Левый берег Стикса - Валетов Ян - Страница 44

• Предыдущая
• 44/116
• Следующая

Андрон Сергеевич был не просто напуган. Он был смертельно напуган. Так, что глаза лезли из орбит.

— Ну? — сказал Костя. — Что, коллега, не срослось?

— К — к-к-констан… — выдавил из себя Глоба.

— Что в кармане? Быстро на стол!

Глоба исполнил команду с рвением новобранца. На скатерть упал черный прямоугольник с кнопкой посередине.

— Что же ты, падаль, делаешь?… — ласково произнес Краснов, чувствуя, что гнев поднимается изнутри, как пена, закрывая глаза красной пеленой. — Кто тебе приказал, а?

В это время, сообразивший, что происходит что-то нехорошее, Катенькин вскочил, было, с места, и тут же сел от резкого окрика Турка:

— Сидеть!

— Кто. Тебе. Приказал. — Повторил Краснов.

Теперь уже все в зале заметили происходящее. И двоих охранников, стоящих с оружием в руках, и нависшего над Глобой Краснова. В зале стало неожиданно тихо, как по команде умолкли разговоры, движение прекратилось, и все стало очень напоминать детскую игру «Замри». Только под издевательский аккомпанемент классической фортепианной музыки.

— Оч-ч-чень интересант! — сказал Франц громко, откидываясь на спинку кресла. — Неожиданность. Финал. Герр Андрон, я бы на вашем месте сказать. Или вы любите боль?

Глоба скосил глаза на пульт, лежащий перед ним на столе, потом снова посмотрел в лицо Краснову и взгляд у него стал бессмысленным, как у птицы.

— Константин Николаевич, честное слово…. Я, Константин Николаевич… Меня… Я….

Говорят, что профессионалы охраны действуют настолько быстро, что охраняемые не успевают даже понять, что происходит. За этот вечер Краснов имел счастье убедиться в этом дважды. Он не успел даже охнуть, как пол больно ударил его в правый бок. Рядом о паркет грянулся Франц, не переменив удивленного выражения лица на более подходящее к случаю.

И, в тот же момент, на их стол обрушился свинцовый вихрь, сметающий все на своем пути. Грохот автоматных очередей и отчаянный визг попавших под шквальный огонь людей заполнил зал до краев. Зазвенела разбиваемая посуда.

Приподняв голову, Краснов увидел Турка, припавшего на одно колено. На вытянутых руках он держал свой пистолет и вел беглый огонь по невидимой для Кости мишени. Меду столиками, с ловкостью ящерицы, полз Худощавый.

Рядом, привалившись спиной к опрокинутому столу и подкатив глаза, сидел Глоба. Плечо его было окровавлено и он, сжимая его рукой, дышал мелко, с повизгиваниями. Почувствовав на себе взгляд Краснова, Глоба открыл глаза, вздрогнул всем телом и, неожиданно резво вскочив на ноги, в раскорячку, как краб, бросился к выходу. Костя метнулся, было, за ним, но Франц, вцепившись в него мертвой хваткой, повалил его на пол и страшным голосом заорал в ухо:

— Лежи, дурак! Куда?!!

Костя попытался вырваться, но Франц держал крепко и, пущенная невидимым стрелком очередь, лишь выбила щепу из перевернутого стола, не зацепив никого из них.

За дальней колонной, ближе к входу, внезапно возник Худощавый и, выгнувшись замысловато, отставив под углом руку, открыл огонь из странной формы пистолета, с изогнутым «рожком» магазина под стволом. Звук выстрелов его оружия был неожиданно громким и звонким. У входных портьер кто-то пронзительно закричал, а потом заматерился по-русски. Мимо пробежал Турок с окровавленным, перекошенным лицом, стреляя на бегу и удивительно ловко перепрыгивая через опрокинутую мебель. Рот у него был оскален совершенно не по-человечески.

Что-то с грохотом обрушилось. Замигал свет. Опять застрочил автомат, заклацал пистолет Худощавого. Кто-то заверещал, как подраненный заяц. И тут же все смолкло. Стало слышно, как льется на пол струя вина из разбитой бутылки. И стоны…

Сзади заворочался и сел Франц. Выглядел он совершенно не респектабельно. Впрочем, сложно было выглядеть лучше, имея на костюме все, что несколькими минутами раньше стояло на столе.

— O, Maine Got, — простонал он — Holly shit! Unfucking believable!

И выплюнул на ладонь зуб.

— Новый фарфор, Костя! Совершенно новый фарфор! — пожаловался он.

Костя встал, хрустя битым стеклом.

Вокруг него, словно полураздавленные насекомые, копошились люди, пытавшиеся подняться на ноги. Но, подняться на ноги, было суждено, увы, не всем. Свинец прошелся по залу плотной стеной. В воздухе висел едкий пороховой дым, заглушавший своей вонью запах пролитой крови. За спиной Кости, навзрыд, заплакала женщина.

Он сделал несколько шагов вперед и едва не наступил на лежавшего навзничь Глобу. Очередь угодила ему в грудь и в живот. Он еще дышал, но с присвистом — на губах вскипали кровавые пузыри. Костя присел рядом, но в этот момент Глоба затих, вытянулся, запрокидывая голову, и кровь его хлынула из приоткрытого рта на паркет густой темной струёй. Спрашивать было не с кого. Любитель заграничных вояжей свои земные путешествия закончил.

— После сытного обеда, предательства и минутного ужаса, — подумал Краснов отстраненно.

Чувства человеческой жалости к убитому не возникло, и это не казалось странным. А вот к утерянной информации…

Чуть дальше, у стены лежал человек со смешной фамилией Катенькин. Ему повезло больше — он был жив, но без сознания. Одна пуля прошла через предплечье, вторая прошила икру правой ноги, скорее всего, раздробив кость. Но он был жив и Костя мысленно этому порадовался, сожалея, что плохо думал о парне.

В шаге от Катенькина, привалившись спиной к стене, сидел официант, раненый в живот. Он смотрел перед собой широко открытыми от боли глазами и шумно дышал. У входа, опустив оружие к земле, над телами двух киллеров, стояли Турок и Худощавый, оба раненые, но еще не чувствующие этого в горячке боя. Костя подошел еще ближе и посмотрел на стрелявших.

Один из них, высокий худощавый мужчина лет сорока, убитый выстрелом в горло, был одет в такой же комбинезон, как и тот весельчак, что остался лежать в туалете. Второй был, чуть моложе возрастом, тоже коротко, по-военному, стриженый, в обычной гражданской одежде. Он так и не выпустил из рук «Калашников» и, лежа на спине, напоминал солдата, стоящего в почетном карауле. На серой ветровке, застегнутой под горло, были видны три отверстия от попавших в грудь пуль.

— Надо уходить, — прошепелявил сзади Франц. — Я останусь. А тебе надо ехать. Дай паспорт.

Костя посмотрел на Франца с недоумением.

— Дай паспорт, — повторил тот. — Так надо.

— Хорошо.

Фон Бильдхоффен обвел взглядом побоище, царившее в зале. Раненых, насмерть перепуганных, убитых и повернувшись к Косте, сказал:

— Дитер ошибся. Вы, русские, совершенно сумасшедшие. Дикари с автоматами. Ему надо было не помогать тебе. Или помогать, но не так.

Краснов молчал. Франц сплюнул кровью и посмотрел Косте в глаза.

— Быстро уезжай. Ничему не удивляйся. Все, что надо, тебе расскажут. Удачи. Камен, — сказал он, обращаясь к Турку, и очень быстро заговорил по-немецки.

Тот кивал головой, зажав рукой полуоторванное пулей ухо.

Через две минуты «Мерседес», за рулем которого сидел Худощавый, стремительно уходил в сторону от центра Берлина, увозя Краснова в неизвестность, подальше от приближающихся полицейских сирен.

Один из переделанных нашими отечественными шутниками от бизнеса законов Мерфи гласит: «Если дела идут плохо — не печалься. Они пойдут ещё хуже». На самом деле, вариаций может быть бесконечное множество и желание шутить на эту тему пройдет не скоро.

В стране победившего абсурда, где законы могут меняться раз в месяц, а обещание правительства однозначно означает, что вскоре произойдет нечто совершенно противоположное, гениальный Мерфи своих законов не издал бы. Не потому, что не смог создать — конечно, смог бы. Просто писал бы их каждый день, а потом переделывал, в соответствии с изменениями. И так — бесконечное число раз.

Гельфер, не терявший чувство юмора даже в периоды временных сложностей в работе, которые грозили стать постоянными, изрек свою версию закона Мерфи, как раз перед выборами.

• Предыдущая
• 44/116
• Следующая