Пожарский 3 (СИ) - Войлошников Владимир - Страница 31

Подтвердилась моя догадка касательно причины особой ко мне нелюбви. Собственно, нелюбви не было. Да им вообще было на меня плевать. А вот устранить Пожарского и одним махом смести всю недоглядевшую русскую верхушку, включенную в клятвенный союз — это была составная часть того плана, который сейчас разворачивался на наших глазах. Также Генрих Арвуд слышал, что в междоусобные распри обязательно должны вклиниться польские магнаты и литовские князьки. Кроме того, альв был уверен, что молодой царевич их поддержит и при любом удобном случае вообще выступит не только на стороне Царства Польского, но и любой страны, на которую ему укажут.

— Кто укажет? — попытался уточнить Горыныч. — Имя, имя давай!

— А не знал он имени, — Токомерий развёл руками. — Какая-то уважаемая дама.

— Дама? Старая королева Лиза, что ли?

— Да ну, что он — стал бы называть королеву дамой? — усомнился я.

— Нет, не королева, — покачал головой Токомерий, — королеве он был представлен. Другая. Безымянная дама. Видел её раз, под вуалью. Единственное, глаза ему показались чёрными.

— Темноокая?

— Именно чёрные. Прямо чернота сквозь вуаль пробивала.

— Уж не Морга́на ли? — хором сказали Горыныч и Кузя.

— Ничего больше сказать не могу.

Дальше мы спрашивали вообще что кому в голову взбредёт. Между прочим, прозвучало несколько очень уважаемых фамилий, на которые альвы планировали опереться для установления своего протектората над Русским Царством.

А уж после, отпустив Болеслава, Хаарта и Чжана с его парнями, мы уселись кружком уж совсем малым: я, Кузьма, Горыныч, Токомерий и Матвей, выставлять которого за дверь было делом абсолютно при его свойствах бесполезным.

— Но мы должны просить тебя, наш мохнато-адамантиевый друг, — возвышенно обратился к нему Кузьма, — хранить в тайне всё, что ты услышишь здесь касательно Дмитрия Михайловича.

Матвей встопорщил усы:

— Кажется, до сих пор нареканий в мою сторону не было? Не думали же вы, что я, прожив рядом даже пару дней, не догадаюсь, кто такой Дмитрий Пожарский?

— Ну… На самом деле думали, — признался я. — Я ж Дурак, у меня голова вечно другими мыслями занята. А Кузьме, видать, по наследству досталось. И давно ты понял?

— Да говорю же, дня через два. Нет, первые смутные подозрения у меня возникли, когда ты имя моё по буквам разложил, но я тогда так ошалел от счастья, не до логических построений было. А вот потом я спокойно сел, посмотрел по сторонам, подумал — а уравнение-то возьми да сложись! И уверяю тебя, князь, не ранее чем через полгода аналитики больших кланов к тому же выводу придут. Больно много странностей вокруг тебя, как волны, знаешь, вокруг большой рыбы.

— Ладно, когда они разродятся — тогда и действовать будем сообразно, а пока сделаем наивное лицо и будем изображать юного отпрыска.

— Я вот тоже такой позиции придерживаюсь, — сказал Токомерий. — Если надо кем-то прикинуться, особенно ради своего удела и его народа — это я запросто. Валахия — страна маленькая. Я в юности клятву дал её беречь, и не отступаюсь. От себя отступаюсь иногда, а от неё — нет.

— Личины меняешь? — Горыныч достал из стенного шкафчика пару бутылок вина и четыре бокала, спросив Матвея взглядом, мол: «Будешь?» — на что тот скривился: «Ме-е-е!»

— Не меняю, представь себе, — ответил Токомерий. — Кровь у нас сильная, все потомки в меня, — он вздохнул. — Были. Я ж от дел отойти хотел. Сын хорошо себя показал, я престол ему оставил, к тебе тогда поехал, — Змей, разливая по бокалам вино, кивнул. — На Кавказе такая школа была, братцы! Какие годы… Ребята… Э-эх, никого почти не осталось в живых, всех война проклятая перемолола…

— Помянем, — просто сказал Горыныч.

Выпили. Немного помолчали, каждый о своём думал.

— Ну вот, жил я в гостях, не тужил, годы не считал. В магию с головой ушёл. И тут вызов! Бояре валашские заговор затеяли. Вырезали всех моих внуков-правнуков, твари, чтоб им Стикс не переплыть… Я услышал — и туда рванул. Примчал аккурат к делёжке власти — нового князя выбирают, чуть не передрались. И тут я выхожу, красивый, из-за трона. Они меня увидели, испугались, давай орать: «Мертвец! Мертвец! Влад из могилы вышел!» За внука приняли, который на меня больше всех похож был. А я и спорить не стал. «Не ждали?» — говорю. И обернулся драконом. Эта форма у меня тогда уже очень хорошо получалась. Они бежать. Только от дракона попробуй-ка убеги… Весь двор я тогда кусками рваных тел забросал. Кровушки всякой напробовался — чуть не свихнулся от многих чужих воспоминаний… И такое узнал, что знать бы не хотел… — Токомерий покачал головой. — Страшен в гневе был. Да… Так что теперь я — Влад. Влад Дракон, по-нашему — Дракул.

— А клыки — это побочный эффект? — спросил Матвей, и это неожиданно выдернуло всех нас из состояния тягостной тоски.

— Почему эффект? — ухмыльнулся Токомерий-Влад. — Кровь брать удобно, чтоб с расспросами не маяться. Я ж зооморф! В любого зверя могу оборотиться, хоть полностью, хоть частично, что ж я — клыки себе удобные не отращу?

— Ну, за зоотрасформацию! — тут же предложил Горыныч.

Выпили, уже звонко чокаясь бокалами.

— Между прочим, — снова сказал Матвей, — феномен дознания через кровь — явление своего рода аномальное. Я слышал о подобных экспериментах, но ни разу — о том, чтобы кто-то получил ожидаемый эффект.

Мы немного пообсуждали тему и пришли к умозаключению, что для успеха надо было-таки умереть и испробовать крови в состоянии бесплотного духа, приобрести свойство читать воспоминания, а потом — вернуться.

— Сложноватая процедура, — резюмировал Горыныч. — Да и с возвращением никаких гарантий. Не думаю, что очередь из желающих стать подопытными выстроится.

— Ну, за науку, — предложил Токомерий, наполняя наши бокалы…

В общем, посидели душевно, даже, вроде, песни пели.

НА ТРЕЗВУЮ ГОЛОВУ

Наутро я застал в кабинете Кузьму и Горыныча, в глубокой задумчивости перечитывающих протоколы допроса, один — первую тетрадь, другой — вторую.

— А меня, я так понимаю, вы будить не стали, чтоб не делиться?

— Да почему? Держи, бать, — Кузьма протянул мне свою тетрадку. — Я уж обе перечитал.

— А Токомерий где?

— К себе помчал, — погружённый в свои страницы, пробормотал Горыныч. — Распоряжения по домам для Ипатьевой кондотты раздавать… — он захлопнул свою тетрадь и потряс ей в мою сторону: — Давай поменяемся, а? тебе всё равно с чего начинать, а я эту уже перечитал.

— Давай, — я сменил один талмуд на другой, полистал… отложил на столик. — Я вам, други, и без перечитывания скажу, что меня вчера больше всего насторожило.

— Что оловянщики тебя со свету сжить хотят? — насупился Горыныч.

— Да ну! Тоже мне, новость! Мы с вами это сколько раз уж предполагали. Ну, получили ещё одно верное подтверждение. А вот царевич…

Оба моих собеседника тут же признали, что рассуждения о предполагаемых действиях царевича им тоже показались странными. С чего бы будущему русскому царю столь открыто под альвийскую дудку скакать?

— Помяните моё слово, — покачал головой я, — не зря оловянные вокруг него крутились, раз теперь так уверенно рассчитывают на царевичеву покладистость. И нечто такое в памяти альва-стрелка промелькивало, что, вроде бы, и впрямую не подтверждало, но заставляло усомниться в разумности и самостоятельности Дмитрия.

И тут пришёл Матвей. На двух ногах пришёл, необычным способом. Нет, я знал, что он так может, но выглядело… пугающе. Экстраординарным явлением мы были обязаны газетам, которые сердитый Матвей нёс в передних лапах:

— Вы только почитайте, чем нас сегодня будущий царь-батюшка порадовал!

— А он нашёлся? — удивился я.

— Явился не запылился, — гневно вывалил пачку газет на стол Матвей. — На Волоколамском тракте разбил свой временный лагерь. Воззвание, вишь, состряпал!

Газет было много и разных, но открывались они сегодня все одинаково. Каждому из нас хватило, чтобы развернуть первую страницу, на которой крупным шрифтом было распечатало очередное псевдо-отеческое обращение будущего царя к своему народу.