Игра в дурака - Левит Ирина - Страница 25

Кстати, насчет сходства. Я видел несколько фотографий Сокольникова и теперь, глядя на Никиту Петровича Шелеста, не мог не признать, что чисто внешне они хоть и не очень похожи, но друг друга стоят. Оба — массивные мужики с крупными лицами, плотно сжатыми губами и тяжелым взглядом, который несколько скрывали дымчатые очки. Правда, у Валерия Аркадьевича была еще вполне сносная, хоть и сильно поседевшая, шевелюра, а у Никиты Петровича — большая матовая лысина. Красавцами я их, конечно, не назвал бы, но некоторым женщинам очень нравятся именно такие представительные мужчины.

Шелест водрузил свое тело на стул, как на трон, и произнес величественным басом:

— Сколько вам обещала заплатить Екатерина?

— Это вас не касается, — сухо ответил Гена.

— Я заплачу столько же плюс пятнадцать процентов.

— За то, чтобы мы не вмешивались? — Кирпичников недобро прищурился, но Шелест лишь скривил губы.

— Вы уже вмешались. Вы намеренно предали этому делу огласку.

— Чем нанесли урон нашей репутации, — вставил из своего угла Бреусов. — А репутация стоит больших денег. По идее, эти деньги должны заплатить нам вы.

Лучше бы он еще на пороге заклеил себе рот пластырем. Потому как в следующую же секунду в кабинете разразилась буря, и устроил ее Кирпичников. Нет, он не кричал. Он лишь повысил голос, но впечатление создалось такое, будто сейчас рухнут стены. Гена, чей хрипловатый баритон превратился в рык разъяренного льва, высказал все, что думал, а думал он о штабе Шелеста просто отвратительно.

— Мне плевать на вас и вашу репутацию! Мне плевать даже на вашего Сокольникова! Но я пообещал его дочке и девчонке Желтухина, что сделаю все, и я это сделаю! С вашей помощью или без вашей помощи! Но после… — он грохнул кулаком по столу, — я сделаю так, что вы по самые уши окажетесь в дерьме!

Это был заключительный аккорд довольно пространного монолога, который побелевший Бреусов и побуревший Шелест при всех своих попытках не смогли прервать.

Я был уверен, что они сейчас встанут и уйдут. Но произошло совсем другое.

— Да ладно вам кипятиться, — вдруг примирительно пробурчал Шелест. — Ну брякнул Виталий. Так ему простительно. Он молодой — да к тому же политтехнолог. Мы навели о вас справки. Сведения положительные. Но сегодня даже самые положительные люди могут оказаться противниками. Это предвыборная борьба, будь она неладна! Да, мы не хотели, чтобы Екатерина с вами связывалась. Вы для нас темные лошадки. Мы и с полицией не хотели связываться. Она сегодня ни черта делать не будет, потому что полиция на стороне мэра. Мы обратились к своим людям, вроде толковым людям, но они пока тычутся по углам без всякой пользы. А потому слово мое такое. Если вы найдете Сокольникова или выясните, что с ним случилось и кто к этому делу причастен, я заплачу вместо Екатерины и на пятнадцать процентов больше. Если все то же самое выясните про журналиста, заплачу и за него. Договорились?

— Договорились, — согласился Гена. — А теперь ответьте кое на какие вопросы.

Мы проговорили часа полтора, но не выяснили ничего особо принципиального.

Финансовой стороной выборов занимается сам Шелест. На Сокольникове лежала вся организационная работа, с которой, по мнению Никиты Петровича, тот успешно справлялся.

Да, признал Шелест, Валерий Аркадьевич порой бывает сильно крут, но при этом ладить с людьми умеет.

Имел ли врагов? А кто их сегодня не имеет, особенно когда борьба идет?

Угрожал ли ему кто-нибудь? Нет, ни разу, а потому, в частности, и телохранителями не обзавелся.

Не собирался ли предпринять какие-то особые действия, в результате чего возникла острая потребность его нейтрализовать? Сегодня каждый день полон особых действий, но чего-то из ряда вон выходящее не намечалось.

Фиксировались ли в штабе все звонки, которые поступали Сокольникову, и все встречи, которые он планировал? Да, абсолютно проверенные секретарши заносили в компьютер соответствующие фамилии с датой и точным временем.

Можно ли получить распечатку? Можно, при гарантии полной конфиденциальности.

Почему в течение нескольких дней никто не хватился Желтухина? Потому что он писал преимущественно дома, в те дни у него было много работы, но статьи он готовил на предстоящую неделю, поэтому оперативной надобности в нем не возникало.

Исчезновение Желтухина, а тем более Сокольникова — это серьезный удар по работе штаба? Да, по мнению Шелеста, серьезный. Но не смертельный. Вместе с Бреусовым они теперь все возьмут на себя.

Шелест отвечал четко, почти не задумываясь. Бреусов же все это время сидел молчком, делая вид, что едва ли не дремлет, однако глаза его из-под полуопущенных век буравили нас с пристальным вниманием.

Попрощались по-деловому, даже руки друг другу пожали. У Шелеста ладонь была крепкая, а у Бреусова словно резиновая — она изогнулась в моих пальцах и выскользнула.

Уже на пороге Виталий обернулся и произнес с язвительной ухмылкой:

— А где ваша рыженькая девица? Или она у вас по совместительству все же балуется журналистикой?

«А где она в самом деле? — подумал я. — По-хорошему, ей бы уже не мешало появиться».

Эти два деятеля — дорогой начальничек и лучший дружок — хорошо устроились. Засели в конторе в ожидании визитеров из соперничающих гадюшников, а меня выперли на улицу. Дескать, вот тебе адресок тетки со статейкой и дуй выяснять, кто она такая и где желтухинский опус надыбала. При этом душевненько посоветовали действовать по обстановке, ни на что не нарываться и не упускать из виду детали.

— Количество зубов подсчитать? — полюбопытствовала я.

— Только если она тебя укусит, — проявил великодушие Погребецкий, а Кирпичников (вот ведь злыдня!) пристрожился:

— И чтобы таких ляпов, как с компьютером журналиста, не было.

Адрес неизвестной Нины Федоровны, а заодно и ее фамилию мы выяснили довольно быстро по номеру телефона, причем стационарного, который она оставила в редакции. Сделал это, понятно, наш компьютерный умелец Славик Цветков, сообщивший, что телефон записан на Нину Федоровну Копалкину, проживающую на улице Железнодорожной.

Вот туда-то я и отправилась, решив заявиться к Нине Федоровне в гости под видом сотрудницы социологической службы. Ну надо же было как-то с теткой познакомиться.

Около самого дома я позвонила Копалкиной, пропищав:

— Зоя Ивановна?

— Вы ошиблись номером, — поправил меня немолодой женский голос.

— А разве Зоя Ивановна здесь не живет?

— Здесь живу только я.

— Извините, — проявила я вежливость и удовлетворенно отключилась. По крайней мере, две информации мне уже удалось получить: Нина Федоровна была дома и жила, судя по всему, одна.

Нужный мне подъезд закрывался железной дверью с домофоном. Конечно, мне хотелось сразу позвонить в одиннадцатую квартиру, где обитала Копалкина, но я проявила предусмотрительность. Заявлюсь сразу к Нине Федоровне, а она заподозрит: с чего вдруг именно в ее дверь ткнулась? Пришлось сначала набрать девятую и десятую квартиры, где мне никто, к счастью, не ответил, а уж затем позвонить в одиннадцатую.

— Кто там? — спросила Копалкина.

— Сотрудница социологической службы! Изучаю мнение граждан по поводу предстоящих выборов мэра! — произнесла я как можно убедительнее.

Нину Федоровну, похоже, одолели размышления — я прямо-таки слышала ее сопение. Однако куда подальше она меня посылать не спешила, зато я поспешила произвести надлежащее впечатление.

— Уж вы извините, — залепетала я, — но у меня задание выборочно опросить рядовых граждан. Я позвонила в девятую квартиру, в десятую, но мне никто не ответил…

— Так ходите днем, когда люди на работе, вот вам и не отвечают, — проворчала Копалкина. — Ну ладно уж, проходите, третий этаж.

Нина Федоровна оказалась именно такой, какой ее описали в редакции: маленькой, примерно одного со мной роста, сухонькой, лет семидесяти пяти. На голове у нее торчали плохо прокрашенные «перья».