Тайна лорда Кавендиша - Ма Татьяна - Страница 7

Вскоре работа снова закипела. Сразу три горничные принялись разглаживать новое платье из тяжелого шелка, вооружившись дюжиной утюгов. Пока одними гладили, другие нагревались. Между собой девушки переговаривались и недоумевали, почему мисс Маргарет отдала предпочтение желтому, а не голубому. Однако этот цвет был весьма популярен у столичных модниц в нынешнем сезоне. И если уж Маргарет, которая в предвкушении балов, полностью обновила гардероб, не могла показать все свои наряды в Лондоне, то ей хотелось хотя бы здесь, в этой глуши, не показаться дикаркой перед леди Саммерхилл, которая слыла той еще занудой и брюзгой.

Пока горничные приводили в порядок платье, Маргарет уселась перед большим зеркалом и распахнула несессер. Она не пользовалась косметикой, зная, что дядюшка не одобрил бы, если она нарумянила щеки или подкрасила губы. Не так давно Маргарет прочла книгу под названием «Красота и как ее сохранить», автор которой упрекал девушек и женщин в том, что они все чаще стали «разукрашивать» лицо.

Перебирая пальцами коробочки с благовониями, помады и пудры, Маргарет задумалась. В голове вдруг всплыла картинка: она сидит перед квадратным зеркалом, а перед ней на столе стоят какие-то баночки, кисточки, лежит палетка с разноцветными тенями и несколько тюбиков с помадой. «Рита, не смей трогать мою косметику», – раздается приглушенный женский голос. «Мам, я только посмотрю»…

– Мисс Маргарет, – привел ее в себя голос Люси. – Мисс Маргарет, давайте переодеваться, а потом я уложу ваши волосы.

– Да-да, – невнятно пробормотала Маргарет, все еще цепляясь за видение, которое только что возникло в ее голове.

– С вами все в порядке, мисс? – спросила обеспокоенная Люси. – Вы побледнели.

– В комнате слишком душно, – соврала Маргарет.

– Я сейчас окно открою. Вот так… – Люси распахнула створку, впуская в комнату Маргарет вечернюю прохладу.

Маргарет, чтобы избавиться от охватившего ее морока, зажмурила глаза и снова их открыла. Какое, однако, яркое видение. Она, как наяву, видела ту крошечную комнатку: туалетный столик, уставленный косметическими принадлежностями, вид которых хоть и был странен, но показался Маргарет весьма знакомым; кровать рядом с ним, небольшое окно, занавешенное изумрудными шторами; в тон им – мохнатый ковер на полу. Все это стояло перед мысленным взором Маргарет, будто обстановка ей была не просто знакома – ей казалось, что она была ей родной. Гораздо более родной, чем вот эта ее спальня, в которой она жила уже несколько недель, с тех пор как лорд Кавендиш привез ее в Вестмур. Здесь все было оформлено в бело-бежевых с золотом тонах: роскошно и все же очень уютно. Но изумрудная комнатка, которая только что привиделась Маргарет, казалась намного уютнее.

«Может, это то место, где я жила в детстве? – подумала Маргарет. – Ведь я слышала мамин голос».

Переодевшись при помощи Люси, Маргарет снова села перед зеркалом, и горничная принялась укладывать ее волосы в прическу, которую они утром увидели на старинной гравюре: волосы зачесывались со лба назад, где собирались в витиеватую ракушку, из которой на плечи ниспадали локоны. Маргарет прическа понравилась, а вот Люси сказала, что такие носили лет двадцать назад.

– Ну и что, – фыркнула Маргарет.

– Давайте лучше сделаем вам челку. Помните, как у мисс Брэдли, дочери герцога Йоркского?

– Не хочу челку, это уродство.

Была бы воля Маргарет, она бы вообще оставила волосы свободно обрамлять ее лицо, без всех этих ухищрений, но даже она не могла себе позволить такую вольность. Разве что на конной прогулке, где ее никто не видит, можно снять шляпку, вытащить заколки из волос, разбросать их в густой траве, а потом соврать дядюшке, что из-за быстрой скачки она их потеряла. Пока они жили уединенно на севере, дядюшка не обращал внимания на свободолюбие Маргарет и ее нежелание следовать условностям, но в Лондоне и здесь, в Уилтшире, Маргарет старалась сдерживать свои порывы, чтобы не навредить своей теперь и без того подпорченной репутации.

Пока Люси накручивала ее волосы при помощи специальных щипцов, Маргарет рассматривала несессер с косметикой и размышляла о своем видении. Она была уверена, что это не просто видение, а воспоминание из утраченного детства. Но почему у ее матушки было так много косметики? Ведь это непозволительно для благородной леди пользоваться такими яркими румянами или алой помадой. «Неужели моя матушка была кокоткой? Падшей женщиной? Может быть, поэтому дядя услал ее в далекую Россию и не виделся с мамой много лет?»

От этих мыслей и без того переменчивое настроение Маргарет лишь ухудшилось. Может, и все эти вольности, которым так была подвержена Маргарет, ей передались от матери?

Передернув плечами, Маргарет решила, что будет впредь сдерживать себя и не поддаваться необузданным желаниям своевольничать, что так часто ее обуревали.

Леди Саммерхилл, урожденная мисс Джейн Сэвидж Вайтвиллоу, вот уже который год не появлялась в Лондоне, объясняя это слабым здоровьем и пагубным влиянием столичного воздуха на ее слабые легкие. Лишь ее сестра, мисс Энн Вайтвиллоу, та самая старая дева, чья бородавка над верхней губой бросала вызов эстетическому чувству лорда Кавендиша, знала, что нежелание ехать в Лондон ее старшей сестры связано не с состоянием здоровья, а с тем, что лорд Саммерхилл, муж леди Саммерхилл, совсем лишился ума и в открытую жил в Париже, в этой столице порока и разврата, с некоей мисс Норой Перлоу. О безумствах этой женщины ходили легенды: то она встречала гостей обнаженной по пояс, то ее вносили в обеденную залу на огромном блюде, а одеждой ей служили гроздья винограда и россыпь разнообразных фруктов, то она принимала ванну, наполненную шампанским. Поговаривали, что лорд Саммерхилл не только поощрял вульгарную кокотку, но и платил за все поражающие воображение порядочных людей выходки мисс Перлоу. Никто не знал наверняка, что из этого правда, а что приправленная слухами ложь, однако вот уже больше трех лет супруг леди Саммерхилл не ступал на английскую землю, а сама она старалась избегать светского общества, лишь изредка устраивая приемы в своем загородном поместье здесь, в Уилтшире.

Часто навещающий герцогиню сын Энтони тоже являлся причиной головной боли леди Саммерхилл. Он вел беспорядочный образ жизни, много путешествовал, заводил друзей, которых леди Саммерхилл одобрить не могла, хотя и вежливо принимала их у себе. Взять хоть этого молодого графа Ларентиса, чья родословная вызывала множество вопросов. Много лет назад мать его, дочь барона Уинтропа, познакомилась на одном из приемов с итальянцем, графом Ларентисом, и влюбилась без памяти. Старый барон Уинтроп был против этого брака, ведь он уже сосватал дочь за наследника герцога Дербирширского, но мисс Уинтроп была другого мнения по поводу выбора супруга. Она взяла да и сбежала с тем макаронником. Долгое время о ней не было ни слуху ни духу, но потом барон Уинтроп получил письмо, в котором дочь сообщала, что она вышла замуж за графа Ларентиса и счастливо живет в Риме. Однако счастье это продлилось не так чтобы и очень долго. Через четырнадцать лет измученная безденежьем и итальянским палящим солнцем подурневшая графиня Ларентис вернулась в Англию с мальчиком-подростком. Ее муж, отец Ричарда Ларентиса, скончался, оставив вдову без лиры в кармане и с кучей долгов. Барон Уинтроп отказался принять беглянку под отчий кров, однако выделил ей весьма приличную сумму, на которую вдова смогла купить небольшой домик в графстве Кент и отдать сына в престижную частную школу, откуда он потом даже сумел поступить в Оксфорд, где и познакомился с сыном леди Саммерхилл, Энтони. Герцогиня эту дружбу не одобряла, считая Ларентиса диким и необузданным макаронником, который, как ни приучай его к истинным аристократическим манерам, все равно будет пестовать в себе дико бурлящую кровь италийцев. Однако мнение свое леди Саммерхилл держала при себе и всегда была вежлива и к Ларентису, и к еще одному другу сына американцу Джонатану Трэнси. Вот уж у кого не было никакой родословной!