Нет звёзд за терниями (СИ) - Бонс Олли - Страница 22

Он целовал её нежно, чтобы не напугать. Кори и так, он это чувствовал, дрожала и боялась дышать. А без повязки, сдавливающей грудь, не так уж и плохо у неё оказалось с формами. В каюте было темно, но и не обязательно видеть всё глазами, если есть руки и губы. Они многое могут подсказать.

Потом Кори рванулась в сторону и прошептала:

— Хватит... наверное, мне правда лучше вернуться на своё место.

— Ну нет, — сказал он. — Теперь я и сам тебя не отпущу.

А сейчас, глядя на эту девочку, спящую у него на плече, он страшно жалел, что так ответил. И что, спрашивается, могло так затуманить ему голову? Она не была похожа на остальных, на тех, кто поутру отпускал его с лёгким сердцем и ничего не требовал. Ещё выдумает себе невесть что, а может, даже и с ним захочет отправиться — что он тогда будет делать? Как объяснить ей теперь, после всего, что любит он другую?

Даже в юности у него хватало ума избегать подобных девиц, а тут допустил оплошность. Его сочувствия могло хватить на ночь, но уж никак не на всю жизнь.

Он легонько провёл пальцем, отводя тёмную прядь, упавшую наискосок, и Кори открыла глаза. Улыбнулась, и всё её лицо будто осветилось. Он и не видел её такой прежде.

— Послушай... — нахмурясь, проговорил Гундольф, не зная, как начать.

Тут он увидел, как в синем взгляде появляется тревога, а улыбка отступает, будто волна с прибрежного песка. Заводить разговор тут же пропало желание.

— Спросить хотел, рука не болит? — произнёс он, стараясь, чтобы это прозвучало заботливо. — Всё же тут места для двоих не очень много, может, неудобно тебе.

— Нет, — прошептала Кори, качая головой, и вновь улыбнулась несмело.

Она, видно было, хотела его поцеловать, но не решалась. И встать не решалась, смущаясь дневного света. Ничем эта девочка не напоминала тех пресыщенных и уверенных в себе дам, от которых так легко было уходить без лишних объяснений.

Надо бы помягче с ней поговорить, подобрать слова. Да и не сейчас, одеться бы сперва. Только полный осёл начинает выяснять отношения, не имея возможности сбежать за дверь, когда обстановка накалится.

И оставлять эту бедняжку смущённой и растерянной тоже не хотелось. Она ведь всего-то и надеялась ощутить себя желанной хоть раз в жизни, уж эту-то малость он мог ей дать.

И он притянул её к себе, коснулся губами бережно, собираясь на том и поставить точку, но подходящий момент всё никак не наступал. Гундольф и сам не заметил, как погрузился в её тепло, и вскоре поводов для сожалений стало в два раза больше.

Часом позже Гундольф сердито чистил зубы на палубе, размышляя о собственных промахах. Порошка здесь не было, местные использовали золу или мелко смолотую соль, но хоть щётку он с собой догадался прихватить. Остальные пользовались тряпицами.

Кори прошла мимо, улыбнувшись так, что сердце заныло. Сразу нужно было всё выложить как есть, а не тянуть.

А если подумать, ничего не мешало сознаться прямо хоть сейчас, не подбирая слова. А потом уйти и забыть, как тягостный сон. Что ему за дело до переживаний случайной девчонки, с которой и не свидятся больше? Он ведь о ней и не знал, считай, ничего, чужие люди. И всё-таки дело было, раз совесть ела поедом.

Погрузившись в размышления, Гундольф не сразу заметил происходящее на берегу. Народ собирался, обсуждали что-то, размахивая руками. Всё громче становились голоса. Привлечённые шумом, подходили новые поселенцы, да там и оставались. И в центре всего этого почему-то оказалась Кори.

Сплюнув за борт, Гундольф поспешил спуститься.

— ...да как не знать — знает он наверняка!

— Сознавайся!

— Выкладывай, что знаешь! — звучали раздосадованные голоса.

— Что тут такое происходит? — спросил Гундольф, пробираясь сквозь толпу.

— Да из-за Ника всё, — пояснили ему.

Этот парень так пока и не вернулся. Тут, в небольшом поселении, все приходились друг другу роднёй, и конечно, тревожились. Гундольф, к стыду своему, особо не прислушивался и вообще держался особняком, всё больше с Кори и мальчишкой, подальше от жадных взглядов местных дам и докучливых стариковских расспросов. Так что пропажа Ника его не затронула, тем более что местные вроде решили, городские долго готовят товары. Такой цветок не обменяешь на одни ботинки или пару мисок, а нужного запаса на складах могло не оказаться, вот и пришлось ждать.

А некоторые даже считали, что Ник мог попросту устроиться в Раздолье и всё вырученное за цветок оставить себе. Что ж, может, и они были правы. Гундольфу не довелось знать парня, но ясно было, с каким соблазном тот столкнулся. Не каждый одолеет, да и не обвинишь, пожалуй.

Только старый Стефан в такое не верил и накануне, подкрутив жабу, чтобы выдержала долгий путь, отправился по следам пропавшего. А вот и его лысая макушка блестит в толпе — вернулся.

— Мало не до Раздолья доехал, — размахивая руками, воскликнул старик, — и ничего! Ясно, что товары в один день не подготовят, Нику ждать бы пришлося, да сколько ж можно ждать? Думал, жаба его сломалася, да он как сквозь землю провалился вместе с ней. В нашем месте след остался свежий — значит, парень был там, машину ставил, после в город пошёл, а дальше что? Уж наверняка случилося что неладное, и не зря разведчики тут крутилися. Ещё и в аккурат после того появилися, как Ник до Раздолья должен был дойти. Пусть этот парень выкладывает, что с нашим Ником сделали! А ну, живо говори, паршивец!

— Ну-ка, дайте мне спросить.

Гундольф подошёл к Кори, поглядел в растерянное лицо и произнёс:

— Ты правда что-то знаешь о том, где Ник? Если хочешь, мне наедине скажи, а я остальным передам.

— Нет, я не знаю, — тихо прозвучало в ответ.

— Ну и всё, не знает парнишка, — заявил Гундольф остальным. — Хватит его пытать. А Ника вашего не бросим, приведём из Лёгких земель помощь. Даст Хранительница, отыщем.

Он обнял Кори за плечи и вывел из толпы под недовольное ворчание.

— Зря веришь такому! — бросил кто-то вслед.

Флоренц увязался за ними, и по лицу его было видно, что с решением Гундольфа он не согласен. Но возразить не решился.

Рядом с мальчишкой, конечно, ни о каком разговоре не могло идти и речи. Половину дня они ловили рыбу, потом разучивали буквы. Когда солнце ушло и разбирать написанное на песке стало трудно, Гундольф принялся рассказывать истории о своём мире. И всё это время он чувствовал на себе восторженный взгляд Кори и понимал, что совсем такого не заслуживает.

Так что когда за ними закрылась дверь каюты, он уже твёрдо знал, что сейчас расскажет правду.

Гундольф завёл светляка, сдвинув рычажок, чтобы тот не взлетал. Повернулся к Кори, поглядел в это счастливое лицо, вздохнул и сказал:

— Ты знаешь вот, что такое чучело?

— Нет, — помотала головой она. — А что?

— Так вот, слушай. Помнишь, рассказывал я, как жил у моря? Снимал угол у старика, он прежде был капитаном, грузы вдоль побережья возил. И у него над столом сидела птица. Морская, белая, красивая, глаз блестит, клюв раскрыт, крылья распахнуты. Вот-вот крикнет что-то, да и улетит в раскрытое окно навстречу шторму.

Кори слушала с интересом, глядя внимательно, но явно не понимала, к чему клонит собеседник.

— Да, с виду эта птица была как живая, но на деле от неё остались только перья да шкура, набитая то ли мхом, то ли опилками. И проволочный каркас, чтобы удерживать шею и крылья. Вот это и есть чучело.

— Забавная история, — сказала Кори, улыбнувшись, — но к чему она?

Улыбка совершенно преображала её лицо. Гундольф теперь даже и не мог понять, как это раньше принимал Кори за парня. Впрочем, может, он сейчас так думал оттого, что уже знал, как она выглядит под одеждой. Ох, ну вот опять мысли повернули не туда!

— А дело в том, что я сам в каком-то роде для тебя чучело, — сказал он. — Ты глядишь этими вот сияющими глазами, и не знаю уж, кого ты видишь, да только я и вполовину не так хорош. Тебе нравятся перья, а что внутри, ты не знаешь, да и знать не хочешь. Набила мою шкуру какими-то своими представлениями и думаешь, что поймала живую птицу.