Невеста тирана (СИ) - Семенова Лика - Страница 53

Фацио улыбнулся:

— Это слуги. Вероятно, принесли завтрак. Забери у дверей.

Получилось, будто нарочно, но ничего не оставалось. Джулия вышла, забрала тяжелый поднос и с облегчением поставила на кровать. Первым делом взяла миску с курятиной и подозвала Лапушку. Тот подскочил, словно на пожар, и принялся неприлично громко чавкать с радостным поскуливанием.

Джулия перенесла поднос на сундук у кровати, подоткнула Фацио подушки и подала стакан молока. Он сделал глоток и отставил бокал:

— Не хочу. Поешь сама.

— Но вам тоже нужно поесть. Дженарро я покормлю, когда он придет в себя. Если Мерригар разрешит.

Как же не хватало здесь Альбы… Джулия сидела возле Фацио, а Дженарро попросту был брошен. Ей так казалось. Джулия налила себе молока, подняла салфетку с блюда с выпечкой и заметила сложенную вдвое бумагу.

— Сеньор, здесь какая-то записка.

Фацио развернул бумагу, пробежал глазами. Его лицо неожиданно прояснилось.

— От управителя. Ступай сейчас же во внутренний двор.

Она насторожилась:

— Зачем?

— Ступай немедленно! — прозвучало приказом.

Джулия поднялась, оправила юбку:

— Хорошо, сеньор.

Она не понимала, что все это значило. Сердце колотилось, дыхание сбивалось. Больше всего она боялась снова пересечься с тиранихой. Но зачем во двор?

У выхода толпились слуги. Джулия шагнула в колоннаду, сощурилась на солнце, прикрыв глаза рукой, чтобы они привыкли к яркому свету. И тут же застыла. Ноги предательски подвело. Джулия бессильно оперлась о колонну, боясь, что глаза обманывают, закрыла рот ладонью:

— Нянька Теофила!

Джулия не верила своим глазам. У чаши фонтана, ревностно прижимая к груди холщовый узелок и накрытый полотном сундучок, стояла нянька Теофила. Щурилась на ярком солнце. Клубнично-красная, в неизменном белом покрывале. Но сейчас оно было уже несвежим с дороги и несколько неопрятным. Но разве все это имело значение?

Джулия подалась вперед:

— Нянька Теофила!

Она подбежала, обняла старуху, повиснув на мясистой шее. Окутал знакомый запах пота и кислого молока. От няньки пахло домом, спокойствием. И дальней дорогой. Каким же счастьем было прижаться к мягкой теплой груди. Внутри все запело, Джулия будто захмелела от переполняющей радости. Аж зазвенело в ушах, а сердце заходилось часто-часто, и никак не могло успокоиться.

Нянька обхватила ее одной рукой:

— Горлинка моя! Деточка! Господь всемогущий, похудела!

Она уже ревела, шумно хлюпала носом.

Джулия подняла голову, расцеловала Теофилу в обе щеки:

— Как же ты здесь, нянюшка?

Впрочем, вопрос не требовал ответа — все было ясно. Фацио… Несмотря на опасливый отказ. И как же Джулия была благодарна ему в эту минуту. Это чувство было сложно даже выразить словами. Лишь теплело и трепыхалось в груди. Он держал обещание. Так, как мог. Он сумел понять, насколько эта старуха важна… В няньке Теофиле будто сосредоточился целый мир, и одно только ее присутствие уже все переворачивало и меняло. Отныне все пойдет иначе. Джулия ощутила себя стократно сильнее, значимее, весомее. Будто за ее спиной появилась надежная и нерушимая опора. Как же ее не хватало! Словно все это время в том сокровенном месте, которое занимала в сердце нянька Теофила, зияла холодная зловещая дыра. И как же она была благодарна Фацио, что тот поступил по-своему.

Нянька обслюнявила щеку горячими губами:

— Твой жених вытребовал с сеньора Амато все, что тебе причитается. — Она убрала с сундучка полотно, тряхнула его — внутри грузно звякнуло. — Все, до последней монеты. И драгоценности вашей покойной матушки, поделенные между тобой и сестрой. У ворот — обоз. Мебель привезли и все, что в покоях было. Книги, посуду, серебро. Даже портьеры. — Нянька восторженно покачала головой: — Еще не видала я, чтобы сеньора Амато так ободрали! Это дорогого стоило! — Она тут же помрачнела, отвела глаза, пробормотала, едва слышно: — Видать, впрямь, чудовище…

Джулия покачала головой, с трудом сдерживая смущенную улыбку:

— Он не чудовище, нянюшка. По крайней мере… пока.

Нянька цепко вглядывалась маленькими глазками, с пониманием кивала. Но это понимание было совсем не тем.

— Все знаю, горлинка моя! Как худо с тобой здесь обращаются. Особенно эта, — Теофила делано сплюнула, — прости, Господь! Тираниха! Но я грудью встану! Не дам тебя больше в обиду, моя деточка!

Джулия отстранилась, пораженная:

— Откуда ты знаешь?

Нянька рассталась, наконец, с тяжелым сундучком. Поставила его на бортик фонтана, и сама уселась рядом. Утерла взмокшее лицо кончиком покрывала, шумно выдохнула:

— Пекло смертное! Так и заживо свариться недолго!

— Нянюшка!

Старуха глянула исподлобья:

— К воротам иди. Там твоя растяпа. Прячется, войти боится.

— Кто? — Джулия даже тряхнула няньку. — Альба?

Теофила устало кивнула и замахала на себя руками. Будто опомнившись, зачерпнула ладонью воду из фонтана и с жадностью выпила, фыркая.

— Кто же еще?

Джулия охнула:

— Нянюшка, здесь сиди и никуда не двигайся без меня. Все поняла? И никого кроме меня не слушай!

Та вновь утерлась покрывалом, подслеповато огляделась и кивнула в сторону колоннады:

— Дай хоть под навес в тень зайти. А то, воротясь, найдешь одни уголья.

Джулия торопливо кивнула и побежала к воротам.

Альба жалась к возу с обернутой холстиной мебелью. Пряталась. Увидев Джулию, разрыдалась и кинулась в ноги:

— Сеньора моя! Уже и не надеялась вас увидеть!

Джулия подняла ее, обняла:

— Альба, что стряслось? Где ты была?

Та зарыдала еще пуще. Терла нос, и от этой истерики не могла даже говорить. Наконец, взяла себя в руки.

— Глупая я, сеньора! Глупая! Ждала я вас в покоях, а вас все нет и нет. Уже и на сердце неспокойно сделалось. Как назло и Лапушка бесился. А потом пришла служанка и сказала, что вы у ворот меня ждете. Вас так долго не было, что я тотчас пошла. Вышла за ворота, а назад уже не пускают. Говорят, не велено. Приказали прочь идти. Стража пиками гнала. Грозили собак спустить.

Джулия вновь обняла ее:

— Бедная моя. Не плачь, ты ни в чем не виновата.

Та утерла нос:

— Я спустилась по дороге, чтобы стража меня не видела. Там и ночевала под деревом. Меня нянька Теофила из окна кареты заметила. Узнала.

Джулия опустила голову от горького сожаления: что же она за сеньора, раз не может вступиться за своих людей? За тех, кто дорог и предан? Это безответственно и недопустимо! Такого больше не будет! А с сундучком Теофилы все приобретало… иной оборот. Даже если тираниха устроит истерику.

Джулия взяла Альбу за руки, крепко сжала:

— Больше тебя никто не выгонит, слышишь? Обещаю.

Та закивала:

— Спасибо, сеньора.

— Иди за мной. И не выполняй ничьих распоряжений, кроме тех, что отдаю лично я. Поняла?

— Да, сеньора.

Джулия пошла к воротам. Управитель, руководивший разгрузкой возов, почтительно поклонился:

— Сеньора Джулия, все вещи будут доставлены в ваши покои, если вы не пожелаете дать иных распоряжений.

Она остановилась:

— Благодарю сеньор Пиротто. Несите в покои.

Он вновь поклонился:

— Желаете распорядиться о чем-то еще?

— Да. В моих покоях нет личной прислуги. Я хочу, чтобы вы подобрали толковых девушке из города. Не из дома, сеньор Пиротто, и не тех, кто служил у сеньоры Антонеллы. Это возможно? Или необходимо получить одобрение сеньора Фацио?

Управитель улыбнулся:

— Одобрения сеньора не потребуется.

Джулия кивнула:

— Хорошо. Альба назначается старшей над моей прислугой. Она отберет девушек.

Джулия чувствовала себя странно. Эта неожиданная смелость пьянила и одновременно пугала. Вернувшись во внутренний двор, она почти ожидаемо застала тираниху, которая терлась возле няньки Теофилы.

Вместе они представляли странное зрелище: грузная объемная Теофила, завернутая в рулоны белой и серой мятой ткани, и хрупкая, черная, почти звенящая от изящества сеньора Соврано. Словно огромный придорожный валун и беспокойная лупоглазая стрекоза с лопастями полупрозрачных крыльев. Рядом с краснолицей оплывшей старухой тираниха выглядела еще стройнее, еще белее, еще безупречнее. Идеальной до звона в ушах, до зубовного скрежета. И именно сейчас эта восхитительная красота не стоила ровным счетом ничего. Она не была даже легким облачком, имеющим хоть какие-то осязаемые очертания. Порыв ветра. Бесполезное дуновение. Иллюзия. Отраженный солнечный блик.