Измена. Серебряная Принцесса (СИ) - "Чинара" - Страница 15

Лишь раз ошеломленно охаю, прежде чем он резко подхватывает меня на руки, садится сам на стул и тут же усаживает меня к себе на колени. Крепкие руки плотным кольцом опоясывают талию, лишая возможности встать. Первая и неловкая попытка подняться, немедленно пресекается.

Захлебываюсь внутренним возражением, заливаюсь краской, но не понимаю, как себя вести.

— Андрей, да что с тобой сегодня? Зачем ты стесняешь Севушку? — с нотками очевидного довольства, вроде как отчитывает сына мать.

Опустив глаза к светло-голубому полу, чувствую себя полностью дезориентированной. Силы разом покинули. Не могу сопротивляться. Однако в груди явственно бурлит злость от его поступков.

Да, я пришла навестить его мать.

Да, я сама приняла решение поддерживать его ложь.

Но это не означает, что после всего случившегося, я готова вот так просто… Нет-нет-нет.

На миг затапливает гнев, еще раз пытаюсь снять с себя его руки и ощущаю, как предательски дрожат пальцы. Но Андрей слишком силен. Если даже приложу все силы, мне не удастся подняться, если только он сам не захочет отпустить.

Тогда предпринимаю другую тактику, стараюсь действовать иначе. Сипло произношу, практически прошу:

— Нет, так неудобно… лучше я встану и возьму стул… здесь твоя мама и подобное при ней неприемлемо…

— Пожалуйста. — глухо высекает он. — Посиди так хотя бы пару минут.

В его голосе больше нет той показной веселости, но явственно проступает отчаянная и какая-то безысходная мольба. Стремительно поднимаю глаза и снова задыхаюсь. Во взгляде Андрея главенствует боль. Неистовая и практически осязаемая.

Я мягкотелая слабачка, я настолько слабовольная, что она сразу же задевает меня. Трогает. Неосознанно кладу ладонь на его щеку. Мне еще никогда, за все время с того первого дня, когда наши взгляды встретились в аудитории 107-А, не приходилось видеть такую затравленную печаль в серо-голубых глазах.

— Очень вас прошу, дети, так и сидите. — уверяет рядом Ангелина Денисовна, заставив вздрогнуть. — И, пожалуйста, не надо меня стесняться. Я только рада наблюдать вашу любовь. Она так сильна, что сквозит в каждом вашем брошенном друг на друга взгляде.

Ее слова, как отдельный вид пытки. Как разряд отрезвляющего заряда на электрическом стуле.

Отдергиваю руку с щеки, будто коснулась раскаленного железа, и сбрасываю с себя глупое наваждение.

Уверяю себя, что мне должно быть противно. Должно быть невыносимо не только сидеть на его коленях, но и просто находиться рядом с ним и дышать с ним одним воздухом.

Меня не должен, как и прежде, будоражить его запах. Он не должен меня пленять. Мне должно быть противно. Разве нет?

Но тогда почему…

— Спасибо тебе за такой ценный подарок, мам, — произносит Андрей.

Бесцеремонно кладет голову на мое плечо, утыкаясь носом практически в шею. Шумно втягивает воздух. Опаляет горячим дыханием. А через миг разрывает сердце в клочья, сказав глухим шепотом:

— Без тебя невыносимо.

Следующие полчаса я плохо различаю слова и звуки. Мир полыхает и воспринимаются с трудом, как приглушенный шум. Каким-то чудом, вполгоса, но все же вставляю в нить разговора верные ответы, если Ангелина Денисовна обращается вопросом непосредственно ко мне.

Очень мешает тот факт, что я все еще прикована к коленям Андрея. Его руки выглядят расслаблено, как и он сам. Но это обман. Умело скроенная иллюзия. Они держат крепко. Ни на секунду не теряют бдительность, если я решаюсь слегка пошевелиться.

Иногда его правая ладонь начинает по-хозяйски нежно поглаживать меня по спине. Словно я пойманный в плен дикий зверек, которого необходимо успокоить.

Только вот вместо спокойствия тело испытывает новый прилив нервного напряжения. Мурашки стягивают кожу.

Непонимание гулко стучит в висках, как и сказанная им фраза.

Ее следовало оттряхнуть, как прилипшую грязь, но она подобна вирусу. Проникла внутрь, ловко просочилась под кожу и теперь кружится в голове.

Дышу через раз.

«Без тебя невыносимо…без тебя невыносимо…без тебя невыносимо»

Зачем он это сказал?

Отчего мучает меня сейчас?

Раньше я бы воспарила на пик блаженства, но не теперь.

Теперь испытываю лишь растерянность и волнение. Сознание распирает от противоречивых эмоций. Какая-то часть, несмотря ни на что, остро мечтает, чтобы ему было без меня так же плохо, как и мне без него.

А вторая шепчет — он играет тобой…

Талантливо и виртуозно играет наивной Севериной. Подбрасывает в воздух осколки растоптанных чувств. Смотрит на то, как они переливаются в лучах солнца и смеется.

Один из осколков догадки скользит по моей коже и вскрывает слегка затянувшуюся рану. Отрезвляет.

Резко выплываю в реальный мир, устав мучиться расплывчатыми вопросами. Реальность наконец обрастает не обрывками, а вполне конкретными голосами. Улавливаю тему разговора. И тут же ошарашенно поворачиваю голову на Андрея.

Он с упоением, с каким-то диким восторгом рассказывает матери о том, насколько прекрасно я отыграла свою роль. Как вжилась в образ. Как покорила всех на съемочной площадке. Как свела его с ума своей плавной походкой…

А я смотрю на него во все глаза.

Смотрю, удивленно моргаю и не могу поверить?

У него всегда было такое изощренное чувство юмора?

Он же говорит обо мне…

О том, как:

Я. Прекрасно. Отыграла. Свою. Роль.

Это как обсыпка остренькими металлическими звездочками по кровавому торту моих переживаний.

Наступает внезапное пресыщение. Я не выдерживаю. Нервная система дает сбой. Эмоция выскальзывает с губ нервным смешком.

Он попадает в ушную раковину Андрея. Вмиг достигает цели. Желваки на мужских скулах дергаются. Каменеют.

Зимний молниеносно поворачивает на меня голову. Яркие восторженные вспышки, до того горящие в его глазах, тут же гаснут. Я так отчетливо их вижу. Вот исчезает одна, за ним меркнет вторая, потом иссякает третья.

А новый приступ бесконтрольного смеха вылетает из моего рта.

Голубая глазурь в глазах Зимнего леденеет, охваченная серебряной тучей. Лунный камень теряет радость, обрастая кромешной тьмой. Но я уже не способна остановиться. Не способна различить чужое страдание, так как вдоволь купаюсь в бассейне собственного.

Как же я мечтала об этой роли…

Сколько раз репетировала…

Всем сердцем желала изобразить настоящую музу…

И вот я узнала, что, оказывается, прекрасно сыграла.

Прекрасно!!!

Тонко. Чувственно. Так не смогла бы ни одна другая девушка — так он сказал?

Смех порывисто вырывается из горла. Руки Андрея сжимают сильнее. Его пальцы впиваются в кожу.

Самое неприятное — Зимний понимает, что со мной творится. В этом нет сомнений. Но я не нуждаюсь в его жалости.

Улавливаю удивленный взгляд Ангелины Денисовны. Она единственная перед кем испытываю стыд и неловкость.

Закрываю ладонью рот, не в силах подавить смех.

— Извините, пожалуйста. — с веселостью, способной обмануть даже собственное сознание, говорю я. — Дело в том, что я так сильно переживала до съемок. Боялась, вдруг не справлюсь и испорчу отчетный фильм Андрея. И теперь, слушая похвалы, не смогла сдержать скопившуюся радость. Наверное, сказался стресс. Извините.

— Милая моя, — с убивающим теплом улыбается мама Зимнего, — Почему ты извиняешься? Смейся и радуйся, сколько душе угодно. Я вот нисколько не сомневалась, что ты блестяще сыграешь, а мой сыночек снимет великолепную короткометражную картину и заработает высший балл, когда фильм будет полностью закончен. Кстати, а когда я смогу посмотреть готовый материал, Андрюшенька?

— Да, когда мы все сможем его посмотреть? — все с той же, одолженной где-то в особых резервуарах безумства, веселостью, поддерживаю вопрос. — Очень интересно увидеть, как я себя проявила. Как я блистала.

Глаза Андрея, обращенные на меня, смотрят обеспокоенно. Радость померкла. Но замаячила напряженность.