Война (СИ) - Старый Денис - Страница 44

Взятие Албазина всего-то незначительными силами ранее вселяло в Нурхаци уверенность, что подобное случится и сейчас. Почему тогда русские сдались, а сейчас, когда он привёл большое войско, кратно больше того, что входило в Албазин, они сопротивляются? Нет, даже не так, они играют главную роль в этом сражении.

Теперь становится понятно, почему русские так спешили и провоцировали. Чтобы он, Нурхаци, лично обратил на них внимание и привёл армию, которою только что пополнил новыми воинами взамен тех, что погибли под Пекином в битве с минцами. Этой армией Нурхаци собирался принудить правителя государства Чосон Кванхэ-гуна объявить себя вассалом и данником чжурчжэней. Кореец не хотел ранее встревать в войну на стороне императора Мин, но был вынужден под давлением своих подданных уступить и всё же проявить строптивость, заявив, что готов драться с ним, непобедимым Нурхаци. Ранее непобедимым.

— Это всё они, эти люди с запада, — сквозь зубы не говорил, а словно рычал правитель чжурчженей.

Он доподлино знал, что на решение Кванхэ-гуна повлиял фактор появления в регионе русских. Чосонцы посчитали, что именно эти пришлые могут склонить чашу весов в пользу династии Мин, с которыми русские уже проводили переговоры и даже заключили Благовещенский договор. Хитрый договор, по которому русским достаются маньчжурские земли.

Если раньше Нурхаци думал, что обленившиеся продажные чиновники императора Мин Чжу Ицузюня обманули русских, сталкивая их лбом с чжурчжэнями, то теперь, наблюдая, как идёт сражение, Нурхаци почти уверен, что русские шли на конфликт осознано. Следовательно, они были готовы к большой войне на выживание. То, что пришлые исследовали и продолжают исследовать Амур и его выход на Большую Воду, знали многие, но ранее это принималось с улыбкой, мол, ничего у них не выйдет. Всё выйдет.

— Мой повелитель! — к Нурхаци, восседающему на мягком кресле на холме, подскочил один из его военачальников. — Мы разгромлены. С двух боков крепости русские были готовы. Они расстреляли нас из своих ружей и пушек, а после пустили вслед конницу.

— И? Ты хоть конницу разбил, никчёмный мертвец? — взъярился Нурхаци.

Бай Фу хотел соврать, что, да разбил. Можно же приврать для сохранения собственной жизни и жизни своей семьи, которую также казнят за поражение, в котором правитель обязательно обвинит его, Бай Фу. Но военачальник вспомнил, что одним из трофеев, что был передан Нурхаци после взятия Албазина ранее, был прибор, смотря в который, можно видеть далеко и рассматривать то, что скрыто от глаз.

— Мы отогнали конницу врага, великий правитель, — нашёлся Бай Фу, как обтекаемо доложить повелителю.

— Подай сигнал к отходу. Я хочу говорить с русскими, — скомандовал Нурхаци.

Предыдущие переговоры правитель позволил провести своему советнику Шаоци Лину. Тогда русские выслушивали угрозы и кары, которые обрушатся на их головы, если не покорятся правителю Нурхаци. Но время угроз прошло вместе с тем, как закончился неудавшийся первый кровавый штурм Албазина. Теперь нужно попробовать договориться.

Чжурчжэни — великий народ. Если взять всех на войну, то получится войско и в двести тысяч воинов, даже чуть больше. Но была существенная проблема — вооружение. В Пекине Нурхаци взял большую добычу, он прямо сейчас с её частью, но оружия там не было или почти не было. [В РИ войско маньчжуров к концу 20-х годов XVII века состояло из трёхсот тысяч, но к тому времени многие китайские войска и чиновники перешли под их знамёна, а также много чосонцев-корейцев были забраны в армию. В АИ подобного не случилось, напротив, китайская армия проредила маньчжуров.]

Однако, Нурхаци понимал и другое. Если он начнёт проигрывать сражения, то воспрянут и минцы, где голоса тех, кто за покорность к чжурчжэням, затмят громкие речи других минцев, кто за сопротивление. Чосонцы, опять же, могут организовать поход к Мукдену. Поэтому переговоры.

*…………..*…………..*

Албычев вновь гарцевал на своём коне в сопровождении Верещаги и казаков со стрелками. Маньчжуры запросили переговоры. Это стихия Петра Ивановича, он учился подобному, даже имел природный дар переговорщика. Но все эти знания и умения сегодня не пригодятся. Он, как и все защитники Албазина, явственно увидел, что бить можно и вот такую огромную армию. Причём бить без большого ущерба для себя.

— У него зрительная труба, — сказал Верещага, когда приближалась делегация переговорщиков со стороны противника.

— Вот же стервь, этот Матвей Годунов. Подарил врагу трубу, — выругался Пётр.

Наличие подзорной трубы сильно усложняло исполнение задумки, которую предложил Никита Верещага. Казак планировал собрать всю конницу в кулак, вывести её через правую руку крепости и после ударить в бок наступающим маньчжурам. Да, количество конницы несоизмеримо, но такой удар обязательно и окончательно мог превратить армию неприятеля в стадо. Но для подобной задумки было важнейшим то, чтобы враг не заметил выдвижение конницы из крепости и тех мест возле неё, где стоят конники и ждут своего часа.

— Моя правьитал… — начал коверкать русские слова маленький тщедушный старичок, который, видимо, пробовал учить русский язык, но попытка была неудачной.

— Я говорю на языке империи Мин, — Албычев решил прекратить это издевательство над русским языком и перешёл на минский.

— Это хорошо, недостойный говорить со мной, что ты знаешь этот язык. Я его также знаю, — сказал тот, в ком, если верить описанию и побрякушкам на одежде, Пётр Иванович признал самого правителя маньчжуров Нурхаци.

Лишь мимолётное, словно порыв ветра, сомнение коснулось Албычева и сразу же улетучилось. Всё же он решил действовать по тому сценарию, который ранее был принят, как единственно верный. Обострять и вынуждать противника идти на новый штурм крепости. Иначе маньчжуры могут после переосмыслить всё происходящее и придумать тактику противостояния. Поэтому нужно здесь и сейчас нанести максимум урона, чтобы подкосить мощь государства Нурцахи.

— Ты спрашиваешь моих условий? — Албычев подал знак своим спутникам быть настороже. — Я скажу тебе. Первое, я хочу, чтобы твой сын прислуживал мне за столом…

Пётр Иванович не успел закончить подготовленную речь, как Нурцахи взъярился, начал кричать и грозить карами небесными, с упоением рассказывать, как он будет медленно с извращениями убивать не только дерзнувшего такое сказать русского, но и всех, кого он только встретит.

— Всё? — спросил Албычев, когда правитель выдохся.

— Уби… — Нурцахи начал выкрикивать свою волю, но осёкся.

В сторону парламентёров в одну долю секунды были направлены пять винтовок и ещё четыре револьвера. Не был бы и он на прицеле русских ружей, силу которых уже успел оценить Нурцахи, то обязательно бы отдал приказ своим воинам умереть за честь правителя. Но… жить хочется каждому нормальному существу в мире, такова природа.

— Приди и убей меня! — сказал Пётр Иванович и усилием воли развернулся спиной к правителю маньчжуров.

Это было нелегко, шагов пятьдесят в сторону крепости Албычев ожидал удара в спину, но стрелки, оставшиеся на месте переговоров, не убирали винтовок, а тройка казаков всё ещё играла саблями, то и дело, выписывая замысловатые кружева холодным оружием.

— А ты лихой, Пётр Иванович, ух, и лихой же! — восторгался Верещага, когда Албычев рассказал, о чём он говорил на минском наречии с Нурцахи.

Новый штурм не заставил себя ждать. И это было такое ожесточение со стороны маньчжуров, какое могло бы привести их к победе, если бы случилось с самого начала. Но сейчас уже многие подразделения были потрёпаны, немалое количество вражеских командиров выбиты. И потому решительность и напор со стороны маньчжуров постепенно, но неуклонно приводили к хаосу и безумству, где больше посадочных мест у бессмысленной смерти, чем у героической победы.

Тем не менее, невзирая на потери, маньчжуры уже начали взбираться на валы флешей. Верещаге пришлось отказаться от планов флангового удара конницей и вводить её между флешами, чтобы ударить по напирающим маньчжурам. Артиллерия била поверх голов русских защитников и никак не могла помочь в истреблении иноверцев на гребнях валов флешей.