Цивилизация людоедов. Британские истоки Гитлера и Чубайса - Делягин Михаил Геннадьевич - Страница 25

Частной, но исключительно важной с точки зрения глобальной конкуренции и геостратегических проектов формой реализации этой культуры является создание и запуск «психоисторических вирусов» – популярных и привлекательных концепций, кажущихся целостными, всеобъемлющими и достаточными для познания и практического применения, но на деле частичными и потому разрушающими тех, кто начинает действовать на их основе.

Это проявление традиции «стратегической маскировки», развитой в нашей стране лишь в советском Генштабе, при которой введение конкурента в заблуждение по любому поводу, размывание его внимания (по принципу «камни по кустам») и отвлечение его энергии на заведомо негодные объекты являются неотъемлемыми элементами любого мало-мальски значимого действия.

Заведомо ложные представления конкурентов о Британии, её внутреннем состоянии, способностях и намерениях (равно как и об устройстве и закономерностях мира в целом) заблаговременно тщательно и комплексно прорабатываются лучшими (или, по крайней мере, наиболее энергичными и убедительными) английскими учеными (или иностранными учеными на британской службе), оформляются в виде целостных, кажущихся безупречными научных теорий и затем энергично пропагандируются и внедряются в сознание конкурентов всеми силами английской управленческой элиты, включая (что особенно важно!) деятелей как массовой, так и элитарной культуры.

Поверхностным сторонним наблюдателям (а стороннее наблюдение по определению поверхностно), искренне недоумевающим на протяжении всей истории, почему на практике англичане так последовательно игнорируют рекомендации собственных выдающихся ученых, являющихся вершинами человеческой мысли и восхитительными достижениями интеллектуального гения, в этих условиях остается лишь удовлетворяться застенчивыми и невнятными разъяснениями самих англичан о несовершенстве их политической системы, пагубности давно отживших традиций, чудовищной косности бюрократии и прискорбной инерционности чиновничества [41, 42].

Данный подход позволяет надежно скрыть наиболее эффективные методы, применяемые англичанами, избежать их освоения и применения конкурентами и, соответственно, обеспечить постоянное отставание этих конкурентов, расточающих свои силы либо на достижение ложных целей, либо на применение заведомо контрпродуктивных, прямо ограничивающих их конкурентоспособность методов (в первую очередь активно внедряемых в их сознание и систему управления самими британцами).

С особыми тщательностью, усердием и заботой описанный метод применяется англичанами к своим союзникам и партнерам – просто для того, чтобы не допустить возникновения в будущем конкуренции с их стороны.

Одним из ярких примеров сознательного распространения английской политической элитой заведомо ложных теорий для дезориентации и подрыва своих потенциальных конкурентов представляется творчество создателя и первого руководителя английской разведки в её современном понимании, выдающегося писателя[62] Даниэля Дефо.

В гражданской жизни он последовательно занимался импортом шерстяных товаров, трикотажа, вина и табака, служил в королевской лотерее и в Податной стекольной инспекции, которая взимала «оконный налог» (налог на недвижимость, исчисляемый пропорционально количеству окон, – предшественник подоходного налога), а также был влиятельным политическим памфлетистом.

В качестве тайного агента собирал информацию для спикера палаты общин тори Роберта Харли (после ареста Дефо королевой Анной тот добился его освобождения в 1703 году), а затем для всесильного вига Роберта Уолпола – первого премьер-министра Англии в современном значении этого термина.

Уолпол возглавлял правительство целую эпоху – с 1721-го до 1742 года – и выделялся продажностью даже на общем английском фоне. Его обвиняли в том, что он «сделал коррупцию обыкновением» и организовал шокировавшую, казалось бы, ко всему привыкших современников массовую систематическую распродажу аристократических титулов, правительственных постов, льгот и привилегий (Д. Свифт в «Путешествиях Гулливера» описал его под именем Флимнапа).

В качестве канцлера Казначейства Уолпол обеспечил финансовую стабильность, создав специальный фонд для погашения долгов. В 1721 году он стал премьер-министром именно потому, что казался в то время единственным человеком, способным стабилизовать финансовую систему после краха «Компании Южных морей» (на спекуляциях вокруг которой перед тем заработал состояние). Уолпол решительно сместил вектор английской политики с захвата новых рынков и стимулирования торговли в интересах казны (в том числе через обслуживание её исключительно английскими судами) на развитие обрабатывающей промышленности. Она защищалась от иностранной конкуренции, субсидировалась и поощрялась к экспорту.

Именно Уолпол в ходе представления своего законопроекта парламенту от имени короля провозгласил бессмертную максиму внешней торговли: «Ничто так не способствует повышению общественного благосостояния, как вывоз произведённых товаров и ввоз иностранного сырья».

В соответствии с ней таможенные тарифы на иностранную промышленную продукцию повышались, а тарифы на импортное сырьё, применяемое в промышленности, снижались или отменялись вовсе. Экспорт промышленной продукции поощрялся целой серией мер, включавшей экспортные субсидии. При этом был введен жесткий контроль её качества (особенно текстиля), чтобы блюсти высокую репутацию английских товаров за границей.

Таким образом, комплексные меры стимулирования экспорта, включая возврат пошлины на импортные компоненты экспортируемой промышленной продукции и государственный стандарт качества экспортной продукции, обычно приписываемые Японии 50-х годов XX века, на самом деле являются давним английским изобретением.

Англия исповедовала жесткий протекционизм вплоть до середины XIX века, когда обеспеченное им технологическое преимущество над остальным миром сделало более выгодной для неё навязывание потенциальным конкурентам свободной торговли. В частности, в 1820 году средняя импортная пошлина на продукцию обрабатывающей промышленности составляла 45–55 % по сравнению с 6–8 % в Нидерландах, 8–12 % в Германии и Швейцарии и около 20 % во Франции.

Помимо тарифов, неотъемлемым инструментом торговой политики Англии были прямые запреты. Начав введение постепенно повышаемых пошлин на индийский текстиль в 1685 году, в 1700-м Англия запретила его импорт, дополнив его в 1721-м запретом на его использование внутри страны для невозможности контрабанды (Calico Acts). Результатом стал бурный прогресс собственной текстильной промышленности, позволивший отменить запрет в 1774 году.

В 1699 году Англия запретила экспорт шерстяного сукна из своих колоний в другие страны (Wool Act), уничтожая этим суконную промышленность Ирландии (а тем самым и её экономику в целом) и удушая её в Америке.

В 1749 году Закон о железе (Iron Act) запретил американским колонистам строительство новых прокатных станов и изготовление пил для продольной резки металла, тем самым принудив их специализироваться на производстве продукции с низкой добавленной стоимостью (производство же наиболее выгодной продукции с высокой добавленной стоимостью становилось монополией метрополии, обеспечивая ей и экономическое доминирование над колониями).

При этом специализация колоний на производстве сырья с его минимальной переработкой поощрялась целым комплексом мер. Тот же Уолпол предоставлял тем же самым американским колонистам экспортные субсидии на сырьевые товары и устранял английские импортные пошлины на сырье, ввозимое из американских колоний (бревна, доски, пеньку и т. д.).

Суть политики метрополии заключалась в превращении колоний в сырьевой придаток метрополии, гарантированно не способный конкурировать с её собственными производителями. Сохранение в Англии наиболее прибыльных высокотехнологичных (разумеется, по тем временам) отраслей концентрировало в ней производство основной части добавленной стоимости империи и гарантировало метрополии максимальное богатство и мощь, поддерживая необходимые предпосылки её мирового лидерства.