.

А вот это Александр сказал зря. Слова будто выдернули матроса из оцепенения, и он, вместо того, чтобы начать думать головой, угрожающе шагнул вперед. И это было уже его ошибкой.