Скрывая улики. Компиляция (СИ) - Розенфелт Дэвид - Страница 70

— Да ни фига, она все время за мной шпионила, с хвоста не слезала. Никак от нее избавиться не мог. А один мой приятель сказал, что она ошивалась около моей квартиры, когда меня не было дома.

Доверять Оскару я считал не меньшим безумием, чем пытаться разрушить монумент «Маунт Рашмор»[3] в одиночку голыми руками, но здесь у него не было никаких причин лгать. К тому же сказанное им проливало свет на загадочную фразу Лори, будто бы у нее есть информация о том, что Оскар сильно продвинулся по криминальной лестнице с тех пор, как она ушла из полиции.

У меня не было времени подумать над возможными последствиями комментариев Оскара, потому что обнаружил свою руку в потной лапе Дилана Кэмпбелла, который, красуясь перед собравшимися журналистами, подошел пожелать мне удачи.

Нельзя сказать, что дело было сенсационным: хотя журналистов было куда больше, чем обычно, никто не лез друг на друга, пихаясь локтями. Вся сколько-нибудь ценная новость заключалась в том, что жертвой был полицейский, хоть и продажный, а также в жестокости, с которой было совершено преступление.

Вошла судья, Сюзанна Тиммерман, и судебный пристав провозгласил: «Встать, суд идет!» Ей предстояло вести только эти слушания; на само дело судья еще не был назначен. Прискорбно, потому что она — прекрасный судья, никогда не потакает обвинителю, и мы с ней прекрасно находили общий язык прежде.

Обвинения, содержавшиеся в деле «Нью-Джерси против Оскара Гарсии», были зачтены; обвинитель и защитник согласованы. Оскару задали вопрос, признает ли он себя виновным, и он неплохо отыграл свою роль, сказав «Невиновен, ваша честь» уверенно и даже с легким возмущением. Учитывая биографию Оскара, легкое возмущение — это все, что можно было себе позволить.

Заявление о невиновности определило необходимость судебного разбирательства, и теперь суду надлежало рассмотреть это. У судьи Тиммерман не было повестки дня, она даже не знала, кто будет судьей по делу, но, по крайней мере, она могла на основе своего опыта назначить дату. Мы сошлись на 14 июля, то есть примерно через четыре месяца, и судья Тиммерман спросила, есть ли еще что-либо, что она должна рассмотреть.

Я вскочил.

— Я обнаружил информацию, ваша честь.

— Какую именно? — спросила она.

— Я пришел к выводу, что мой оппонент не доверяет защите. Я запросил рапорты, которые не были мне предоставлены.

Дилан выглядел так, будто я нанес ему смертельную рану.

— Ваша честь, — пожаловался он, — запрос был сделан только вчера.

Но меня это не волновало.

— Прошу прощения, ваша честь, но речь идет о копировании рапортов. Это занимает минуты, а не дни. Я был бы рад отправиться с мистером Кэмпбеллом в его офис и скопировать все сам. Кроме того, время запроса не имеет значения, запрос вообще не обязателен. Обвинение должно быть осведомлено о своей обязанности предоставлять обнаруженную информацию как по специальному запросу, так и без него. Эти документы должны быть скопированы и предоставлены защите в том виде, в котором они получены обвинением, без редактуры.

Судья кивнула и издала приказ:

— Штат предоставит копии всех рапортов, имеющихся в распоряжении и относящихся к делу, сегодня в течение дня.

Она стукнула своим деревянным молотком, эффектно закрыв заседание. Зал суда быстро опустел, и когда журналисты разошлись, Дилан забыл подойти для обмена любезностями.

Я договорился позже встретиться с Оскаром, дабы обсудить дело подробнее. Мне было крайне интересно, где он был в ночь убийства. Надеюсь, он обедал с госсекретарем или давал интервью Теду Коппелу в «Ночной линии».

Лори ждала меня в задней части зала суда, и Оскар не сводил с нее глаз все время, пока его выводили из зала. И во взгляде его было не внимание к красивой женщине, а ненависть и страх.

Когда Оскар наконец скрылся из виду, я подошел к Лори.

— Ты как следует отутюжил Дилана, — заметила она.

Я кивнул.

— Это должно было случиться рано или поздно.

— Это было рано. Послушай, Энди, я хочу поработать над этим делом.

Это меня удивило.

— Зачем? Я знаю, как ты относишься к Оскару.

— Это не имеет значения. Я профессионал, — сказала она.

Я обнаружил, что раздумываю над ее предложением.

— Не нравится мне это, — сказал я, — ну да пусть будет по-твоему.

— Начнем прямо сейчас? — спросила она.

— Нет. Завтра, — сказал я, бросив взгляд на часы. — Мне надо быть в школе через двадцать минут.

Я учился в «Паттерсон Истсайд». Наша школа гордилась тем, что ей был посвящен фильм «Положись на меня» с Морганом Фрименом в главной роли, который в школе же и снимали. Фильм повествовал о тогдашнем директоре, Джо Кларке, и его жестком методе приведения городской школы к порядку.

В школе я не блистал по части девушек и спорта. С девушками можно было все списать на молодость — мол, еще успеется. Поэтому свою посредственность в спорте я воспринимал более болезненно. Упорства у меня хватало, но этого было явно недостаточно.

Наше футбольное поле соорудили на месте старого кладбища после того, как могилы якобы перенесли. Поэтому команда имела два прозвища: «Призраки» и «Гробовщики». Именно на этом поле я пережил свое величайшее унижение. Пока я сидел на скамье запасных игроков, команда играла хуже некуда. Тренер повернулся ко мне и сказал:

— Можешь представить себе, насколько плохи твои дела, если ты играешь еще хуже, чем они?

Но сегодня был день моего триумфа — я учредил ежегодную стипендию имени своего отца, названную в честь моего отца. Было устроено собрание в актовом зале, и директор поведал мне, что в школе не прошло незамеченным мое недавнее появление на экране.

В ответной речи я искренне пожелал ученикам прожить свои жизни с пользой, а потом добавил, что мне-то едва ли это удается: хоть я и довольно хороший адвокат, но единственная причина, по которой я сегодня стою здесь, — это то, что мой отец умер и оставил мне уйму денег.

Упомянув отца, я прикусил язык. В последнее время я все чаще замечал, что с годами становлюсь более сентиментальным. Были и другие признаки старения — например, пара волосков, растущих у меня из ушей. Здесь, похоже, имеется причинно-следственная связь. Может, стоит вложить деньги в медицину, чтобы ученые определили, как по волосам, растущим из ушей, оценивать эмоциональное состояние человека.

Затем сессия «вопрос-ответ» пошла на удивление оживленно. Большинство учеников хотели узнать о деле Уилли Миллера, причем больше всего их интересовало, какие ощущения я испытывал, посещая Уилли в камере смертников.

Дело Гарсии вызывало меньше интереса. Кое-кто из учеников знал Оскара или слышал о нем от соседей, а знать Оскара означало быть равнодушным к его судьбе. Однако меня проводили громкими аплодисментами, после чего я направился в тюрьму повидать своего клиента.

Оскар был взволнован и заметно напуган; почему-то именно слушания, а не арест и не заключение, заставили его почувствовать реальность происходящего.

Тонкости психологии не для Оскара, и я лишь спросил, есть ли у него какие-нибудь вопросы насчет того, что происходило сегодня в суде.

— Этот парень, Кэмпбелл, кажется, хочет меня поиметь.

Это был не вопрос, но почти вопрос.

— Он хочет отправить тебя в тюрьму на весь остаток твоей жизни.

— Сукин сын.

— Видимо, ты встречался с ним раньше, — сказал я. — А теперь расскажи мне все по порядку: что ты делал в ночь убийства, по минутам, так подробно, как только сможешь вспомнить. Не пропускай ни одной детали, какой бы мелкой и незначительной она ни казалась.

Мрачный Оскар помрачнел еще сильнее.

— Я был занят, — пробормотал он.

— Это не совсем та деталь, которая мне нужна.

— Эй, мужик, а что ты хочешь, чтобы я сказал? — спросил он, явно раздраженный моей настойчивостью.

— Я хочу, чтобы ты сказал мне, где ты был в ту ночь. Потому что если ты не будешь со мной сотрудничать, то я могу точно сказать тебе, где ты будешь проводить каждую ночь до конца твоей жизни.