Исполняющий обязанности - Незнанский Фридрих Евсеевич - Страница 12

• Предыдущая
• 12/70
• Следующая

Другой вопрос: а что теперь делать с Ампилоговым? К этому зубру, видимо, на той же козе, что к Рассельскому, не подъедешь. Да и сомневался уже Кучкин, что у старого врача, вышедшего к тому же на пенсию, поднимется вдруг рука на коллегу. Но чтобы избежать и тут ошибок, решил поручить сделать то же самое тому же следователю. А сам, посмотрев домашний адрес доктора медицинских наук, решил подъехать к нему без звонка, вот уж действительно для приватной беседы.

Василий Наумович оказался крепким еще, рослым стариком с седой гривой и аккуратной шкиперской бородкой. И жил он в такой же, похоже, старой квартире старинного дома в Пожарском переулке, из окон которого была видна возвышающаяся громада храма Христа Спасителя с его золотыми куполами.

Мебель в квартире тоже была допотопная – в смысле дворянских времен – массивная, резная, тяжелая, потемневшая от времени.

Прихожая в большой квартире, а также большая комната были забраны полками с книгами. И каждая из них видом своего когда-то золоченого, тисненого корешка тоже говорила о прошедшем времени.

Одного взгляда на эти стены, на эти фолианты, на старинные фотографии в рамках и темные гравюры в простенках и вырезах между книжными полками было достаточно, чтобы понять, кто здесь живет и о чем, кстати, думает, если на то пошло. Да и вряд ли этот могучий старик что-нибудь понимал в сегодняшних суесловиях и методах борьбы за вышестоящее кресло. Но тем не менее и его фамилию, причем в первую очередь, назвал доктор Баранов, когда речь у него с Кучкиным только зашла о возможных претендентах на должность Артемовой. Нет, не в качестве прямого конкурента, но все-таки фамилия-то прозвучала. С пиететом, правда, но ведь была озвучена. Как и фамилия недалекого, но весьма амбициозного Рассельского, в беседе с которым Валентин Арнольдович вот как раз тупости и амбиций не углядел. Тогда зачем же эти люди были упомянуты, так сказать, всуе? Сейчас, собственно, этот вопрос и волновал больше всего старшего советника юстиции. И он решил не темнить, а называть вещи своими именами. Да в этой обстановке, в самой атмосфере истинно профессорской квартиры иначе бы его вопросы к хозяину и не прозвучали.

После короткого знакомства, во время которого Василий Наумович удивленно поднимал брови – общаться со следователями ему, видимо, еще на дому не приходилось, – хозяин пригласил гостя пройти в гостиную и предложил сесть в тяжелое кожаное кресло. Сам устроился в таком же напротив.

– Я решился нарушить ваше спокойствие и заглянуть к вам, господин профессор, без предварительного звонка, – изысканно начал Кучкин, – поскольку дело, которое меня привело к вам, связано с гибелью Татьяны Васильевны Артемовой. Надеюсь, это имя вам известно?

– Ну как же, как же, – огорченно ответил Ампилогов, – я прекрасно знал Танечку... Отличная была женщина... гм, человек. Умница, терпением обладала исключительным, да-с... А это в нашей профессии значит очень много... Так в чем вы соизволили предположить мою помощь? Надеюсь, не подозреваете меня в соучастии? Да, так у вас говорят?

Он словно сам напрашивался на неприятные вопросы.

– Видите ли, профессор, из бесед с рядом лиц у следствия сложилось впечатление, что именно вы, причем гораздо лучше других, знаете либо знали окружение Татьяны Васильевны. По одной из версий, которыми располагает следствие, совершить подобное мог кто-то из людей, возможно даже входящих в это окружение, но попытавшихся таким коварным способом оттеснить врача Артемову и занять освободившееся после нее служебное кресло. Что вы могли бы сказать по этому поводу?

Ампилогов долго молчал, механически рассматривая свои книжные полки. Потом изрек:

– Если бы мне сказал об этом несерьезный человек, а в вас я вижу достаточно... э-э... солидного человека, я бы просто указал ему на дверь. Но, понимая, что зря подобные вопросы вы задавать не собираетесь, хочу немного подумать... Я, конечно, не только слышал об этой печальной истории, но и имел честь присутствовать в траурном зале на прощальной церемонии, да-с... Видел лица коллег, искреннюю печаль, скорбь, ну что я вам буду говорить!.. Убить, чтобы занять? Нет, это представляется мне совершенно невозможным, тем более когда идет речь о женщине... А с другой стороны вы подойти не пробовали?

– Это с какой же? – насторожился Кучкин и даже привстал в убаюкивающем кресле.

– В том смысле, что Танечка оказалась, как это часто происходит в нашей современной жизни, случайной жертвой? Причем я передаю вам чужие слова, которые слышал во время похорон. Ну что главной жертвой был избран ее муж – крупный чиновник из Московской мэрии? Разве такая версия, как вы изволили заметить, вам не подходит? А что, ведь она более жизненна, если хотите!

– У нас имеется такая версия, она также в работе.

– Тогда, если позволите, еще вопрос?

– Пожалуйста, я для этого, собственно, и напросился к вам, уважаемый Василий Наумович.

– Вот вы сказали, что беседовали уже с рядом лиц. Не назовете ли мне фамилии?

– А вам зачем? – улыбнулся Кучкин.

– Для уяснения степени достоверности полученной вами информации.

– Ну вот сегодня я беседовал с господином Рассельским – это сотрудник Артемовой, очень переживавший ее безвременный уход из жизни. Имел я неоднократные встречи и с доктором Барановым, – возможно, вы тоже наслышаны о нем. И кстати, оба они о вас отзываются исключительно в превосходной степени.

– Они сами назвали мою фамилию?

– Нет, Рассельский просто ответил на мой вопрос относительно вас.

– А ваш интерес ко мне чем был вызван, позвольте спросить?

Кучкин несколько напряженно рассмеялся и на непонимающий взгляд профессора пояснил:

– Я пришел вас расспрашивать, а получается все наоборот. Но я скажу. Вашу фамилию в разговоре со мной, когда речь зашла о возможных претендентах на пост главного врача и соответственно главного окружного нарколога, назвал мне среди других именно доктор Баранов.

– Я понимаю, мой настойчивый интерес может показаться вам странным, молодой человек, вы уж извините меня, старика, за столь вольное к вам обращение, но мне было бы чрезвычайно любопытно, в каком контексте прозвучала в его устах моя фамилия? Это, надеюсь, не служебная тайна?

– Никакой тайны. Мы говорили о том, кто мог бы оказаться заинтересованным в уходе Артемовой. А лично о вас Барановым было сказано, что вы, разумеется, не можете проявить такую заинтересованность, ибо для этого поста вы не очень, скажем так, уже подходите по возрасту. Зато Рассельский, этот, наоборот, уверен, насколько я его понял, что возраст не помеха, а такая голова, как ваша, может оказаться незаменимой в кабинете главного врача его клиники. Вот и пойми их...

– Стало быть, Баранов... – задумчиво проговорил Василий Наумович. – И с чего это он вдруг? Загадка...

– Может быть, вам немного подскажет информация о том, что спустя четыре дня после гибели Артемовой точно такой же заряд, даже аналогичной мощности и идентичный по исполнению, был заложен в квартире самого доктора Баранова. И служба ФСБ полдня возилась, пока не обезвредила ту бомбу. Вот отсюда и возник интерес к тем лицам, которые могли бы... Нет-нет, не поймите так, будто я собираюсь подозревать вас, Василий Наумович! – воскликнул Кучкин, увидев протестующий жест Ампилогова.

– Не хватало еще... – глухо проговорил старик. – Да, но он-то все же назвал?

– Назвал, – вздохнул Кучкин. – И я даже отчасти рад этому обстоятельству. Оно помогло мне познакомиться с вами. В нашей жизни, к сожалению, уже не увидишь всего этого... – Он обвел обеими руками стены комнаты, но Ампилогов не отреагировал.

– Скажите, Валентин Арнольдович, а как у вас в присутствии, так сказать, называют отвлекающие маневры?

– Созданием ложной версии. Обычно на них уходит масса и служебного, и внеслужебного времени, но мы все равно вынуждены проверять каждый факт, имеющий отношение... вы понимаете? Каждый возможный пустяк.

– Еще как!.. Скажите честно, Валентин Арнольдович, вы не желаете выпить чашку вкусного чая?

• Предыдущая
• 12/70
• Следующая