Сага о Бельфлёрах - Оутс Джойс Кэрол - Страница 154

А вы точно уверены, что узнали голоса убийц, миссис Бельфлёр…

И опять, опять их имена; имена, тоже похожие на шаткие камни: Рейбен, и Уоллес, и Рубен, и Сайлас, и Майрон. (Когда Джермейн приходила в себя в доме соседей, она поняла, что в самом деле знает, кто был один, возможно, двое из них; она снова слышала их голоса и узнавала, или почти узнавала, — да, она знала их, правда знала, — но ей посоветовали придерживаться первоначальной «версии», иначе защита непременно захочет допросить ее об этих «воспоминаниях», возникших спустя столько времени после происшествия.)

Обвиняемые за своим столом: с грубыми лицами, хмурые, пришибленные мужчины, у троих пол-лица скрыто бакенбардами, а самый младший, Майрон, с блуждающим взглядом, улыбается судьям и присяжным, как старым друзьям. (Адвокат Варрелов не зря устроил так, что Майрону не пришлось свидетельствовать перед судом: он мог признаться, что помнит, как совершались убийства. Поговаривали, что у бедняги не все дома и, возможно, именно вследствие своей телячьей неуклюжести через несколько месяцев после суда он утонул, перевернувшись на каноэ, в самую обычную погоду.)

Дерзко и вызывающе, с легким, почти нескрываемым обезоруживающим смехом адвокат Варрелов (молодец двадцати восьми лет из Иннисфейла, с политическими амбициями) предложил закрыть дело в связи с недостатком доказательств; ведь у каждого из его клиентов есть алиби — родственники, соседи и собутыльники с самого начала предоставили детальные свидетельства о местонахождении его подзащитных той ночью (это были до смешного подробные рассказы, которые газетчики сочли еще одним доказательством дикости населения вокруг Лейк-Нуар — занятная смесь наивности и животных инстинктов); да и в любом случае ведь не было ни одной улики, ни одной, только обвинения растерянной, недоброжелательной женщины… Почему, скажите на милость, спрашивал молодой человек, растягивая фамилию Бельфлёр, словно какое-то диковинное слово, почему она вообще рассчитывает, что суд поверит, будто в тот ужасный момент она могла кого-то узнать? Если, по ее же свидетельству, на убийцах были маски?

Разумеется, улик не было. Даже косвенных. И у его клиентов было алиби. Каждый из них мог полностью «отчитаться» за каждый час той ночи. Слово одной женщины против слова десятков свидетелей, каждый из которых поклялся на Библии, что говорит правду и только правду.

И вы хотите, чтоб мы поверили, медленно произнес адвокат, с улыбкой оглядывая зал — двенадцать присяжных и самого судью, и зрителей, сгрудившихся на скамьях, как селедки в банке, — вы всерьез хотите, миссис Бельфлёр, чтобы мы поверили в обвинение, которое, опираясь на ваши же слова, можно расценить как явно сомнительное…

Словно разделяя вину своих подзащитных, адвокат вел себя уверенно, смело, нагло, даже возмущался. Где-то он перенял манеру слегка улыбаться сразу после заявления, которое самому ему казалось скандальным; он улыбался едва заметно, запрокинув голову в немом изумлении. И вы хотите, чтобы мы… чтобы суд… Вероятно, он брал уроки красноречия, потому что его высокий пронзительный голос звучал с такой уверенностью! А сам он, невысокий крепыш с животиком, словно дыня, держался очень прямо.

Затем он стал задавать вопросы касательно Жан-Пьера и Луиса. Но особенно — Жан-Пьера.

Эта индианка-онодонга, Антуанетт, которая была убита вместе с остальными — кем именно она приходилась их семье? Разве не была она, продолжал он с издевательской медлительностью, близкой знакомой Жан-Пьера Бельфлёра… очень личной знакомой… и не делила жилище с Бельфлёрами многие годы?..

Сначала Джермейн не отвечала; она глядела в пол, и лицо ее будто отяжелело. Потом, словно через силу, она сказала, что эта женщина всегда находилась в своей части дома. Они редко разговаривали. И редко виделись… Повысив голос, с горечью, Джермейн добавила, что, разумеется, она этого не одобряла, особенно в присутствии детей, но что она могла… Никто не мог ничего поделать. Таков уж был старый Жан-Пьер — делал, что хотел… Даже Луис не мог перечить ему. Хотя она и не просила его, потому что… она боялась, что он рассердится. Он всегда принимал сторону отца, всегда.

А возможно ли, что убийства, спросил адвокат, были как-то связаны с этой женщиной? Тот факт, что она жила в гражданском браке с Жан-Пьером Бельфлёром..

Джермейн наклонила голову, словно задумалась.

Но ничего не ответила.

Миссис Бельфлёр, возможно ли, что…

Она была явно растеряна, морщины у рта вдруг заострились; она покачала головой. Казалось, она не понимала, куда он клонит.

— Молодая индианка — и ваш престарелый свекор с его бесчисленными бывшими… скажем так, деловыми партнерами…

И посыпались вопросы о различных предприятиях Жан-Пьера с тех пор, как он был конгрессменом. Он приобрел, под разными именами, огромные пространства диких земель (видимо, это сообщение удивило Джермейн, так как она в изумлении уставилась на адвоката); был совладельцем Чаттарой-холла, линии дилижансов между Нотога-Фоллз и гостиницей «Серные источники», «Газетт», пароходной компании, фирмы лесозаготовок «Маунт-Горн», объявленной банкротом… А еще была знаменитая сделка по продаже удобрений… Надувательство… Якобы лосиный навоз… десятки возов… А во время последнего срока мистера Бельфлёра в Конгрессе разве не имело место грандиозное разоблачение его «Ла компани де Нью-Йорк»…

Вопросы так и сыпались, один за другим. Джермейн старательно отвечала.

Я не знаю, медленно, пристыженно говорила она. Я не знаю, не помню, они никогда не говорили о делах, не знаю… И вдруг, внезапно, ее снова начинали расспрашивать о тех ночных убийствах rg и о масках. Разве она не находилась в ужасе, в полубреду, разве, согласно ее собственным словам, дело не обстояло так, что она почти все время, что злодеи были в доме, пролежала без сознания?.. Как же, если они были в масках, могла она узнать их в лицо?

И еще, она ведь не была свидетельницей остальных убийств — только Луиса. Жан-Пьер Бельфлёр и его скво были убиты в другой половине дома, на приличном расстоянии. А дети — в гостиной и в кухне. Так что она не видела этих убийств. Она даже не могла знать, что там происходит. И кто были убийцы. Она заявляет, что узнала голоса — но как, Боже правый, могла она их узнать! Преступление было совершено, убеждал молодой адвокат своим звонким, звенящим голосом, какими-то чужаками. Есть веские основания полагать, что это были воры, которые выбрали дом Бельфлёров из-за его внушительных размеров и репутации Жан-Пьера; это могли быть и индейцы, разъяренные на свою соплеменницу за то, что она жила с этим ужасным человеком; а возможно — и это было самое вероятное, — что враги Жан-Пьера решили расквитаться с ним из-за его бесчестности в делах. А миссис Бельфлёр, будучи в полном смятении, могла убедить себя в том, что слышит знакомые голоса… Или, возможно, она решила (по причинам, упоминать которые здесь было бы неуместно) обвинить Варрела и Рейбена из-за давней вражды между семьями…

Джермейн не дала ему закончить.

Я знаю, кто это был, сказала она. Я знаю. Я была там. И слышала их. Я знаю их! Знаю! И, поднявшись, прежде чем помощники шерифа успели подбежать к ней и усадить обратно: Это они! Вот они! Вот они сидят! Я это знаю, и все знают! Они убили моего мужа и детей! Убили шесть человек! Я знаю! Я была там! Я — знаю!

Тем ранним майским утром, когда Харлан Бельфлёр ухитрился найти и застрелить, за какой-нибудь час и сорок пять минут, четверых из пяти подозреваемых в убийстве, шел легкий снег; пятого, Майрона, он пощадил, потому что, пытаясь ускользнуть от Харлана, он не только в панике повернулся к нему спиной, но упал на четвереньки и в ужасе пополз прочь, как загнанное животное. И тогда Харлан, скорее под влиянием отвращения, чем жалости, не выстрелил — лишь поднял ствол своего пистолета с серебряным окладом в небо.

Старому Рейбену досталась одна пуля, в грудь, как только он открыл дверь своей хижины на северном берегу озера Олден на громкий стук Харлана; Уоллес и Рубен были застрелены на главной улице деревни, носившей в то время название Лейк-Нуар-стрит; Сайлас же был убит в темной кладовой гостиницы «Белая антилопа», где он, по-видимому, ждал Харлана (к этому часу, ближе к полудню, он, конечно, уже прослышал, что Бельфлёр вышел на охоту) и просто сидел там, сгорбившись на стуле с плетеной спинкой, безоружный. Харлан, возбужденный событиями этого утра, в сопровождении небольшой группки «зрителей», который науськивали его: «Теперь Сайлас, следующий Сайлас!» — ударом ноги открыл дверь гостиницы настежь и стремительно прошел внутрь, словно заранее знал, что Варрел, именно этот Варрел, не окажет сопротивления. Он поддался жалости при виде дурачка Майрона, но к Сайлосу, что прятался там, в темноте, дыша так тяжело, что было слышно на расстоянии в несколько ярдов, даже через закрытую дверь, он не испытывал ничего подобного.