Раб и солдат - "Greko" - Страница 34

Он не получил долгожданного ответа и по прибытии в аул. Прямо с утра побежали с Исмал-оком в кузню проверить закалку с новой солью. И тут их планы полетели вверх тормашками. Пришел караван с индийским булатом. Исмал-ок как схватил круглые стальные лепехи, разрубленные пополам, так и не смог ни о чем другом думать. Он вытолкал Васю из кузни к поджидавшим заказчикам, после того, как Милов раскочегарил горн.

— Извини, урус, но секрет булата я тебе пока не покажу. Вутц — лишь заготовка. Настоящий булат делает правильная ковка. А это тайна великая есть. От отца к сыну передается. Тонкостей много. Нужно температурный режим уметь на глаз определять. Тебе право на такое знание еще заслужить нужно.

Вася понял одно: как Эдыг будет ковать кинжал, он не увидит. Сел расстроенный под ореховым деревом. Оставалось лишь ждать под гомон собравшейся толпы. К его великому сожалению, что-либо понять он не мог. А жаль! Было, что послушать. Об интересных вещах спорили поджидавшие кузнеца гости.

— Я вам, уважаемые, одно скажу: лучшего мастера, чем кумык из Дагестана Улла-Базалай, на всем Кавказе не сыскать. За шашками и кинжалами с его клеймом приезжают из Турции, Персии, Грузии и самого Петербурга, — безапелляционно заявил один из гостей.

— Что ж ты сюда приехал?

— Хочу кинжалы почтеннейшего Эдыга до ума довести. Он же отделкой не занимается. Только клинки кует. А я золотых и серебряных дел мастер.

— Почетная профессия! Хотелось бы взглянуть на вашу работу.

Седобородый горец подбоченился, надулся от гордости.

— Приезжай, покажу. Но недешево встанет, сразу предупреждаю. Рукояти делаю по семейному образцу. Исключительно из серебра и буйволиного или турьего рога.

— С превеликим удовольствием. Я, вон, своему сыну приехал клинок выбрать. Если вы кинжал к себе заберете в доделку, буду рад. Но сперва хочу лично красоту стали оценить. Табан, хорасан, шам имеют потрясающие пряди и завитки. Но мне по душе кара-табан[1].

— Говорят, — тихо сказал золотых дел мастер, — скоро русские начнут булатные клинки делать. Лет десять назад в Златоуст один армянин ездил. Учил тамошних мастеров. Да ничего у них не вышло. Тогда они на практику в Тифлис приехали. И там учились.

— И как? — заинтересовались все присутствовавшие.

— Сковали свои шашки!

— Не может быть!

— Верно вам говорю. У нас, у оружейников, друг от друга секретов нет, за исключением профессиональных. Новости быстро расходятся. Выковали клинки, но тифлисские мастера забраковали. Были трещины. Вот!

— Чепуха!

— Были, были русские мастера в Грузии. Приезжали. Мне свояк рассказывал.

На шум толпы из кузницы вышел Исмал-ок.

— Чего разгалделись⁈

— Вот один мастер рассказал, что русских какой-то пройдоха научил ковать булат.

Кузнец расхохотался. Долго не мог остановиться. Наконец, утирая слезы, объяснил:

— Где много шума, там мало ума! Не пройдоха то был, а сын знатного мастера Геурка, Кахраман Элизаров. Секретом булата он не владеет. Русских он научил сварочной стали, прозываемой дамаск[2]. Вот только они сами уже научились ее делать еще лучше. Булат же — сталь тигельная, родом из Индии. Свойства свои приобретает при ковке. Никак иначе. Наверное, и Базалая вспомнили?

— Как не вспомнить⁈ — вскричал седобородый мастер. — Шашки его работы гранитные скалы рубят.

Кузнец снова рассмеялся.

— Вот, прямо рубят? Скалы?

— Скалы! — уверенно ответил главный спорщик.

— Рубят?

— Рубят!

— Да будет вам известно, уважаемый, что настоящий булат не рубит, а режет. Вот почему я только кинжалами занимаюсь. Принесите мне, когда я закончу, кусок самой крепкой буйволиной кожи, и я покажу вам, что такое правильный рез!

— Хочу такой кинжал! — закричал юноша, который приехал с отцом выбирать клинок. — Буду русских резать!

— Вон, под деревом сидит один, — хмыкнул Эдыг, показав на Васю. — Иди, зарежь, если он прежде тебе голову не открутит. Или пинков не надает, как Алчигиру из аула Тешебс.

Парень покраснел и спрятался за спину отца. Про историю с незадачливым похищением знала вся округа.

— Что ж до работы — великой работы — мастера Базалая из казанищевского аула, скажу так. Глупцы те, кто его булатником называет. Сабли, шашки, бебуты, кинжалы его работы — это все сварная сталь. Дамаск!

Размазав спорщиков тонким слоем, Исмал-ок сказал Васе, который чувствовал себя крайне некомфортно под взглядами собравшихся:

— Иди, урус, домой. Я до завтра буду занят в кузне. Скажешь, чтобы еду мне сюда принесли.

… Мастер сказал — мастер сделал.

Вернулся домой лишь к вечеру следующего дня. Залег отдыхать. Поутру смилостивился. Взял с собой Васю в кузню. Пока Милов любовался великолепным узором клинка, выкованного и доведенного до блеска за прошедшие два дня, кузнец произвел закалку обыкновенного ножа с помощью добытой соли. Результат не разочаровал.

— Что с нашим уговором, мастер?

Исмал-ок вымыл руки. Повесил фартук на стенку.

— Пошли к Кочениссе, — бросил через плечо.

Добрались до знакомого двора. Позвали девушку.

— Переведи ему, — попросил дядя. — Хочешь свободы, прими ислам, женись на моей племяннице, и я сделаю тебя своим помощником. Всему обучу.

Запыхавшаяся раскрасневшаяся девушка была чудо как хороша. После слов Эдыга она и вовсе побагровела. Но взяла себя в руки и смогла дрожащим голосом растолковать Васе сказанное.

— Нет! — резко ответил Милов.

— Почему? — ахнула девушка и зажала рот, чтобы сдержаться и не вскрикнуть.

— Я войну прошел, а в окопах, знаете ли, атеистов нет. Веру, которая меня от смерти хранила, на баб не меняю!

Коченисса развернулась и бросилась в дом. Кузнец и без ее перевода все понял. Покачал укоризненно головой.

— Не было такого уговора, — воззвал к его совести Вася.

— Идем! — жестко ответил кузнец.

Он отвел Васю за свой дом. Показал убогую хижину. Простую плетёную лачугу без глиняной обмазки, продуваемую всеми ветрами, но с крепкой дверью, имеющей внешний запор.

— Здесь будешь теперь жить. На ночь тебя будут закрывать.

Изменилось не только жилье. Все переменилось. Васю разжаловали в грузчики. Кормили остатками. Отправляли к углежогам таскать грязные мешки с углем. И смотрели как на пустое место. Как на раба, которого никто не замечает.

Сперва Вася решил, что его хотят сломать. Потом понял, что все еще хуже. Исмал-ок оказался настолько разочарован, что с каждым днем все больше надувался яростью. С трудом ее сдерживал. Милов старался не попадаться ему на глаза. Но сложно притвориться мышкой, когда в тебе под 90 кг весу и рост за 180. Он все время нарывался на злые окрики. Недалек был тот час, когда кузнец дойдет до рукоприкладства. Чем это закончится, сообразить было нетрудно.

Аул готовился к весеннему празднику. К Диору. В переводе означало «крест». Странное архаичное действие, оставшееся от старых времён, когда христианство не считалось в горах чем-то зазорным и существовало наравне с язычеством, выливаясь в причудливые обычаи. Настоящий общинный праздник! В домах запасались едой, чтобы кормить все село. Женщины активно готовили. Всеобщий восторг вызвал мешочек соли, которую внес, как свою долю, кузнец.

Васю вся эта суета мало волновала. Он продумывал план побега. Вариант, который подсказал поляк в селении Тешебс, выглядел, как полная чушь. Река Вулан быстрым течением не славилась, хоть и была полноводной. Если найти какую-нибудь корягу, до моря замучаешься сплавляться. Перехватят по дороге, несмотря на то, что до моря — не более двадцати километров. Оставался лишь один вариант: переправиться на другой берег, вдоль которого шла высокая лесистая гряда, и скрытно двигаться по ней в направлении к Михайловскому укреплению. Следовательно, помимо хорошей обуви, которая у него появилась благодаря Кочениссе, нужно запастись продуктами. Где их брать, не понятно. Он уже знал, что в трубе дымохода кунацкой Исмал-ок подвесил сыры. Но в кунацкую Васе уже хода не было. Да и Эдыг периодически проверял, сколько сыров осталось. Заранее украдешь — только проблем наживешь.