Скрывая улики. Компиляция (СИ) - Розенфелт Дэвид - Страница 37

В освещенном окне я увидел силуэт Лори, и мне так захотелось оказаться рядом с ней! Присутствие Маркуса для этого абсолютно не требовалось, но поскольку я чувствовал себя в долгу перед ним, то не мог так просто взять и уйти.

— Спасибо, — сказал я Маркусу. — Я ужасно благодарен за все, что ты для меня сделал.

— Ну, — кивнул он.

— Хочешь зайти? Мы могли бы что-нибудь выпить.

— Не-а, — сказал он и пошел прочь.

А я пошел в сторону дома, на ходу размышляя о том, что слово «не-а», пожалуй, самое прекрасное из всех, какие я когда-либо слышал.

Почти всю ночь мы с Лори обсуждали мою встречу с Петроне и ломали головы над тем, как именно он собирается повлиять на суд. Я поинтересовался, как, по мнению Лори, поступит Петроне в том случае, если я по-прежнему буду упоминать его имя.

— Если он умный человек, то выждет годик-другой, а потом расправится с тобой, обставив дело так, будто это был несчастный случай, — сказала она.

— А если он не настолько умен?

— В таком случае он вышибет тебе мозги через пару недель после окончания суда.

— Вообще-то он производит впечатление неглупого человека, — с надеждой заметил я.

— Вот и отлично, — согласилась Лори. — Значит, у тебя хватит времени написать завещание.

Искренне надеясь, что это была шутка, я постарался снова перевести разговор на то, каким образом Петроне может повлиять на суд. Передо мной была дилемма. С одной стороны, было похоже, что он и вправду испытывал симпатию по отношению к Линде Падилла, о чем мне, кстати, говорил и ее бойфренд Алан Корбин. Честно говоря, у меня не было серьезных причин подозревать Петроне в причастности к этим убийствам. А значит, было довольно некрасиво с моей стороны по-прежнему гнуть эту линию и вводить присяжных в заблуждение. По идее, мне следовало переключить их внимание на Томми Лэсситера. С другой стороны, это имя было им незнакомо, и уж точно не могло произвести столь глубокого впечатления, как имя Петроне. Кроме того, дразнить маньяка — это ничуть не в меньшей степени означало играть с огнем, а родители с детства запрещали мне баловаться со спичками.

Главным же вопросом был следующий: насколько я готов рисковать личной безопасностью из-за этого клиента? И должен ли я сообщить о случившемся Кэлвину? В последнем я был совсем не уверен. Судья ничем не сможет мне помочь, и даже наоборот, его чрезмерная осведомленность может только повредить.

Бессонная ночь дала о себе знать на следующее утро, когда я явился в суд с черными кругами под глазами. Такер, в отличие от меня, как всегда, выглядел бодрым и свежим, как и положено человеку, который ведет беспроигрышное дело и на которого работает целый штат помощников. За минуту до начала заседания он обратился ко мне с ехидным вопросом:

— Что, Энди, тяжелая выдалась ночка?

На секунду в мою голову закралось подозрение, что Такер в курсе моей встречи с Петроне, что он, возможно, даже следил за мной. Хотя, конечно, это маловероятно, дело просто в том, что я хреново выгляжу.

Я взглянул на сидящих в зале и заметил, что Винса нет на его обычном месте, в то время как парни из Кливленда были здесь — все, кроме Элиота Кендэлла. Такое случилось впервые, чтобы Кендэлл не явился на судебное заседание, и я даже забеспокоился, как бы он не передумал поддерживать Дэниела.

Первым свидетелем, которого пригласил Такер, был Нил Уинслоу, главный инженер сотовой телефонной компании, услугами которой пользовался мой клиент. Показания этого человека были призваны не оставить камня на камне от версии Дэниела, согласно которой подозреваемый находился в пятидесяти минутах езды от Истсайд-парка, когда ему позвонил убийца.

Такер успел хорошо подготовить своего свидетеля. Уинслоу коротко и понятно объяснил суду, что каждая передающая станция имеет свой радиус действия, и если клиент перемещается в пространстве, то его как бы передают «по цепочке». Свидетель изложил свои мысли в предельно доступной форме, так что понял даже я.

Необъяснимая ложь Дэниела повлекла за собой два серьезных негативных последствия. Первое, которое он уже успел с лихвой прочувствовать на своей шкуре, состояло в том, что полиция его заподозрила, и таким образом явились на свет все эти улики.

Второе последствие, ничуть не менее тяжелое, заключалось в том, что я не имел возможности опровергнуть показания Уинслоу. Убедившись в том, что Дэниел врет, присяжные наверняка сделают вывод, что он виновен. Мне и самому не давал покоя вопрос, зачем ему понадобилось городить эту ложь, причем Дэниел за все это время так ни разу и не дал мне внятного объяснения на этот счет.

— Господин Уинслоу, — начал я. — Почему так происходит, что иногда мой телефон прекрасно принимает звонки, а иногда в том же месте связь вдруг отсутствует?

— Причин тому может быть несколько. Ну… например, погода или перегруженность линии. Скорее всего, из-за этого.

— Я правильно вас понял, что причиной отсутствия связи могут быть погода и перегрузка линии?

— Совершенно верно, — кивнул он.

Это была, конечно, не победа, но хоть какой-то прогресс.

— Итак, вы сообщили Закри, что радиус покрытия одной вышки составляет семь километров.

— Правильно, — снова согласился он, хотя вопроса я еще не задал.

— Стало быть, если допустить, что станция находится на Таймс-сквер, а я нахожусь на углу Мэдисон и Восемьдесят пятой авеню, то есть в пяти километрах от вышки, то мой телефон сможет принять звонок?

— Нет, — он замотал головой. — На Манхэттене зона действия сигнала гораздо меньше.

— Вот как? Неужели? — Я сделал вид, что удивился. — Там что, какие-то другие вышки?

— Нет, но…

— Так почему же на Манхэттене сигнал бьет на меньшее расстояние? — не отставал я.

— Потому что там много высоких зданий. Мы называем это особенностями ландшафта.

— Таким образом, особенности ландшафта могут быть еще одной причиной, по которой в ту ночь отсутствовала связь?

Такер заявил протест, утверждая, что все это не более чем мои домыслы, и судья Кэлвин с ним согласился. Я сформулировал вопрос иначе:

— Господин Уинслоу, при условии нормальной погоды, нормальной загруженности и ровного ландшафта, радиус покрытия одной телефонной вышки составляет семь километров. Верно?

— Ну, примерно.

Я улыбнулся, стараясь тем самым подчеркнуть, насколько неточной может быть эта наука.

— Да, примерно семь километров. Так?

— Так.

— Значит, диаметр составит четырнадцать километров. Я имею в виду, примерно. Так?

— Да.

— Господин Закри зачитывал вам показания господина Куммингза, в которых тот сообщает, что получил звонок, когда находился в пятидесяти минутах езды. Правильно?

— Да.

— Говорилось ли в этих показаниях о том, что он ехал очень быстро и строго по прямой?

Такер опять заявил протест:

— Ваша честь, последний вопрос господина адвоката выходит за рамки компетенции свидетеля.

Я, в свою очередь, возразил:

— Меня всего лишь интересует, запомнил ли свидетель этот факт из показаний подсудимого, которые зачитывал ему господин Закри. Я могу потом вручить ему письменную копию этих показаний и сравнить, насколько точно он их запомнил.

Кэлвин отклонил протест Такера и позволил Уинслоу ответить.

— Я не могу припомнить, чтобы прокурор упоминал о скорости и траектории движения, — сказал свидетель.

— Господин Уинслоу, а вам лично когда-нибудь доводилось ездить за рулем по Северному Джерси?

— Да, я делаю это ежедневно.

— Вы замечали, что скорость движения автомобиля напрямую зависит от погоды, от интенсивности дорожного движения и особенностей ландшафта?

Среди присяжных и публики послышался смех, и Уинслоу тоже не смог удержаться от улыбки.

— Да, это так, — сказал он.

— Езду на автомобиле нельзя назвать точной наукой, верно, господин Уинслоу?

Такер заявил, что он протестует, и я сформулировал вопрос иначе. А потом отпустил свидетеля и сел рядом с Дэниелом, который, несмотря на мой строжайший запрет, буквально сиял от восторга.