1928 год: ликвидировать ликвидаторов. Том 2 (СИ) - Ангелов Августин - Страница 36

— А мне вот доложили, что вы организуете саботаж и пособничаете троцкистскому мятежу, — парировал я.

Как выяснилось, когда Петерсон, немного выпустив пар, отвел меня в сторонку, и мы переговорили наедине, комендант Кремля, вроде бы, ни в каком мятеже не участвовал. С его слов, он просто принял все необходимые меры безопасности, заранее предусмотренные на случай подобных событий, вроде покушения на первых лиц государства. Потому он, якобы, и отдал сразу после покушения приказ перекрыть доступ в Кремль. Приказ никого не впускать и не выпускать был отдан ради того, чтобы установить и нейтрализовать внутри Кремля всех сообщников покушающегося. Сам же покушавшийся, как уже докладывал мне Бокий, действительно, был ликвидирован. Подтвердились и слова Бокия о том, что трое бойцов и сам начальник сталинской охраны Карл Паукер ранены, а в генсека попали три пули.

— Скорее же ведите меня к Сталину! — сказал я коменданту, выслушав его.

— Вы не вправе приказывать мне! — вспылил Рудольф.

На что я воскликнул:

— Пустите вы меня к генсеку, или нет — это вопрос жизни и смерти! Не для меня, а для него! Поймите же, что я, возможно, единственный человек, который может попытаться спасти вождю жизнь!

Петрсон недоверчиво прищурил глаза и проговорил:

— Вы же не доктор, товарищ Менжинский, не так ли? Так чем же вы ему поможете? Иосиф Виссарионович очень плох. И врачи никого к нему не подпускают, говорят, что состояние тяжелое. Чему быть, того не миновать.

А я сказал:

— Да что вы обо мне знаете, товарищ Петерсон? Может, я и получше любого доктора? Может, за мной такая сила знаний стоит, что смогу Сталина отбить из лап смерти?

— Вы что же, архангел небесный? — поерничал комендант со скептическим выражением на лице.

Я же проговорил совершенно серьезно:

— Нет, конечно, но в секретных лабораториях ОГПУ разрабатываются новейшие методики, в том числе и лечебные. Да и, помимо этого, необходимо срочно выявить и нейтрализовать пособников террориста! С этим вы, надеюсь, согласны? Вы уже следственные действия провели? Кого-нибудь задержали?

— Пока нет, — честно ответил комендант. Потом добавил:

— Этот ваш террорист прошел сквозь моих часовых, как нож сквозь масло. Но, поскольку, он погиб, то и показания брать не у кого. Все, кто мог бы быть свидетелями его передвижений внутри Кремля до самого места нападения, мертвы.

— Террорист такой же мой, как и ваш, — вставил я.

А Рудольф возразил, опять недобро сощурившись:

— Как же не ваш, если на вашу контору этот убийца Блюмкин работал?

Но я парировал:

— Мало ли кем этот террорист мог оказаться? Происшествие необходимо тщательнейшим образом расследовать, чтобы прояснить все обстоятельства. Тут явно есть связь с заговором троцкистов. И, боюсь, что вы не справитесь с расследованием без моих профессиональных знаний и без моих специалистов. Не будем же терять время на бесполезные препирательства. Предлагаю нам с вами составить специальную комиссию с особыми полномочиями на время следствия. Например, вы, я и кто-нибудь из членов Политбюро. Устроит вас такой расклад?

Петерсон на этот раз не стал возражать, наоборот, сразу же сообщил мне дополнительную информацию:

— Молотов и Ворошилов сейчас в Кремле.

У дверей палаты Кремлевской клиники в Потешном дворе мы и встретились. Кремлевская поликлиника-амбулатория и больница при ней на десять коек была организована для членов правительства еще в 1918 году. Несмотря на то, что в середине 1925 года медицинское учреждение постановили вывести с территории Кремля в новое здание на углу улиц Грановского и Воздвиженка, пока оно строилось, функционирование больнички продолжалось на прежнем месте. Молотов и Ворошилов сидели в коридоре в белых халатах, накинутых на плечи поверх костюмов, и ждали, когда врачи разрешат им взглянуть на Сталина. Разговаривали они друг с другом тихо, а выглядели оба растерянными. Но, они все-таки встали, увидев меня и коменданта, пожав нам руки. А Молотов проговорил:

— Мы как раз вспомнили в разговоре, что нам срочно нужны специалисты из ОГПУ, чтобы провести расследование и определить пособников стрелявшего. Вот только не знали к кому обратиться во время вашего отсутствия, к Ежову или к Бокию, а тут и вы пожаловали, Вячеслав Рудольфович. Даже не ожидал, что вы так быстро вернетесь…

— Как Иосиф Виссарионович? — нетерпеливо спросил я, перебив Вячеслава Михайловича.

— Плохо. Он много крови потерял. В сознание пришел после операции, но не узнает никого. Пулю, которая внутри головы застряла, так и не вытащили. Вторую пулю, которая в живот угодила, достали уже. А третья в шею попала, насквозь прошла, но шейный позвонок раздробила на вылете. Осколками кости спинной мозг повредился. Операцию сделали, но результаты пока неясны, — удрученно сообщил Молотов.

А Ворошилов добавил грустно:

— Парализовало нашего Кобу, так врачи говорят. Нас пока к нему не пускают. Сейчас только Надя с ним в палате находится вместе с доктором и медсестрой. А нам сказали обождать.

Я повесил свои пальто и шляпу на рогатую стойку вешалки и хотел уже присесть рядом с Молотовым, но тут из-за двери, ведущей в палату, послышались рыдания, а потом оттуда выскочила Надежда Аллилуева вся в слезах. Снимая с себя в коридоре белый медицинский халат, наброшенный поверх простого черного платья, похожего на траурное, она приговаривала:

— Он меня не узнал! Вы представляете, муж меня больше не узнает!

После чего женщина расплакалась с новой силой. Ворошилов и Молотов встали со своих мест и принялись ее успокаивать. Я же, воспользовавшись ситуацией, помог супруге Сталина освободиться от медицинской одежды и, накинув этот же халат себе на плечи, хоть он и был, конечно, мне мал, решительно двинулся в палату. Дежурный врач попытался преградить мне дорогу на пороге палаты, он хотел, судя по выражению лица, сказать что-то гневное. Но осекся, узнав меня. Это оказался знакомый мне Лев Григорьевич Левин. И он просто отошел в сторону, пробормотав:

— Только, пожалуйста, недолго. Пациенту требуется полный покой.

Сталин, накрытый белой простыней, возлежал на койке в полусидячем положении. Шея его фиксировалась специальным каркасом, а забинтованная голова покоилась не на подушке, а на дугообразном подголовнике. Мне казалось, что поза его крайне неудобная, но врачам, сделавшим пациенту сложные операции, разумеется, было виднее, как лучше располагать простреленную шею и голову с пулей, застрявшей внутри. На стойке висела примитивная инфузионная система, то есть по-простому капельница старинного вида. Она представляла собой большой перевернутый флакон с резиновыми трубками, чередующимися со стеклянными вставками, с регулировочным краником посередине и со здоровенной иглой, воткнутой в вену левой руки. Этот эффективный метод введения лекарств в организм придумали накануне Первой мировой войны иностранцы, но специалисты Кремлевской клиники старались применять все самые передовые методы лечения, которые еще долго не будут массовыми в Советском Союзе.

Лицо вождя имело землистый оттенок. Неподстриженные усы топорщились. Глаза ввалились, но были открыты, хотя смотрели только на потолок. Когда я встал рядом с койкой и окликнул Иосифа Виссарионовича по имени-отчеству, поздоровавшись, генсек даже не перевел взгляд в мою сторону. Он был жив, но лежал настолько неподвижно, словно живой труп. Казалось, что он, действительно, находился на пороге смерти, дышал с трудом, как-то неровно и хрипло. А из уголка чуть приоткрытого рта на марлевый тампон стекала слюна.

Задача мне, как целителю, представлялась весьма нелегкой. Я сам находился не в лучшей физической форме, потому что устал после непрерывного стресса последних суток и тяжелой дороги. Но, поскольку всю дорогу я морально готовил себя к этому моменту, то все-таки решился попробовать облегчить состояние Сталина. Глубоко вдохнув больничный воздух, пропахший лекарствами, я попытался зачерпнуть вместе с ним всю энергию из окружающего пространства, втянув ее в себя из всех доступных источников. И у меня получилось настолько эффективно, что на секунду даже померк желтоватый электрический свет «лампочек Ильича», освещающих палату дополнительно хмурым зимним утром. А люди, окружающие меня, тоже почувствовали нечто необычное.