По краю каменного сердца (СИ) - Иватанов Данил - Страница 41

– Чарли двести, повторяю, Чарли двести! – сообщил стоящий следом товарищ.

Выставив одну руку вперёд, Кьюсэ вскочил, судорожно перебирая ногами, чтобы как можно быстрее добраться до Дина. Стресс сковывал его движения, заставляя ощущать себя на все двести килограмм. Застывшее от ужаса лицо явно давало понять, что Кьюсэ пребывал в абсолютной растерянности. Взявшись за Иватани одной рукой, Тсу стал пытаться оттянуть его назад хоть немного, однако такой вес был ему не под силу. В полном покрытии одноглазый весил явно под четверть тонны.

Тсу оглянулся назад, дабы посмотреть на Оду и на отходной путь, однако первым делом его внимание пало на тянущийся ручеёк крови, исходящий из головы друга. Часть каменной брови скололась от попадания дроби, открывая у Дина участок лба и правой части лица почти полностью. Дыхание Кьюсэ участилось ещё больше. Он со стеклянными глазами смотрел, как его друга принялись утягивать за угол, будто он был просто мешком с мясом. Холод пробрал парня до самых костей, адреналин застучал своим пульсирующим молотом по сердцу с невероятной скоростью с такой силой, что это отдавало даже в голову. Над его ухом изо всех сил кричал Ода, однако каждое его слово будто прозвучало под водой. Образы мёртвых людей из поезда поочерёдно проносились перед глазами, заставляя Тсу еле заметно дёргаться. Чья-то тяжёлая рука упала ему на плечо.

– «Опять?» – подумалось Атсуме, прежде чем перед его руками произошёл неимоверно сильный силовой толчок, что смёл всю часть здания по ту сторону.

Верхние этажи посыпались, как карточный домик, придавливая своим весом всё то, что было ниже. Всё это кануло в Лету. Оглушительный грохот валящихся друг на друга плит, скрежет металла и рикошетящие по улице обломки кирпича. Пешеходы повалились на тротуар от ударной волны и последующих осколков, некоторые из которых пронзали тела подобно ножу сквозь тёплое масло. Машины на проезжей части перевернуло, деревья на палисадниках вырвало с корнем, и каждое окно в округе лопнуло от напряжения, раскидав ошмётки стёкол по квартирам.

Через пять минут подле места ЧП уже скопились пожарные на пару с медиками и полицией. Прибыли даже пара спасителей. Каждый из работников действовал настолько оперативно, насколько мог. Пострадавших с улицы насчитывалось порядка сорока человек, а сколько погибло в здании, ещё предстояло узнать.

Первым из пострадавших очнулся старший Иватани, которого разбудило упавшее на него тело товарища. Точнее, та его часть, которая осталась. В панике столкнув с себя чужой торс, Ода закашлялся от витающей в воздухе пыли и случайно обернулся в сторону улицы. Недавно там была стена. Сейчас же это превратилось в картину из кучи обломков, хаотично гнутой арматуры и завалившегося на спину Атсумэ с пеной изо рта, закатившимися глазами и скрюченными, как у мумии, руками. Позади лейтенанта валялись его подчинённые без сознания, двое из которых упали на Дина, придавив его своим весом. Мужчине захотелось рыдать. Чувство вины и абсолютной безысходности перекрыли доступ к обособленному от эмоций мышлению, так что Ода стал вытягивать Кьюсэ за шкирку с края перед пропастью, сопровождая это хныканьем и периодическими истеричными криками. Этот ор услышали пожарные с улицы, так что помощь уже была в пути. В тот миг крыша начала понемногу сыпаться, роняя кусочки шлакоблока на голову полицейскому. Времени было мало. Миновав разорванного товарища, Ода дотянул Кьюсэ до кучи своих работников и свалился без сил, начиная хвататься за каждого, до кого мог дотянуться.

– Эй! Подъём! Давайте, нужно уходить! Парни! Парни! – но ответа так и не последовало.

С лица Оды начала капать кровь, пачкая собой рукава. Он почувствовал, как левая щека потеплела и боль от неё стала сильно отдавать в голову. Прикоснувшись к лицу ладонью, офицер чуть ли не зашипел от возникшей боли. Видимо, какой-то из осколков попал в область его головы и оставил после себя длинный разрез от нижнего края носа до самого подбородка, разведя ткани, как шторы. Окончательно растерявшись, Иватани интуитивно принял последнюю попытку спасти своих. Схватив за руки двоих спецназовцев, он притянул их в сторону двери, сделав несколько неуверенных шагов вдоль коридора. Следом за ними пошли Атсумэ и Дин. Ода из последних сил волочил их по паркету, вкладывая остатки своей воли в каждый шаг. В глазах мутнело, руки дрожали, тошнота подступала к горлу, но ситуацию спасли выбившие дверь пожарные, что вместе с медработниками стали вытаскивать пострадавших. А дальше только темнота, ощущение чужих прикосновений и своего ватного тела.

***

«Ужасные события произошли на днях в районе Ханамитсу, где в ходе операции по поимке наркоторговцев при исполнении погибли двое работников городской полиции. Сержант Энтони Холидэй и капрал Кристофер Кэмпбелл отдали жизни за наш с вами покой и сохранность. Остальной состав получил серьёзные травмы, и прямо сейчас каждый из них находится под медицинским наблюдением. Врачи утверждают, что их жизни ничего не угрожает. Столь печальные события произошли из-за взрыва, что был заранее спланирован группой нелегальных лиц. Увы, но на данный момент полиция не знает ни имён, ни лиц нарушителей. Остаётся надеяться, что наши доблестные защитники вскоре доберутся до правды и заставят виновников покаяться в совершённых грехах. В эту пятницу будут организованы проводы для погибших полицейских, в связи с чем дороги на четырнадцатом микрорайоне будут полностью перекрыты для проведения церемонии. Лаура Торрес, Пятый Канал. Далее о новом финансировании нашего города вам расскажет…»

Телевизор выключился. Сидящий в своей больничной койке Ода наконец смог дотянуться до пульта, хоть это и стоило ему запаса всех накопленных за два дня сил. Прокашлявшись, Иватани вновь облокотился на подушку и уставился в окно, где только-только появился рассвет на горизонте. Утро приближалось слишком быстро.

Голова была пуста. Детектив совершенно не хотел нагружать себя излишними переживаниями, ибо понимал, что и без того сполна наберётся горя во время прощальной церемонии. Все эти два дня он не желал слышать ни о сыне, ни о парнишке, что был у него на попечении, ни о своём отряде, так что любые новости от работников больницы он просто игнорировал самым простым способом – уходя в себя. После смерти жены ему совершенно не хотелось продолжать жить, несмотря на то, что у него оставались обязательства на работе и в семье, в которой остался только родной сын. Апатичное состояние преследовало его очень долгое время, которое он ощущал в десять раз медленнее, чем оно было на самом деле. С прибывшим стрессом ему помог справиться алкоголь, которому он предался всего на месяц, однако этот самый месяц стоил ему доверия своего сына. Он совершенно не знал, как поступать, не был уверен в своих действиях и словах, а потому решил обратиться к богу, будучи в крайней степени отчаяния. Полный день Ода молился и просил дать ему хоть какой-то знак. И он получил его во сне. В этом сновидении некий человек без лица просто положил свои руки на голову Иватани, начиная греть его своим теплом. В тот момент лейтенанту было так хорошо, что он был готов уйти в небытие прямо тогда. Озарение будто пришло само собой. Вместо того, чтобы сдаться сейчас, Ода был обязан отомстить, а уже после думать над целесообразностью своей жизни. Никто из рода Иватани не имеет морального права оставлять обидчиков их семьи безнаказанными. По пробуждению Ода завязал с алкоголем на следующее же утро.

Но теперь, когда всё снова обернулось крахом, лейтенант совершенно не хотел продолжать. Он понимал, что если его сил недостаточно даже на подобные операции, то и на месть убийцам с динамо ему не стоит и надеяться. Всё просто как дважды два. И правда. Куда уж старому полицейскому тягаться с бандой мутировавших отморозков.

Дверь с шорохом отодвинулась в сторону и на пороге показался знакомый образ. Лениво обернувшись в сторону гостя, Ода задержал дыхание, как только узнал своего сына. Немая сцена продолжалась всё то время, пока младший Иватани закрывал за собой дверь, шёл вдоль комнаты и садился на край кровати. Дин был мрачнее тучи, а его состояние отлично подчёркивала огромная гематома на всю правую часть лба с вытекающей из неё фингалом на всё тот же несчастный слепой глаз.