Нет звёзд за терниями (СИ) - Бонс Олли - Страница 4

— Хорошо, она твоя. У меня другая, с выходом на крышу. По ночам я лежу в гамаке и гляжу на звёзды.

— И я...

— И ты, конечно. Крыша ведь большая. Там висит и второй гамак, для тебя. А знаешь что, Фло? Всё это у нас будет взаправду, слово даю. Ещё год подожду и двину в Раздолье. Если стану сильнее и крепче, меня обязательно примут.

— И я с тобой!

— Конечно, только не сразу. Сам знаешь ведь, детей не берут, не то я прямо сейчас бы пошёл, не ждал. Ты подрасти, и я заберу тебя. А до тех пор буду передавать гостинцы из города, если получится. Ох, до чего там, наверное, хорошая и вкусная еда! Да и всё остальное тоже.

— Эрих, а вдруг тебе откажут? — спрашивал мальчишка, и в душе его мешались страх и надежда.

— Не откажут, — уверенно отвечал брат.

Прищурившись, он глядел вдаль с лёгкой улыбкой, и казалось, ясно видел будущее, где всё складывалось так, как нужно ему.

— Я всё сделаю, Фло. Слово даю, всё, что в моих силах, только бы попасть в Раздолье. Хуже нет, чем голодать и думать всякий раз: неужели вот он, конец? Я так устал. Хочется жить и знать точно, что завтра будет еда, и после будет. Да и вам с матерью помогать смогу, я надеюсь.

Мечталось легко и приятно. Но когда Эрих ушёл, взаправду ушёл, Флоренцу стало совсем не радостно. Два дня он проплакал, затем стащил припасы и в одиночку сбежал к заброшенному городу.

— Вот это наш дом, — бормотал он, — и сад перед домом. А комната с балконом — моя.

Но без Эриха город не оживал, оставаясь пыльным и пустым. Сад не появлялся, на улицы не выходили весёлые горожане, лишь чудились недобрые взгляды из провалов разбитых окон. И что-то скрипело в домах от ночного ветра, и тянулись чёрные тени, стремясь поймать случайно забредшего мальчишку, опутать сетями, оставить и его таким же холодным и неподвижным, как всё вокруг. Самая страшная то была ночь.

Вернувшись домой на следующий день, Флоренц получил от матери как следует. Было всё — и крики, и побои. Удрал, не сказавшись, унёс еду, предназначенную двоим на три дня. Вина немалая, конечно, что тут спорить. Но мальчишка, опустошённый первой большой потерей, видел лишь одно: новую несправедливость. И едва только смог, он вновь сбежал, твёрдо решив остаться в заброшенном городе, да там и помереть. И пусть мать жалеет, что избила, и пусть Эриху станет совестно, что бросил...

Странно, но это его и спасло. На четвёртый или пятый день — со счёта сбился — мальчишка вышел на шум. Думал, за ним явилась мать, а может, даже Эрих, но то оказались незнакомцы. Они пришли в брошенный город в поисках материалов и инструментов.

По счастью, у них с собой оказалась вода. Флоренц не помнил, чтобы до того времени или после его так мучила жажда. С собой-то он прихватить флягу не догадался, а в окрестностях города источников не было. Не зря же это место забросили люди.

— Да так и нам на обратный путь не останется, — со смехом сказал один из мужчин, и мальчишка тогда только с испугом оторвался от горлышка. — Ты откуда здесь, птенец?

— Я из поселения, недалеко оно, в паре часов пути всего. У нас источник есть, вам позволят взять немного, должны позволить! Я расскажу, что вы со мной делились.

Чужаки переговорили и решили сделать крюк, но не ради воды, а чтобы отвести мальчишку домой.

— А то ведь родные, поди, с ума сходят, куда запропастился. Да и опасно мальцу такому в одиночку через пустошь идти. Люди-то всякие могут повстречаться.

— Ну, мать вряд ли обрадуется, — угрюмо пробормотал Флоренц. — Опять три шкуры сдерёт небось...

Он шагал впереди, показывая дорогу, и чем дальше, тем труднее становилось идти. В горле комом стояло неприятное предчувствие. Прошлые синяки не сошли ещё, теперь заработает новые.

А позже, уже у поселения, он понял: что-то не так. Ни единой души вокруг, и драгоценная влага утекает в сухую землю, переливаясь через край широкой металлической ёмкости. Обычно всегда кто-то крутился рядом, наполняя бочки и фляги, подставляя под тоненькую струю вёдра для полива. До наступления ночи воду вычерпывали почти всю, и к утру она не успевала достичь даже середины стенок. Что же случилось, что об источнике забыли так надолго?

— Мама! — закричал мальчишка дрожащим голосом, забыв напрочь о том, что опасался тумаков. — Мама, мама!..

Он бросился вперёд, и спутники догнали его лишь у входа в пещеры. Точнее, у того места, где прежде был вход. Каменные жилища, все три, обрушились. И случилось это ночью, раз ни единого поселенца было не видать снаружи.

Чужаки попробовали разобрать завал, но валуны наверху шатались опасно, а изнутри не доносилось ни звука.

— Пещеры глубоки? Другой выход из них есть? — спрашивали мальчика.

На оба вопроса ответ был — нет. Значит, рассудили его спутники, в живых не осталось никого.

Они взяли мальчишку с собой, хоть он им приходился никем. Не сын, не брат, не ахти какой помощник в шесть-то лет. Да ещё и заболел после, долго провалялся, ослаб — лишний рот да лишние заботы, не больше.

В прошлом Флоренц слышал разные страхи — и такое, что в пустошах Запределья можно встретить охотников на людей. Изголодавшие, пожирают они себе подобных. Мать всякий раз напоминала о том, отправляя их с Эрихом за хворостом, и приказывала не задерживаться.

Так что боялся мальчишка тогда, не к таким ли попал, но ему повезло. Эти люди оказались приморцами с побережья и жили совсем неплохо. Тут он и провёл восемь лет, больше половины жизни.

Домом для всех служил старый корабль, а пищу и тепло давало море.

В этих синих водах, обычно спокойных, водилась рыба, попадались и крабы. Один терпеливый рыбак мог, потратив половину дня, обеспечить едой всех остальных. Море приносило и удивительные растения — полупрозрачные зелёные, без корня, и красные, напоминающие крошечный сухой кустарник. А ещё на камнях росли бурые, длиной с руку, а то и больше, разлапистые. Зелёные шли в пищу, остальное просушивали на палубе и пускали на растопку.

Жаль только, что морская вода не годилась для питья. Обидно: много её, но она горько-солёная... Подумав об этом, мальчишка так и подскочил на койке, едва не ударившись головой.

Как же он мог забыть про опреснитель! Вечером следовало слить остатки и набрать морской воды в ёмкости, но отвлёкся на что-то, а там и спать отправился, не завершив дело. Ох, только бы ещё никто не встал! Может, удастся всё провернуть незаметно.

Сунув ноги в башмаки, он заторопился на палубу. Но там уже был Джакоб, и не где-нибудь, а именно у опреснителя. Он опрокинул ведро над ёмкостью, а заметив мальчишку, поглядел на него укоризненно.

Неподалёку лежали снасти — видно, старик собирался на рыбный лов, да прежде проверил баки.

— Я сам, — произнёс негромко мальчишка, стыдливо втягивая голову в плечи. — Я закончу...

— Иди уж, — неприветливо бросил Джакоб, угрюмо глядя из-под седых косматых прядей, спадающих на лоб. — Развлекайся, спи, или чем таким важным ты там был занят, что обязанности позабыл. Что прежде от тебя толку не было, что сейчас. Нахлебничек...

Хотелось возразить, да не в первый раз такое случалось. Только на прошлой неделе Флоренцу уже делали выговор. Тогда получилось даже хуже: к вечеру иссякли запасы, и лишь затем поселенцы узнали, что весь этот день опреснитель простоял пустым. До обеда следующего дня у них не было ни капли.

С того дня все и взялись проверять, что там с водой. То один, то другой подходил, откидывал крышку. В ёмкости эти заливалась солёная вода, а пресной она становилась позже, прогревшись от раскалённых металлических стенок, пройдя по изогнутым трубкам. И вытекала совсем в другой сосуд, так что люди, глядящие под крышку, могли преследовать только одну цель. Проверяли они, как сегодня сработал Флоренц.

И мальчишке каждый раз делалось тоскливо и неуютно. Разве ж он не старался? И рыба у него не клюёт, а в прибрежной мастерской у печи однажды поставили — огонь погас, как он ни бился. Казалось бы, что уж проще опреснителя — залил десяток вёдер с вечера, да и всё. А вот нет, и это дело он провалил в который раз.