Совок 11 (СИ) - Агарев Вадим - Страница 19

Лицо товарища Матыцына потихоньку менялось. Присутствовавшее на нём раздражение уступало место незлобливой задумчивости.

— А не слишком ли много ты о себе думаешь, а, Корнеев? — недоверчиво заглянул мне в глаза синеглазый баловник с партбилетом, — Почему ты не допускаешь, что это была обычная случайность?

— Потому, что этот грузовик был за несколько часов до той аварии угнан! — не отводя глаз, сделал я вид, что злюсь на собеседника, — И нашли его потом в двух кварталах брошенным. Без отпечатков пальцев на руле и на дверных ручках. Не бывает таких досадных совпадений при обыкновенных дорожных авариях, товарищ Матыцын!

Я с удовлетворением отметил, что метатель тяжестей моим рассказом остался впечатлён.

— И, чтобы вы уже совсем не сомневались, то тот самый фигурант, которого я должен был допросить, оказался повешенным в камере! Согласитесь, Валентин Павлович, это тоже еще одно удачное совпадение! — добил я все сомнения невиновного в хищениях спирта педераста.

И, видимо, действительно добил. Или почти добил. Потеряв вальяжность и забыв о необходимости выглядеть солидным, Второй секретарь обкома партии облапил ладонями лицо и начал его интенсивно растирать. Как будто в кабинете был студёный январь и он сильно обморозился.

Продолжалось это долго и я решил воспользоваться случившейся заминкой, дабы потешить плоть. Встав и обойдя со стороны окна матыцынский стол, я начал изучать клавиши на селекторе. Углядев матовое окошечко с надписью «Секретари», я, не долго думая, нажал на вызов. Окошечко замигало.

— Слушаю вас, Валентин Павлович! — донёсся из динамика до приторности приветливый голос очковой секретарши, никак не вязавшийся с её злым обличьем.

— Ты вот, что Рая, ты нам с Валентином Павловичем коньячку принеси! И давай, побыстрее!– голосом, не подразумевающим никаких возражений, распорядился я, — А мне потом еще и чаю налей! Покрепче завари, как для себя! И бутербродов к чаю еще настрогай! Но, чтобы не только колбаса на них лежала, как в прошлый раз! Ты там изыщи резервы-то, Рая, изыщи! И не жадничай, учти, нам это на двоих с Валентином Павловичем! И поторопись уже, Рая, шевели булками!

Не дав абоненту на том конце опомнится и как-то отреагировать на мой заказ словесно, я дал отбой, щелкнул клавишей. И только после этого посмотрел на хозяина служебных апартаментов.

Не отняв от лица рук, товарищ Матыцын смотрел на меня с таким выражением лица, словно я в этот исторический отрезок времени сморкался в переходящее Знамя Центрального Комитета КПСС. Которое ему вручил сам дорогой Леонид Ильич.

— Что опять не так⁈ — с вызовом задрал я подбородок, — Вы мне все нервы истрепали, Валентин Павлович, а я вам взамен за это особо ценную информацию на блюдечке преподнёс! В результате этого вы теперь избавлены от разного рода мистификаций и можете мыслить объективно! Разве не стоит такая услуга рюмки коньяка и бутербродов?

Скорчив на упитанном лице не совсем понятную мне пантомиму, злобствующий парт-пидарас мелко забарабанил по столу кулаком. Давая понять, насколько сильно я его рассердил своим самоуправством на его грядках. Он уже раскрыл рот, чтобы объяснить мне доступными для скудного милиционерского разума словами, какой я бестактный человек. Но в этот момент в дверях появилась очковая Раиска. В руках у неё был поднос с непочатой бутылкой «Арарата», двумя пузатыми бокалами и еще чем-то. Чая и бутербродов я там не разглядел.

Раиса Ивановна, застыв, дальше идти от порога не решалась. Она, с почти животным ужасом смотрела на товарища Матыцына. А я в это самое время опасался, что тот, в силу своей сиюминутной душевной неуравновешенности, выгонит её из кабинета. Вместе с «Араратом».

— Ну чего ты, душа моя, заробела, как перед свекровью? — тоном любимого пасынка подбодрил я Раису Ивановну, — Неси сюда припасы! — широким жестом указал я в сторону стола, давая ей выбор поставить поднос на любое место и на любой из столов.

Еще раз неуверенно зыркнув на своего шефа, секретарша засеменила в указанную мной сторону. Принесённое она не решилась поставить на руководящий стол. Поэтому откупоривать бутылку пришлось мне. И разливать коньяк по бокалам тоже. Кроме алкоголя, на столе оказалось блюдечко с посыпанными сахаром дольками лимона и шоколад на тарелке. Черный, как гуталин и не плиточный, а хаотично поколотый кусками неправильной формы.

— Чай нести? — глядя на товарища Матыцына, робко поинтересовалась очковая Раиса.

— Неси, конечно! — решительно прервал я её сомнения, — И ступай уже, нам поговорить с Валентином Палычем надо! — намеренно сократил я отчество Второго секретаря до интимного варианта.

Тётка послушалась и с растерянной медлительностью пошла на выход. До дверей она передвигалась, как побитая и хромая на одну ногу дворняга. Дважды обернувшись назад до того, как покинула кабинет.

— Хрен с тобой, с «ликёркой», будем считать, разобрались! — закусив коньяк сначала лимоном, а потом и шоколадом, неохотно молвил Матыцын, — Хотя много там для меня много спорного и непонятного остаётся, — не выходя из хмурой задумчивости, уставился на меня собственник «Арарата». — Ты мне теперь расскажи, что ты там нарасследовал в драмтеатре? Ты ведь и туда успел свой нос засунуть?

Я с удовольствием дробя во рту языком и зубами горький, без примесей сахара, и молока шоколад, приступил к пояснениям.

— Я, Валентин Павлович, нос свой сую только в те дела, которые мне отписывает моё руководство! И никак иначе. Нет у меня ни прав таких, ни возможностей, чтобы дела себе выбирать по своему усмотрению! — проглотив шоколадную горечь, я вопросительно кивнул на бутылку.

«Арарат» был хорош, одна только квадратная бутылка, огранённая под рифлёный хрусталь, чего стоила!

Матыцын, уже полностью овладевший собой, солидным кивком позволил мне распорядиться его напитком.

— Ну и что ты там нарыл у Белоцерковского в его театре? — стараясь выглядеть равнодушным, спросил покровитель служителей Мельпомены местных подмостков.

Сделал он это, глядя, как я вливаю в себя нектар янтарного цвета. А сам свой бокал попридержал в руке, не донеся до рта.

А ведь не русский он человек, этот гой и гей Матыцын! Валентин Павлович. Не из глубинного он русского народа и никаких жизнеутверждающих скреп в его душе нет. Нормальный русский человек никогда другому русскому человеку, вливающему в себя алкоголь, под руку хамского вопроса не задаст! Мне захотелось дать Второму секретарю подзатыльник за эту его чудовищную бестактность. Не в самом прямом смысле подзатыльник, но хотя бы фигуральный.

— Да ничего особенного, Валентин Павлович! Пидарасы они там все! — легкомысленно отмахнулся я рукой и потянулся к шоколаду, выбирая глазами кусок покрупнее, — Они сначала пере#блись в своём театре, как бобики, а потом еще и ножиками перерезались! Одно слово — пидарасы! И вы не поверите, они ко всему прочему еще и бархата с занавеса главной сцены на расстрельную статью украли! Я-то потом, как и полагается по закону, в прокуратуру дело передал, но слышал, что его там как-то прекратить умудрились! Даже ума не приложу, как они там так извернулись!

— Как это? — с великим трудом выдохнул из себя глупый риторический вопрос заступник высококультурных геев, — Ты что такое говоришь, Корнеев⁈

— Да вы не беспокойтесь, Валентин Павлович, я думаю, что москвичи это дело поднимут и размотают! И про педерастов всё до мелочей разузнают, и дело по сто двадцать первой статье УК РСФСР на них возбудят. На всех без исключения. Сами понимаете, драматические пидарасы народ хлипкий и долго запираться они не будут! Всех сдадут! На то они и пидарасы! — как мог, успокоил я собутыльника.

На Второго секретаря я старался не смотреть, чтобы не выдать своих истинных чувств. Глаза поднял на него только тогда, когда увидел его трясущуюся руку, которой он подхватил коньячную бутылку и, позвякивая стеклом о стекло, начал наполнять до краёв свой бокал. Выглядел товарищ Матыцын при этом неважно. Его лицо, хорошо питающегося человека, стало серым и оно обвисло. И даже рот его был слегка приоткрыт, как у только что начавшего остывать покойника.