Раб и солдат - "Greko" - Страница 43

Разговаривали казаки на странной смеси украинского и русского. Понять их было нелегко. Бахвалились морскими подвигами. Их послушать, так они гроза морей — да и только.

— Турок нас боится, как огня, — утверждали они. — В прошлом месяце в Нечепсухо нагрузилось судно под завязку, простояв всю зиму в ожидании погоды. Только вышло — мы тут как тут. Пробили его тремя ядрами из фальконета. Эх, была бы у нас вторая ладья, мы бы всем показали кузькину мать!

Вася не знал, верить им или нет. На всякий случай поддакивал и выражал восхищение. За это его покормили кашей без мяса.

— С мясом трудно, — признались казачки. — Положено три порции в неделю, а дают лишь две. Да и те не из свежинки. Солонина, будь она неладна!

Милов был рад и каше. Поел и завалился спать. Крепко притомился, по лесам бегая двое суток. В деревянном блокгаузе пахло не казармой, а домом. Русская печь в углу не дымила, но грела. Спалось просто отлично. Лепота!

Утром его растолкали.

— Пойдем наверх. Комендант зовет.

Его повели через всю крепость. Вася с интересом крутил головой. Казачки, изображая гидов, посмеивались.

— Валы невысоки, поскольку стоят на возвышенности. Хорошо, верки[1] укрепили плетёными корзинами и бревнами. Зря не посадили по верхам кустарник как рогатки. Терновник бы там не помешал.

Они прошли мимо цейхгауза и порохового погреба, устроенного из сырцового кирпича, полубрусьев и крытого железом. Миновали длинные казармы — уродливые землянки, кое-как накрытые жердями. Наверняка, в дождь солдатские нары утопали в грязи. Обогнули огромный навес, под которым были сложены бунты с провиантом.

— Что-то форма у крепости какая-то странная, — удивился Вася. Крепость напоминала свой геометрией пистолетную кобуру.

— Это все генерал Вельяминов, — объяснили казаки. — Большой затейник был. Ты еще Новотроицкого укрепления не видал! Он его в виде стрелы нарисовал. Так и построили. Слыхали, как промеж офицеров ходил такой разговор: ежели умный человек задумает глупость, сделает так, что десяти дуракам не придумать! — засмеялись Васины конвоиры. — Когда крепость разбивали, генерал собрал офицеров и послал одного на прилегающую возвышенность с ружьем и черкесской винтовкой. Приказал стрелять с 240 саженей. Тот выстрелил. Пуля над головой генерала так и свистнула. А он даже не поморщился.

Они добрались до полукруглого бастиона, на котором разместили батарею. Над ней реял кейзер-флаг, навевающий мысли о Юнион Джеке[2]. Единорог грозно смотрел на ущелье, из которого могли броситься черкесы на приступ. Рядом с пушкой стоял капитан и часовой, перепоясанный белыми ремнями, с ружьем с примкнутым штыком. На левом плече висел черный кожаный патронташ. На валу сидел какой-то толмач-черкес в драном бешмете и переговаривался с кем-то за стенами.

— За тобой пришли, — разъяснил обстановку капитан, кивая на вал. — Требуют отдать. Пару кинжалов хорошей работы предлагают.

Вася поднялся на вершину бруствера. Внизу стоял Исмал-ок, знакомый ему Хуци из аула Тешебс и еще один черкес, которого Милов видел в первый раз в жизни. Стояли на самом краю рва, огибавшего скаты земляного вала плавной дугой.

— И что вы решили? — с тревогой спросил Вася.

— Думаю, — ответил комендант. — Хорошему кинжалу цены нет.

— Они меня убьют! — решительно заявил Вася. — Я, прорываясь сюда, черкеса шашкой заколол.

— Бравый солдат? — хмыкнул офицер и поправил свою фуражку, затянутую белым чехлом.

Вася не ответил. Прищурив глаза, с ненавистью смотрел на Исмал-ока.

— У тебя ружье заряжено? — внезапно спросил Вася у сероглазого часового с двумя желтыми нашивками старослужащего на рукаве.

Коста. Стамбул, май 1838 года.

Для встречи со Стюартом Фонтон выбрал необычное место. Книжный базар. Оазис тишины и благопристойного поведения в шумном море Стамбула. Еще недавно сюда не пускали иностранцев. Тут, в отсутствии толп праздно шатавшегося народа, горластых покупателей и туристов, сидели писцы и иллюстраторы. Метр-два земли — вот и весь их офис. Стол — коленка. Товар — рукописные Кораны, фетвы, фирманы, сборники речей и законов шариата и прочие важнейшие для мусульман документы. Хотя улемы признали, что Магомет нигде, ни в одном тексте, не запретил книгопечатание и потому оно не противоречит религии, Коран может быть только рукописным. А там, где копируются священные тексты, нет места гяурам.

Реформы султана ситуацию изменили. Открыли доступ на базар иностранцам. Но место так и осталось тихим и малолюдным. Соглядатаям сложно затеряться в толпе. Фонтон выбрал и купил маленькую кальянную в неприметном тупичке. Поставил следить за порядком своего человека. Здесь был тот самый «почтовый ящик», куда поступали донесения от его агентов. Именно сюда я отправлял свои отчеты из Синопа.

Два небольших зальчика, разделенных тонкой перегородкой с резной дверью. Низенькие диванчики. Служка, подающий посетителям наргиле, чубуки и неизменный кофе. И выставлявший под столик жаровни с углями в холодное время года.

Мы разделились, когда прибыли на встречу. Я прошел в дальнюю комнату и приготовился подслушивать, а в случае необходимости, вмешаться. Фонтон остался в первом зальчике. Туда в скором времени Цикалиоти привел Стюарта и вышел на улицу присматривать за окрестностями.

— Давайте, мой друг, разгоним облако скуки облаками табачного дыма, как говорят турки. Какие новости, Гилберт? Чем порадуете?

— Вы же знаете, Феликс, ныне все взоры направлены на юг. Грядет новая война с Египтом. Вопрос Сирии так и не урегулирован. Переговоры прерваны. В Ливане восстание. Лондон настаивает на торговых привилегиях в Леванте в духе заключенного с султаном торгового договора. Вся эта заваруха, устроенная египетским пашой, отражается на всем мире. Даже здесь, в Константинополе, мы вынуждены пить дурной кофе из американских колоний, а не мокко из Аравии.

Стюарт замолчал. Послышался звук кофейных чашек в серебряных подстаканниках, которые служка расставлял на столике гостей.

— Допускаю, что в скором времени мне предстоит отправиться в Палестину или в Александрию, чтобы следить за развитием событий, — продолжил Стюарт.

«Ах, хитрец — подумал я. — Намекает, что готов сорваться с крючка Фонтона».

Феликс Петрович на провокацию не повелся.

— Египетский кризис меня мало интересует. Что слышно в Царьграде?

— Два молодых английских капитана вчера прогуливались по Пере. Из сераля какого-то бея им подали тайный знак и пригласили зайти. Они и рады. Но их заметили прохожие. Вызвали солдат. Стража не решилась проникнуть в гарем. Ждала моряков на улице. Когда они вышли, попыталась их схватить. Дело дошло до звона сабель. Хорошо, вмешался наш консул и быстро увел морских офицеров. Скандал! Мне приходится разгребать.

— Гилберт! Мне дела нет до проделок молодых повес! Вы же догадались, что меня интересует.

— Это не так уж сложно. Сефер-бей Заноко! Полковник турецкой армии. Похищен вашими агентами и чудом сбежал.

— Он русский подданный, Гилберт. Не забывайте об этом. Что ж до похищения, это всего лишь слова. Бывший анапский князь захотел вернуться на родину. Потом передумал. Вот и вся история.

— Вот каковой будет ваша версия. Ну, что ж… Изящно, ничего не скажешь.

Я услышал стук чего-то тяжелого, поставленного со звоном на столик в другом зале.

— Гилберт! Здесь тысяча фунтов! Огромные деньги, способные решить ваши проблемы. От вас мне нужна небольшая услуга. Вытащите Сефер-бея из Терапии. Посадите его в каик и отвезите в Константинополь. Под предлогом, допустим, что его вызывает посол Понсонби. Или кто-нибудь из важных лиц Дивана, кто интересуется обстоятельствами похищения…

— Вы с ума сошли⁈ Вы намерены повторить похищение⁈

— От вас сложно что-то утаить. На Босфоре вас перехватит шлюпка с русскими моряками. С того самого брига, который упустил свой ценный груз. Сефер-бея заберут. Вас отпустят. Вуаля!