Грязная история - Незнанский Фридрих Евсеевич - Страница 59

• Предыдущая
• 59/75
• Следующая

— Коллега — эксперт-баллистик Желтков?

— Вы действительно сыщик, — с уважением отметил фотограф. — Я вам сейчас покажу еще фотографии. Все это я снимал в день соревнования. Пока народ съезжался, пока общались, на нынешнем языке это называют тусовкой. Я приехал, как обычно, с фотоаппаратом, снимал интересные эпизоды. Люблю групповые снимки. Потом уже пришлось приняться за свои профессиональные обязанности, когда произошло неумышленное убийство.

Наугольных вытащил из папки еще несколько снимков и разложил их на столе.

— Видите, это народ еще только собирается. Вон руководитель стрельбы, забыл его фамилию. Да это и не важно. Здоровается со своими. Все городское спортивное начальство тогда прибыло. Вот Белобров с Лагутиным. Обратите внимание на лицо Лагутина.

— Довольно злое…

— Белобров уже успел принять на грудь. Но по виду не скажешь. Лицо как лицо, обычное, надменное… А Лагутин его отчитывает.

— Вы третий человек, кто говорит мне о том, что Белобров явился на соревнование нетрезвый.

— Только третий… Потому что остальные молчали. Люди у нас, к сожалению, довольно равнодушные. И трусливые. Начальство всячески потворствовало Белоброву, смотрело сквозь пальцы на его выходки, потому что он их устраивал своими показателями.

— Но ведь и Гущина давала отличные результаты!

— В тот раз Гущиной не повезло. Негласно начальство решило взвалить вину на нее. Остальные не стали спорить. Конечно, я не думаю, что Грабовенко был отдан приказ завалить ее. Но если бы у них было желание ее вытянуть, не сомневаюсь, Анна избежала бы заключения.

Турецкий извлек из пачки фотографию и воскликнул:

— А это…это же следователь Грабовенко!

— А что вы так удивляетесь? Они же с Белобровом лучшие кореша. Белобров всегда приглашал на соревнования Грабовенко. Они друзья еще со школьной скамьи.

— Да что вы! Вот это открытие! Тогда мне очень многое становится ясным.

— Когда произошел тот роковой выстрел, кое-кто высказывался, что рядом с Гущиной стоял Белобров. Потом уже схема показала, что директрисы полета их пуль совпадали. То есть возникали две версии. Но Грабовенко сразу повел расследование таким образом, что оставалась единственная версия — виновна Гущина. Многие знали, что Грабовенко и Белобров — закадычные друзья.

— Мне сказали, что вы с Белобровом тоже дружили.

— Да, он мне нравился своей незаурядностью, широтой взглядов. Интересный был человек.

— А теперь?

— Мы с ним не встречаемся. Никакого общения. Когда у меня возникло подозрение, что это он убил человека и, по сути, свалил свою вину на Гущину, я прекратил с ним отношения.

— И давно вы заподозрили, что это его вина?

— Одиннадцатого июня 1997 года. Когда почувствовал, что от него пахнет алкоголем, и потом погиб человек. Но ведь у меня не было никаких доказательств. Только предположения. Но я привык доверять своей интуиции, поэтому и порвал с Белобровом. Он, кстати, особо не навязывался. Сделал вид, что наши отношения сошли на нет по его инициативе.

А то, что Грабовенко присутствовал на соревнованиях на стрельбище — дело обычное. Он один из тех, кто всегда приходил на соревнования, фанат, так сказать.

— Сергей Николаевич, мне не совсем понятна позиция тренера Гущиной — Лагутина. Что-то мне подсказывает, что он тоже не очень верил в то, что ее пуля поразила Сумцова, ну, того, погибшего. И между тем в его показаниях в основном эмоции, а не логика.

— Да, на суде как свидетель он выступал довольно эмоционально. Хотя, как ни странно, неубедительно. Но ведь Белобров тоже его ученик. В любом случае, кого-то пришлось бы уступить… Не знаю, почему он выбрал Гущину и отдал ее, так сказать, на растерзание. А вы с ним разговаривали на эту тему?

— Пытался. Бесполезно. Хотя он сказал, что даже хотел организовать прессу в защиту Гущиной. И даже кто-то из журналистов ухватился за тему, а потом спустил на тормозах.

— Если бы сейчас возникла необходимость задействовать прессу, то у меня есть один журналист. Которому сам черт не брат. Ему только подай горячую тему, так разовьет, что неделю читатели только об этом говорить будут.

— А ведь хорошая идея. Я, возможно, и воспользуюсь вашей подсказкой. Этот журналист человек честный?

— Если дело касается разоблачения кого-то, то очень честный. Такое нароет! И все чистая правда! Но если не подворачивается разоблачительный материал, дает волю своей фантазии. Так что с ним нужно обговорить досконально, что можно, а что нельзя. А то его иногда заносит.

В дверь комнаты деликатно постучали. Заглянула жена фотографа.

— Ой, здравствуйте! — удивилась она, увидев незнакомца. — А я смотрю боевик, ничего не слышу, там сплошная стрельба.

— Всех уже завалили? — поинтересовался муж.

— Почти. Сейчас последних добьют, тогда чаю вам дам.

Она исчезла. Турецкий посмотрел на часы и воскликнул:

— Уже двенадцать! Даже не заметил, как время пробежало.

— Мы поздно ложимся, не беспокойтесь.

— Тогда я вас попрошу, нельзя ли взять на два-три дня несколько фотографий, которые вы снимали на стрельбище?

— Пожалуйста. Можете не возвращать. У меня еще негативы остались. Очень надеюсь, что мои работы сослужат вам службу. Я с Анной Гущиной мало общался, но слышал по рассказам друзей, что она хороший человек. Сильная, волевая, прямая. Очень обидно, она ж ни за что пострадала.

— А с этим вашим журналистом можно связаться? Как его зовут, кстати?

— Крупица Олег. Да я прямо сейчас с ним переговорю и вам дам трубку. А там уж договаривайтесь.

Разговор был недолгий, журналист согласился на встречу на завтра.

— Только не на семь утра. Я сплю до десяти. Ну, если очень нужно, то жду вас в девять. Вам очень нужно?

— Думаю, и вам очень нужно, — решил заинтриговать журналиста Турецкий. — Тема горячая. Кстати, есть ли у вас надежный журналист в Ставрополе? Я имею в виду, такого же высокого класса, как и вы? — польстил Турецкий Крупице.

— Есть, — не задумываясь ответил журналист. — Жду вас завтра в девять. Записывайте: улица Строителей, дом двадцать пять. Но сначала позвоните. Я вам через домофон дверь открою.

• Предыдущая
• 59/75
• Следующая