Моя (не)любимая бывшая (СИ) - Рымарь Диана - Страница 45

С этими словами я поворачиваюсь в сторону Снежаны, которая стоит поодаль и буравит меня ненавидящим взглядом.

— Подонок! — кричит она. — Сколько ты меня мучил, чтобы снять то проклятое видео. Гореть тебе в аду!

— Она врет! — говорю во всеуслышание.

— Закрой свой грязный рот, — рявкает со сцены Барсег. — Снежана — не единственная твоя жертва. Это ведь твоя схема, брат. Берешь молодую девчонку, запугиваешь, насилуешь, снимаешь на видео, как ей типа нравится. А потом шантажируешь, заставляешь молчать. Вот только не все молчат, правда?

— Где доказательства? Вшивое видео, что ты продемонстрировал? — хмыкаю зло.

— Доказательство — показания жертв, — чеканит Барсег. — Света Клинова, Анжела Милова, Стася Абрамова… Их до хрена, Ваган!

Пока Барсег говорит, вперед неожиданно выступает мой будущий тесть, Вахтанг Артурович Повеян.

Он — огромный пятидесятилетний мужик с лицом убийцы. Я сильно сочувствую всем, кто когда-либо вставал у него на пути. Знаю, он в девяностые что только ни делал. Поговаривают, что и глотки резал. Теперь-то бизнесмен, а раньше…

Даже мне, обладателю приличного роста и совсем не хилого телосложения, делается страшно от его рыка.

— Закрой свой рот, мальчишка! — орет Вахтанг Артурович на Барсега. — Ты чушь несешь, брата родного позоришь. Зятя моего будущего оскорбить пытаешься. Где твоя любовь к семье? Где верность? За падшую девку вступаешься…

Надо видеть в этот момент лицо Барсега. Он буквально звереет, спрыгивает со сцены и оказывается рядом с Вахтангом Артуровичем.

Самоубийца, не иначе. По глупости своей совсем не боится тестя, готов отстаивать честь своей суки, только не знает перед кем.

Барсег бросается вперед с перекошенным от гнева лицом и возмущенно твердит:

— Не смейте говорить о моей женщине такого! Она ангел! А павшей ее пытался сделать вот этот говнюк!

С этими словами Барсег впечатывает в меня полный ненависти взгляд.

Но мой будущий тесть не из тех, кого можно сбить с толку.

Он лезет вперед и продолжает орать:

— Как ни стыдно тебе семью позорить? Кто поверит в тот бред, что ты несешь? Я не поверю! Я бы свою дочь за насильника не выдавал. Врешь ты все!

— Я не вру! — настаивает Барсег. — У меня куча доказательств.

— Засунь себе знаешь куда свои доказательства. Ни за что не поверю, что Ваган на такое способен.

— Папа, а мне поверишь? — вдруг выдает Карина.

Главное, стояла рядом тише воды, ниже травы, а тут вдруг вякнула, да как не вовремя. Так и придушил бы.

— Молчи, дура! — хриплю на нее.

Еще не хватало, чтобы она тут с разбега правду-матку.

— Он и со мной так сделал… — лепечет Карина испуганным голосом.

— Что ты говоришь, дочь? — Ее отец цербером возвышается над ней. — Не смей меня позорить…

— Тебе не опозориться важнее всего, а на меня плевать, — выдает она истерично.

Откуда только взялся пыл?

В этот момент я замечаю, как в зал ресторана входят двое полицейских в форме.

Полицейские, мать их так!

Чую, пора валить, дело пахнет керосином.

— Я ни при чем, — выставляю вперед ладони. — Я никого не насиловал!

— В самом деле, это не может быть правдой, — неожиданно заступается за меня отец.

— И вправду не может, — выступает вперед мать. — Ваган хороший, ласковый сын, он не может, он…

Она сбивчиво тараторит какие-то лестные вещи обо мне. Видно, сама в них верит, кретинка. Но самое главное — она приковывает к себе внимание.

Все поворачиваются в ее сторону, сыплют вопросами.

А я тем временем делаю шаг назад. Еще шаг и еще…

Я уже поворачиваюсь к матери спиной, готовый броситься к черному выходу, уже дергаюсь вперед, как вдруг кто-то бычьей рукой берет мое горло в захват. Сжимает локтем, перекрывает доступ воздуха.

— От-пус-ти… — пытаюсь проорать, но получается какой-то сиплый визг, ведь мне сжали горло так, что, кажется, сейчас шею сломают.

— Не сбежишь, гад… За дочку убью… — гремит у меня над ухом.

Я узнаю хриплый, прокуренный голос будущего тестя. И это последнее, что я слышу, потому что очень скоро мой мир сужается до одного лишь желания — сделать вдох.

Я задыхаюсь в этом захвате.

Попал…

Барсег

Я шагаю по тускло освещенному коридору, морщусь от противного запаха, который, кажется, въелся в стены. Здесь пахнет затхлостью, чьим-то потом и чужим несчастьем. По-другому не скажешь.

Провожающий меня полицейский указывает на выкрашенную в серый цвет металлическую дверь с решеткой. Комната для свиданий с заключенными.

Захожу.

Здесь нет никого и ничего, кроме обшарпанного металлического стола, прикрученного прямо к полу, да пары табуреток.

Я усаживаюсь на одну из них, жду.

Пока жду, вспоминаю слова Снежаны: «Не иди к нему. Он этого не заслужил! Если ты думаешь, что после разговора с ним почувствуешь себя хоть немного лучше, то ты заблуждаешься. У него же эмпатии нет, она просто отсутствует… Он — садист, и ты одна из его главных жертв, ему тебя мучить вкусно».

В то же время я не мог не прийти.

Он же мой брат…

В конце концов, я должен задать свой вопрос.

И я жду.

Минуту, две, десять.

Слышу звяканье металла в коридоре, чьи-то шаги, негромкие голоса.

Наконец дверь со скрипом открывается.

На пороге показываются двое полицейских, а впереди Ваган.

Он замирает в дверном проеме, едва меня видит.

— Проходи, — рявкает на него конвоир. — Чего застрял!

Я замечаю, как Вагану достается ощутимый тычок под ребра сзади.

Морщусь… Хотя сам бы наподдал ему еще недавно.

Просто выглядит Ваган сейчас так, что не позавидуешь.

У него фиолетовые фонари под глазами, переносица заклеена здоровенным пластырем. Все несостоявшийся тесть — он врезал Вагану кулаком прямо в лицо. А еще у брата синяк на всю шею, ведь отец Карины чуть его не придушил. Едва разняли. И это далеко не единственные увечья, которые ему достались, ведь Повеян пришел на помолвку дочери не один, а с друзьями, которые тоже пожелали вступиться за невесту.

Помолвка Вагана, что состоялась несколько дней назад, закончилась дикой потасовкой, которую разнимали полицейские. Той же ночью Вагану предъявили официальные обвинения и упрятали за решетку, где он и находится теперь, ожидая суда.

Ваган шагает вперед, садится напротив, морщится от того, что никто даже не думает снимать с него наручники.

Сопровождающие оставляют нас одних, но мы оба знаем, что они за дверью и ворвутся сюда в случае чего.

— Че приперся? — шипит брат на меня зло.

— В глаза тебе посмотреть, — выдаю как есть.

— Посмотрел? — он зыркает на меня так, будто это я причина всех бед на земле. — Променял брата на течную суку…

Еще совсем недавно его слова подействовали бы на меня как оплеуха. Недавно, до всего того беспредела, который случился в моей жизни и перевернул сознание.

Сейчас как никогда я понимаю, что он умело меня провоцирует.

Сколько раз он так делал за мою жизнь — не счесть. В более молодом возрасте я велся, потом стал сдержаннее. Сейчас, когда узнал о нем все, мне и вовсе плевать на его попытки меня задеть.

Даже не царапнуло.

Царапает меня другое.

— Зачем, Ваган? — наконец спрашиваю его.

— Что «зачем»? — цедит он, буравя меня ненавидящим взглядом.

— Зачем ты это сделал с ней? Она ведь была для меня всем… Ты мне жизнь сломал тем злосчастным минетом. Неужели секундное удовольствие того стоило?

Я замолкаю, внимательно его разглядывая.

Не знаю, на что надеялся.

— А потому что не хер задираться! — выдает он совсем неожиданную фразу.

И одной лишь ею пробивает мою оборону безразличия.

— Что, блядь? — я искренне недоумеваю.

— А с чего ты решил, что ты лучше меня? — гаркает он так эмоционально, что изо рта брызжет слюна. — С чего решил, что достойнее? Как ты рассуждал, а? Лучшая женщина тебе, построишь для нее лучший дом, будут у тебя самые красивые дети… С хера ли? Вечный всеобщий любимчик, тетки с детства в задницу целовали, родители вокруг волчком крутились. Самые новые игрушки тебе, самые лучшие вещи… Помнишь, как ты сожрал в шесть лет верхушку торта? А это был мой торт на мой день рождения. С тех пор как ты родился, меня вообще прекратили замечать, пока не вырос! И даже тогда Барсег то, Барсег се… Чем ты лучше меня? Чем?!