Маячный мастер (СИ) - Батыршин Борис - Страница 6

Но сейчас в огнях не было необходимости. Судя по часам в капитанской каюте, постоянно выставленным по зурбаганскому времени, день едва перевалил за два часа пополудни. Мастер Валу привычно вывел «Квадрант» из «зоны прибытия» и повернул в сторону прохода в брекватере — узком, насыпанном из булыжников, моле, защищающем внутренний рейд. У прохода чернел громоздкий утюг броненосца «Хассавер», флагманский броненосец Гросс-адмирала Брена ван Кишлерра. Сам адмирал тоже на борту — вон, под гафелем полощется на ветру его личный вымпел. Броненосец тяжко лежит на поверхности воды — высоченные борта сильно завалены внутрь, массивные орудийные барбеты далеко выступают по углам бронированного каземата, на несуразно длинном таране устроило посиделки семейство крупных серых чаек. Три мачты, несущие полное парусное вооружение, низкие мостики, зачехлённые револьверные пушки на палубе, единственная низкая, широкая, сильно сплющенная по бокам труба — обликом своим «Хассавер» напоминал рангоутные французские броненосцы конца девятнадцатого века, вроде «Кольбера» или «Редутабля». Я не раз давал себе слово выяснить — а не они ли и послужили прототипами для флагмана ван Кишлерра — но всякий раз благополучно забывал.

Вот и сейчас меня интересовал не столько броненосец, а совсем другой корабль, мореходная канонерская лодка «Гель-Гью», на которой несёт службу родная племянница адмирала Зирта Кишлерр — особа взбалмошная и успевшая доставить мне некоторое количество проблем. Но, сколько я ни шарил по внутреннему рейду линзами сорокакратного бинокль (японского, дорогущего, с азотным наполнением, приобретённого в Москве, во время недавнего визита) — канонерки обнаружить так и не смог. Пётр, кстати, тоже присоединился ко мне — состроил каменную физиономию (гляди ты, не разучился за тридцать-то лет!), извлёк из футляра подзорную трубу, раздвинул — и теперь изображает из себя капитана Блада, хотя, как по мне, более смахивает на Паганеля…

Похоже, «Гель-гью» в Зурбагане нет. Может, повезло, и сейчас она вместе с упомянутой особой отправилась в дальний океанский поход? Возможно, несёт стационерную службу где-нибудь в Лиссе, в Дагоне, а то и ещё лучше — в одном из тех «Внешних Миров», где у Зурбагана имеются постоянные торговые представительства… Увы, надежды на это мало — канонерка приписана к флотилии, охраняющей Маячную Гавань, и вряд ли могла надолго оставить свой пост. А ведь хорошо было бы! Сейчас мне — нам, если уж на то пошло! — совершенно ни к чему дополнительные сложности, которые так и вьются вокруг этой бедовой девицы…'

— Мало? — сочувственно осведомился Сергей.

Друг был прав. Поданную им фляжку — маленькую, плоскую, оловянную, такую, чтобы с лёгкостью умещалась в заднем кармане брюк — хватило лишь на два глотка, да и те чересчур уж скромные.

— А тебе на моём месте хватило бы? — огрызнулся Казаков.- Говорил же ещё в Петрозаводске: давай водкой затаримся на дорогу! А ты заладил: там возьмём, да там возьмём… Ну и где здесь её брать?

Спутник ухмыльнулся.

— Вообще-то отсюда до «Белого Дельфина» минут десять ходу, а то и меньше. Белый Дельфин' — это таверна такая…

— Помню, ты говорил…- Казаков потряс над открытым ртом фляжкой. — Пусто, чёрт… — Кажется, там ещё Александра Грина кто-то вспомнил?

— Да, сама хозяйка таверны, тётушка Гвинкль и вспомнила. Знаешь, какой грог она варит? Закачаешься…

Казаков вернул фляжку владельцу и некоторое время смотрел по сторонам. Сергей не прерывал процесс — понимал, что сейчас старому другу надо как-то устаканить творящийся в голове кавардак.

А посмотреть тут было на что. Гавань, вернее, её внутренний рейд, отгороженный от большой воды брекватером, более-менее соответствовал описанию, данному Грином –восхитительно грязна, пыльна и пестра; в полукруге остроконечных черепичных крыш и набережной теснилась плавучая, над раскаленными палубами, заросль мачт; гигантскими пузырями хлопали, набирая ветер, паруса; змеились вымпелы.

Вдоль пирса, на котором друзья устроились вместе с выгруженным с «Квадранта» багажом, стояли десятки кораблей — шхун, барков, пароходов, каких-то и незнакомых посудин с двуногими мачтами, многоярусными надстройками и рядами вёсельных ортов над самой водой. По тянущейся вдоль пристаней улице сновали гружёные повозки, бегали грузчики с тележками и ручной кладью. Прохаживалась туда-сюда пёстрая публика, от оборванных матросов до прилично одетых горожан обоего пола, выстроился ряд домишек. Их узкие, двух- реже трёхэтажные фасады смыкались, не оставляя между домами ни малейшей щёлочки, трубы на остроконечных крышах дымили почти вровень с марсами стоящих у пристани кораблей.

Казаков помолчал, прислушиваясь к своим ощущениям, и помотал головой.

— Грог, говоришь? Нет, это мимо. Сейчас бы чего покрепче, а местный колорит оставим на завтра.

«На завтра» — в этом и заключалось сейчас то, что не давало ему покоя. Оказаться в чужом городе или в чужой стране — подобным москвича, выходца из 2024-го года удивить трудно — но сейчас-то он в самом настоящем другом мире! И то, что он выглядит местами знакомым, местами же чужим, загадочным, никак не добавляло Казакову душевого спокойствия. Легко сказать — «оставим на завтра»… а что будет, завтра-то? Конечно, именно водка (ну, или любой достаточно крепкий горячительный напиток) была в такой ситуации жизненной необходимостью.

— Тогда ром. — предложил Сергей, уловивший смысл душевных терзаний спутника. — Чёрный, не хуже ямайского — шестьдесят оборотов гарантировано!

— Другое дело! — Казаков оживился. — Ром подойдёт. Только вот это… — он с отвращением поддал ногой чемодан, — с собой тащить прикажешь? Ещё и сопрут, знаю я эти таверны…

— Зачем? — удивился Сергей. — Попросим мастера Валу отправить багаж ко мне на Смородиновый, а сами — к тётушке Гвинкль.

— Ну, как скажешь. — Казаков стёр с пластикового бока чемодана след подошвы.– Договаривайся тогда и пошли, покая тут совсем крышей не поехал…

Он дождался, пока Сергей обменяется несколькими фразами с капитаном «Квадранта» (разговор шёл на местном языке, но по жестикуляции набежавшего рыжего боцмана Казаков догадался, что речь идёт об их багаже), поднялся, кряхтя, с монументального чугунного кнехта, вкопанного в землю у края пристани, и вслед за спутником пошёл вдоль по улицы. Она носила оригинальное название «Припортовая», и Казакову приходилось внимательно смотреть под ноги, чтобы не вляпаться в следы жизнедеятельности местного общественного и грузового транспорта. Раза два он едва не полетел с ног — булыжники, которыми была вымощена улица, были округлыми, выпуклыми, разного размера, отчего каждый шаг приходилось рассчитывать, чтобы не споткнуться самым унизительным образом. Передвигаться непринуждённо по таким мостовым — это особое искусство, к которому Казаков в последний раз прибегал в начале нулевых, в Риге — или там камень был всё-таки тёсаный?

— Может, подыщем тебе трость? — предложил Сергей. — Такую, знаешь, чёрного дерева, с костяной рукояткой. Есть тут подходящая лавочка — там и трости с клинком имеются, и даже с фляжкой в шафте!

— Где-где? — не понял Казаков.

— В шафте. Это так палка у трости называется. Её делают полой, а внутри — либо шпажный клинок, либо фляга, либо ружейный ствол, однозарядный. Что захочешь, то и сделают, здесь это не проблема.

— Обойдусь как-нибудь. — буркнул, подумав, Казаков. — Я что, по-твоему, инвалид? Просто непривычно, вот и спотыкаюсь.

— Да причём тут — инвалид, не инвалид? — искренне удивился спутник. — Здесь вообще в обычае ходить с тростями. И, кстати, шляпу носить тоже придётся, если не хочешь выглядеть прислугой или городским оборванцем!

Казаков огляделся. Действительно, попадавшиеся навстречу мужчины — из тех, что посолиднее, немолодого возраста — были все до одного с двумя упомянутыми аксессуарами.

— Ну, надо, так надо. — ответил он. — Я что, спорю? Только сначала заглянем в этот твой «Белый Дельфин». Соловья баснями не кормят — помнишь такую присказку?