"Волкодав". Компиляция. Книги 1-6 (СИ) - Семенова Мария Васильевна - Страница 52

Правительница большого и богатого города мигом позабыла всякую важность. Она всплеснула руками и выпорхнула из кресла, словно самая обычная девочка, которую добрый друг побаловал маковым пряником.

– Ой, Шанака-сао! Санибакати ларимба…

Это значило – вот уж угодил, так угодил.

Оказывается, она говорила по-мономатански не хуже, чем купец Шанака – по-сольвеннски. И, похоже, пестовала садик со всякой заморской зеленью. Неподвижно стоявший Волкодав едва заметно напрягся: огромный чернокожий отдал горшок с кустиком слугам и дружески обнял подбежавшую кнесинку.

– Это мой сын, Глуздовна, нарочно для тебя отыскал. Два дня лазил! Улыбка Гор любит много, много солнца и… э-э-э… того, что птицы роняют!

Голос у него был зычный. В толпе, сошедшейся поглазеть, послышался смех.

После мономатанца на разостланный ковёр ступил венн из рода Синицы. Волкодав ощупал его точно таким же колючим взглядом, что и всех остальных. Венн поклонился кнесинке чёрными соболями, знаменитыми серебристыми лисами и большой кадью огурцов, которые его племя умело солить совершенно особенным образом, всем соседям на посрамление. По мнению Волкодава, запах от кадки шёл дивный. Краем глаза он заметил, как сморщил тонкий нос Лучезар.

Время шло. Торговые гости сменяли друг друга и удалялись, гордо неся заветные бирки. Кнесинка Елень для каждого находила доброе слово, и Волкодав отметил, что она со многими, не с одним Шанакой, беседовала на их родных языках. Понятно, это льстило купцам. И побуждало их приехать ещё да других с собой приманить.

Яркое утреннее солнце светило Волкодаву в правый глаз. От долгого стояния на одном месте начали тяжелеть ноги. Он стал чуть-чуть покачиваться с пятки на носок, разгоняя кровь. Он видел, что кнесинка была довольна богатыми подношениями. Подарки отнесут в крепость, одни – в сокровищницу, другие – на кухню, а потом используют как надлежит. На житьё и награды храброй дружине, на починку кромовых стен, на оружие и доспех для раздачи городским ратникам, случись вдруг воевать…

Близился полдень. Волкодав в который раз позавидовал зевакам из местных, вольным стоять или уйти, и порадовался тому, что череда купцов иссякала.

Предпоследним вышел поклониться кнесинке молодой уроженец далёкого Шо-Ситайна, меднолицый, с длинным хвостом светлых, точно пакля, волос и раскосыми голубыми глазами. Его страна лежала за морем, ещё дальше Аррантиады, и славилась замечательными табунами, пасшимися в необозримых степях. Там не строили больших кораблей, и этого шо-ситайнца, одного из первых в Галираде, привёз сюда отчаянный сольвеннский мореход. Волкодав видел, как кнесинка пометила что-то на вощёной досочке-цере. Наверное, постановила наградить предприимчивого корабельщика. Цера у неё была можжевеловая, с красивым резным узором из переплетённых стеблей на другой стороне. Волкодав разглядел его, потому что она держала досочку на коленях, челом вниз от солнца. К цере на шёлковом витом шнуре было подвешено писало – костяное, с навершием в виде лопаточки для стирания испорченных букв.

Шо-ситайнец, конечно, не знал языка, и ему помогал наёмный толмач. Благо людей, умеющих объясняться на всевозможных наречиях и желающих тем заработать, в Галираде было с избытком. Всего седмицу назад, ища работы, Волкодав и сам с отчаяния подумывал пойти в толмачи, но скоро отступился. Рылом не вышел, объяснили ему.

Почему-то его взгляд то и дело возвращался к человеку, переводившему для молодого купца. Это был мужчина, каких в любой толпе из ста сотня: невысокий, рыжеватый, неопределённого возраста (что угодно от тридцати до пятидесяти), с какими-то смазанными, незапоминающимися чертами лица. Такой с одинаковым успехом сойдёт и за сегвана, и за вельха, и за сольвенна. Может быть, именно поэтому Волкодав, любивший знать, с кем имеет дело, присмотрелся к нему повнимательнее. Что-то смущало его в этом человеке, но вот что?.. Его одежда?.. Насмотревшись на весьма пёстро одевавшихся галирадцев, особенно после встречи с тем стариком на морском берегу, Волкодав вряд ли удивился бы даже саккаремским штанам при мономатанских сандалиях. Нет, не то. Рыжеватый малый был одет вполне по-сегвански…

И вот тут до него дошло. Узор на рубашке причислял толмача к одному, совершенно определённому племени. А синие кисточки на сапогах – к другому!

Этот человек – не тот, за кого себя выдаёт!

Усталость и неизбежную сонливость как рукой сняло. Волкодав подобрался, готовясь к немедленным действиям. Больше всего ему хотелось подхватить кнесинку на руки, закрывая собой. Нет, нельзя…

– …На шеях его колесничных коней пребывает сила, грохот и страх врагам, – спокойно и складно переводил между тем толмач, и шо-ситайнец поглядывал на него с благодарностью. Волкодав живо представил себе хохот и улюлюканье горожан, возмущение кнесинки, и полную неповинность сегвана, второпях купившего хорошие сапоги и, вот незадача, не успевшего переменить кисточки. Волкодав ещё раз обшарил его взглядом, но не приметил никакого оружия.

Почему же в потёмках души продолжало звучать тревожное било, ни дать ни взять зовущее на пожар?..

– Позволь же, государыня, из рук в руки передать тебе три сокровища наших благословенных степей, трёх белых, как молоко, скакунов, никогда не слышавших ни грубого окрика, ни посвиста плети…

Купец отступил чуть в сторону, обернулся и махнул рукой слугам выводить косящихся, прижимающих уши красавцев – жеребца и двух кобылиц. Послышался восхищённый ропот: кони оказались действительно превыше всяких похвал. И, кажется, Волкодав был единственным, кто на них не смотрел. Он смотрел только на толмача. Тот, как и купец, тоже подался в сторону, только в противоположную, чего настоящий толмач не сделал бы никогда. А потом, продолжая улыбаться, вдруг сунул обе руки в рукава, а взгляд стал очень холодным. В эту долю мгновения Волкодав успел понять, что уже видел его раньше, и догадаться, почему убийца вырядился именно сегваном. Ради этих вот широких рукавов, не утеснённых завязками…

Дальше всё происходило одновременно. Кнесинка Елень не успела испугаться. Её отшвырнуло прочь вместе с креслом – прямо на боярина Лучезара, – а пригнувшийся Волкодав, как спущенная пружина, с места прыгнул на толмача, стоявшего в четырёх шагах от него. Уже в полёте его догнал крик кнесинки. Ему почудилось прикосновение: что-то прошло по его груди и по левому боку, почти не причинив боли. Значит, он всё-таки не ошибся. Как всегда в таких случаях, время замедлило для него свой бег, и он увидел, как досада от испорченного броска сменилась на лице убийцы страхом и осознанием гибели. Потом искажённое лицо и руки со второй парой ножей, уже изготовленных для метания, подплыли вплотную. Ножи так и не ударили. Ударил Волкодав. Кулаком. Под подбородок. И услышал короткий хруст, какой раздаётся, когда переламывают позвоночник.

Он свалился в пыль рядом с обмякшим телом убийцы, и время снова потекло, как всегда.

Первой его мыслью было: оградить госпожу. Однако дружина обо всём уже позаботилась. Кнесинку подхватили, укрыв за необъятными, надёжными спинами. Волкодав слышал её голос, испуганный, недоумевающий. Поднялся и Лучезар, которого сшибло тяжёлое кресло. Вот уж кто был вне себя от ярости. Он указывал пальцем на Волкодава и кричал:

– Вор!..

К счастью для венна, народ посчитал, что боярин указывал на убитого. Перепуганные кони громко ржали и порывались лягаться. Слуги повисали на уздечках, с трудом удерживая могучих зверей. Шо-ситайнскому купцу уже заломили за спину руки, а над толпой, распространяясь, точно волна от упавшего камня, витал клич: «Бей сегванов!»

– Это не сегван! – тщетно разыскивая взглядом боярина Крута, во всю мочь закричал Волкодав.

Правый не отозвался, и венн понял, что надо что-то предпринимать самому. Однажды, очень далеко отсюда, он видел, как изгоняли из большого города каких-то иноплеменников, иноверцев, на которых свалили пропажу золототканого покрывала из местного храма. Это было страшно. Волкодав мигом представил себе, как добрые галирадцы камнями и палками гонят за ворота Фителу, Авдику, Аптахара, громят и без того бедную мастерскую старого хромого Вароха… Да как сами станут жить после такого?.. Волкодав поднялся, и тут Боги пришли ему на выручку: из людской круговерти вынырнул стражник – тот самый белоголовый крепыш, с которым он когда-то мерился силами за корчемным столом.