Измена. Серебряная Принцесса (СИ) - "Чинара" - Страница 51

Любопытство раз за разом начало брать верх.

И вот сейчас я исподлобья изучаю ее руки, ее скулы, ее губы, нос и глаза… и на ум приходят слова Дарьяны о том, что мы с Констанцией удивительно похожи.

Раньше я ни за что на свете не хотела этого признавать. И, возможно, оттого никогда не замечала поразительного сходства.

Но теперь…

Я чуть отклоняю голову влево и смотрю в зеркало, висящее на стене за ее спиной. Ловлю свое отражение. В груди вспыхивает праведный огонь, состоящий из гнева, печали и полного хаоса, но при этом мой взгляд совершенно спокоен. Он напоминает маску холодного безразличия. И я усмехаюсь сама себе. Возможно ли, что я сегодня чуточку безумна? Но меня это нисколько не пугает.

Перевожу взгляд обратно на Констанцию и отчетливо — болезненно — осознаю, что долгие годы была совершенно слепа.

Но если даже Дарьяна, чужой, по сути, человек, увидевший нас с Конни рядом первый раз в своей жизни, смогла заметить наше сходство, неужели зрение отца столь же невосприимчиво к правде, как и мое?

Констанция ловит мой заинтересованной взгляд. Она не знает, чем вдруг вызван столь пристальный интерес падчерицы. И внимание ее определенно смущает.

Но как бы я не хотела, я уже не могу перестать ее изучать. Страхи отброшены в сторону. Внутри кипит новое чувство. Неожиданно ощущаю на губах совершенно неведомое для себя бесстрашие.

Смех. Не знаю откуда он берется. В чем его причина. Я не могу сказать, что испытываю радость, но все же начинаю смеяться. Затем, успокоившись, вытираю салфеткой рот и небрежно отбрасываю ее обратно на стол.

— Дочка, с тобой все в порядке? — удивленно интересуется отец.

— Папочка, все просто прекрасно. — улыбаюсь я. — Просто меня вдруг пронзила странная мысль. — откидываюсь на спинку стула.

Конни берет в руки бокал с вином. Улавливаю легкое подёргивание ее пальцев. Она не знает, чего от меня ожидать? Неужели она меня боится? Эта мысль неприятно царапает позвонки.

— Папа, может, ты сможешь мне помочь решить одну загадку? — улыбаюсь, поворачивая голову на отца.

Я планировала все совершенно не так. Не так. Но в меня будто что-то вселилось, и оно захватило управление и телом, и речью.

— Конечно, Севушка, твой папа всегда тебе всем поможет, — отец выглядит чрезмерно довольным.

Только бы ты не знал, пап.

Пожалуйста.

— Папа, ты никогда не задавался вопросом, отчего твоя дочь гораздо больше похожа на твою вторую жену, чем на первую? — слышу, как Констанция давится вином. — Разве у тебя не возникали на этот счет подозрения?

Сама при этом внимательно смотрю на отца.

— Конни! — обеспокоенно вскрикивает папа, вскакивая на ноги и помогая своей супруге, которая пролила вино, и оно расползлось красными разводами по белоснежной скатерти и оставило следы на ее нежно-лимонном платье.

— Со мной все хорошо, Слав, — тихо отвечает Констанция.

А моя тонкая надежда танцует на скалистом выступе. Обнаженная, израненная, бесстрашная.

Отец возвращается обратно на свое место. Он больше не пытается смотреть мне в глаза. Я же беру чистую салфетку и молча передаю его ей. Она кивает в знак признательности, при этом я отчетливо считываю в светлых глазах ужас. И руки…ее руки теперь дрожат.

— Отвечая на твой вопрос, дочь, — деловым тоном, говорит папа, — Нет, никакие подозрения у меня не возникали.

Отпиваю пару глотков вина, и надежда бросается со скалы.

Мне даже не надо ничего больше спрашивать, чтобы понять то, что лежит на поверхности.

У тебя никогда не возникало подозрений, папа, потому что ты знал.

Знал…

Теперь я с уверенностью могу сказать, что истерика у каждого своя. В фильмах женщины обычно громко кричат и крушат посуду. Но, видимо, психотипы у всех людей разные. И некоторые предпочитают переживать крушения мира внутри себя. Молча.

Откладываю серебряные приборы и благодарю за ужин. Вежливо улыбаюсь, не вкладывая при этом ни единой эмоции, встаю с места и выхожу из комнаты.

На кухне нахожу двух девушек, которые отвечают за уборку дома. При моем появлении обе сразу же вскакивают с места.

— Северина Вячеславовна, вы что-то хотели? — интересуется одна из них.

— Да. Пожелать вам приятного чаепития. — отвечаю я. — И попросить разжечь огонь в камине, который расположен в бирюзово-серебряной гостиной.

— Камин…? — удивленно переспрашивает Алина.

— Да. Вы сможете?

— Конечно, Северина Вячеславовна, — живо откликается Влада. — Мы сейчас же все сделаем.

— Спасибо. И угоститесь печеньем, которое Мария Дмитриевна покупает для меня.

— Она нас распнет… — неуверенно шепчет Алина, опуская глаза.

Мария Дмитриевна наша главная экономка. Женщина строгая и идеально выполняющая свои обязанности на протяжении многих лет. Работников она подбирает с крайней щепетильностью. И всем известно, что получить работу в Серебряном доме сложно, а вот лишиться ее, напротив, легко и просто.

У Констанции первое время была мысль сократить количество прислуги, но Мария Дмитриевна сумела ее убедить в ошибочности взглядов и пообещала, что новая хозяйка даже не заметит их присутствия. И каким-то чудом ей удалось это в полной мере.

Неожиданная сложность возникла лишь тогда, когда Конни заявила, что хотела бы готовить сама.

Мария Дмитриевна хоть и улыбалась, но определённо не поощряла взбалмошные желания хозяйки. К тому же она совершенно не желала лишаться такого славного повара, как наш Артем Петрович, который в свое время работал в известном ресторане в самом центре Парижа. От того возник компромисс. Артем Петрович счастливо оставался с нами, а Конни готовила тогда и то, что сама хотела.

Открываю один из верхних ящиков, достаю увесистую фиолетовую пачку кокосового печенья и кладу на стол.

— Видите, я сама вас угощаю. — говорю девушкам. — Нет повода для страха. Но не забудьте про камин. Огонь мне нужен в самое ближайшее время.

— Спасибо огромное… Конечно, мы сейчас же пойдем и разожжём его...

— Они же дорогущие… — раздается вслед, когда я покидаю кухню.

Иду по длинному светлому коридору, поднимаюсь по лестнице, захожу в свою комнату. Двигаюсь к углу, в котором оставила мешочек, полученный от бабы Глаши. Наклонившись, беру его в руки.

Делаю пару шагов вправо, открываю шкаф, где имеется специальная полка для маминых вещей. Достаю любимый альбом. У меня нет недостатка в ее изображениях. Но только я не знаю, какая из имеющихся фотографий лучше всего подойдет для моей миссии.

Бесцельно огладываю комнату. Все те редкие снимки, на которых мы вдвоем с моей якобы матерью, стоят на полках в миленьких рамочках.

А альбом, который я сжимаю в руке, был всегда чем-то вроде дани обожания. Однако продлевать сей культ обмана я более не намерена.

Взяв все необходимое, снова спускаюсь вниз и прохожу гостиную. Огонь в камине уже горит. Не сильно. Но для того, что я намереваюсь сделать, его вполне достаточно.

Как ни странно, я ничего не чувствую. Даже боль словно бы притупилась. Застыла.

Вытаскиваю парочку фотографий, бессмысленно вглядываюсь, а потом кидаю их вместе с маленькой подушкой в колышущееся пламя.

Сзади раздаются тихие шаги, и я различаю шумный вдох.

— Что ты делаешь? — настороженно спрашивает Конни.

— Прощаюсь с ложными мирами. — спокойно отвечаю я. Поворачиваюсь, чтобы мельком взглянуть на мачеху.

Вторая жена отца останавливается в паре шагов от меня. Обняв себя руками, она немигающими стеклянными глазами смотрит на то, как огонь уничтожает изображения ее сестры.

Один из другим я достаю оставшиеся снимки и бросаю их в жадные лапы пламени.

— Сева, зачем ты это делаешь… — нервно произносит мачеха.

— Чтобы наверняка.

— Пожалуйста, прекрати. Не знаю, откуда у тебя эта штука, но…

— Мне ее дала бабушка Глаша. Вы с ней вроде бы достаточно хорошо знакомы. — специально больше не смотрю на Констанцию. Ее близость заставляет эмоциям в моей душе всколыхнуться, а я пока не готова их выплеснуть. Мне нравится та тишина, в которую я себя замуровала. — Ты же знаешь, что я сейчас делаю, правда?